Анна Данилова - Черное платье на десерт
Изольда посмотрела на меня своими умными зелеными глазами, преисполненными упрека и бессилия перед моим упрямством, подала мне руку, чтобы я оперлась, вставая, и уже через пару минут мы не спеша брели по больничному коридору в мужское отделение, где я должна была увидеть своего раненого.
Какое-то беспокойство ощущалось уже в воздухе, когда мы шагнули в крепко пахнувшую карболкой и прочей медицинской гадостью стеклянную кабинку, отделявшую женское хирургическое отделение от мужского.
Совсем скоро от озабоченного врача с вытянутым лицом, запакованного в смешную, бирюзового цвета, хирургическую униформу, мы узнали, что пациент по фамилии Мещанинов, доставленный с пулевым ранением груди, исчез.
Изольда, забывшись, принялась раскуривать сигарету прямо в коридоре на глазах у и без того растерянного врача.
– Вы знаете, Изольда Павловна, ведь у него довольно серьезная рана, мы ему сделали перевязку, укол от боли и дали немного снотворного, чтобы он спал… Не представляю, когда он ушел и каким образом его никто не заметил…
– Не переживайте, Валерий Васильевич, – ответила ему ободряющим тоном тетка; судя по всему, они были знакомы, да и вообще Изольду знало полгорода, в чем я постоянно убеждалась. – Из вашей клиники может выйти даже слон – и никто ничего не заметит.
– Это почему же?
– Да у вас здесь такая кутерьма, столько народу… Постоянно все движется, все носятся с каталками, капельницами, кислородными подушками… Это хорошо, если наш пациент сбежал сам, гораздо хуже будет, если выяснится, что его выкрали или же что его остывающий труп сейчас висит где-нибудь в уборной или лежит внизу, на газоне…
Валерий Васильевич кинулся в палату: посмотреть из окна вниз, на траву.
Не знаю, откуда во мне была такая уверенность, но я твердо знала, что Варнава в безопасности. Сердце мое было спокойно. Разве что волновалось по другому поводу: а что, если он бросил не только компанию врачей, медсестер и сиделок, но и меня, человека, который был сейчас его единственным другом, способным подставить свое, пусть даже раненое, но все же достаточно надежное плечо? А если Изольда права и за ним числятся преступления, результатом которых и было его подозрительное богатство, то увижу ли я его вообще когда-нибудь?
Варнаву не нашли ни повешенным в уборной, ни разбившимся на газоне, ни зарезанным в больничном саду. Он исчез, а потому Изольда сочла за благо отвезти меня к себе домой, укрыть, как она выразилась, в безопасном месте, чтобы я смогла там набраться сил и «причесать» мозги.
И я, уже вынашивая в себе планы дальнейших действий, сделала вид, что покорно подчиняюсь ей. А что мне еще оставалось, тем более что только с помощью Изольды я бы смогла в дальнейшем выйти на след Варнавы.
– Малышка моя, – гладила меня тетка по голове, когда мы ехали в машине и я уютно пристроилась на ее крепком плече – чувствовалось, что в Изольде притаились и только ждут своего часа невостребованные залежи нежности и ласки; такой ее знала только я. – Сейчас куплю тебе фруктов, если хочешь, конфет…
Если бы ты только знала, глупая, как я испугалась, когда, приехав на кладбище, увидела тебя лежащей в луже крови…
– Так уж и в луже… Не преувеличивай.
– Я же не знала, что это была кровь твоего бандита.
* * *Едва за Изольдой захлопнулась дверь, я тотчас же набрала номер Варнавы.
Конечно, там меня ожидала лишь грустная песня длинных гудков. Я представила себе Варнаву, спокойно развалившегося на кровати, той самой кровати, неподалеку от телефона, и терпеливо ожидающего, когда же прекратятся звонки, МОИ звонки, мне сразу стало жарко. А что, если в его квартире находился убийца, тот самый, что стрелял в нас на кладбище?
И словно в подтверждение этой мысли зазвонил телефон. Я взяла трубку и услышала далекое, исполненное женским голосом: «Тебе не жить».
Я разозлилась, швырнула трубку, словно раскаленную, и выскочила из комнаты в переднюю, оттуда – на кухню. Словом, я заметалась по квартире, не понимая, что со мной происходит. А ведь это был самый настоящий животный страх.
Я испугалась. Ведь я еще молода, У меня масса планов, и уж сыграть в этом возрасте в ящик, оставив на произвол судьбы всех близких и дорогих мне людей, я просто не имела права! Все они рассчитывали на меня. И мама с отчимом, и Изольда, да и самой хотелось еще пожить на вилле на берегу океана, слушая холодный английский говорок… А как же быть с моей мечтой посмотреть мир, проявить себя, пусть даже и в качестве оператора, а почему бы и нет? Мне всегда нравилось снимать животных и насекомых. Каждому – свое. Быть может, когда я созрею, то создам полнометражный художественный фильм о жизни людей и животных…
На кухне, поглощая купленные Изольдой пирожные, я немного успокоилась.
Охота звонить по тому же номеру отпала сама собой. Нечего рисковать собственной шкурой или даже ушами, которые надо беречь и не позволять им выслушивать подобные угрозы. Помнится, эта же шершавая, пахнувшая моргом фразочка уже звучала в наших с Варнавой разговорах. Ну конечно, он нашел дома клочок какой-то квитанции, на которой черным по белому было нацарапано: «Тебе не жить». Как бы не так!
Я позвонила Изольде и рассказала ей и о квитанции, найденной в квартире Варнавы, и о телефонном звонке – пусть ее ребята навестят эту НЕХОРОШУЮ квартиру; после чего я взяла с тетки слово позвонить мне сразу же, как только станет что-либо известно.
Когда трубка была уже водворена на место, я поняла, что поторопилась, погорячилась, и теперь нет мне прощения. Мысли, которые вот уже целый день роились в моей непутевой голове, вдруг свились в красивый венок просто-таки невероятной по оригинальности идеи. И хотя я понимала, что время упущено и что люди Изольды, возможно, уже выезжают на квартиру Варнавы, я решила их опередить. У меня не было ключей, я даже не представляла, как вообще можно проникнуть в дом с запертыми двойными дверями, но все равно поехала.
Образ Елены Пунш не давал мне покоя. Мне хотелось эмоциональной встряски, эпатажа, наконец… Возможно, только таким образом мой организм, подсказывая мне подспудно об этом, и мог совладать как с депрессией, подкатывающей к самому сердцу, так и с моим простреленным плечом.
Я выбежала из теткиной квартиры и остановила машину. Меня быстро домчали до дома Варнавы. Милицейских машин поблизости я не заметила, а это уже было само по себе большой радостью.
Поднявшись на третий этаж, я трижды позвонила (рука моя тряслась, как если бы я страдала болезнью Паркинсона). Тишина. И вдруг, когда я уже расслабилась, понимая, что только напрасно потратила время и силы на эту бешеную поездку, послышался звон ключей и скрежет открываемого замка.
Я слышала, как отворилась внутренняя дверь, затем и наружная, и передо мной появилось заспанное лицо пятидесятилетней женщины. Рыжие волосы ее были накручены на бигуди, на щеках, крупном носу и набрякших веках сально блестели остатки жирного крема. Розовый махровый халат обвивал ее тумбообразную фигуру.
Пренеприятная особа.
– Извините, я к Варнаве. – Язык мой заплетался.
– Девушка, вы, верно, что-то спутали. Здесь такие не живут. Хотя… – Она нахмурила брови. – Возможно, так звали бывшую хозяйку… Но она, кажется, умерла, а мы два дня назад купили эту квартиру. Если вы за вещами, то так и скажите. Мы не волки какие, нам чужого не надо.
С этими словами она распахнула все двери и впустила меня в уже знакомую мне переднюю, где в углу, перед шкафом были сложены какие-то вещи и стоял большой чемодан.
– Забирайте, а то все стоит, проход только загораживает. – Новая хозяйка квартиры не скрывала своей неприязни к чужим, явно загостившимся вещам, а потому, увидев (или только сделав вид, что увидела) в моем лице представительницу бывших хозяев, обрадовалась, что ей представился случай избавиться от этого скарба без особых хлопот.
Причина, по которой я мчалась сюда, должна была, по моим предположениям, находиться теперь именно в чемодане: не в коробки же из-под кофе или сигарет, в которые обычно укладывают хрупкие вещи вроде посуды, уложили коллекцию дивных пуншевских платьев?!
Возможно, кто-нибудь мог бы меня упрекнуть в меркантильности, но я готова поклясться, что не желание обладать Елениными платьями руководило мной в ту минуту, когда я вытаскивала тяжелый чемодан из передней на лестничную клетку и стремглав летела вниз (о существовании лифта я тогда забыла напрочь), нет, это было нечто большее. Надеть на себя хотя бы одно платье и туфельки, постараться хотя бы на один вздох приблизиться к моей пусть даже и погибшей сопернице – вот от какой мысли так сладко ныло мое сердце…
На мое счастье, во дворе дома милицией, что называется, даже не пахло.
Изольда явно испытывала мое терпение. Так-то она меня любит и переживает, что не ' может прислать своих людей проверить, кто это угрожает ее любимой племяннице?! Хотя, появись, сейчас здесь воющие и мигающие тревожными огнями желтокрылые машины, как бы я объясняла своей тетке наличие у меня в руках чужого чемодана?
