Сергей Самаров - Проект «Конкистадор»
Старогоров опять защелкал «мышью»…
Тренировочные занятия с «вентилятором» закончились уже в темноте. Время специально выбиралось так, чтобы освоить инфракрасный режим работы камеры, установленной на БПЛА ВВП. А заодно проверить в действии лазерный дистанционный микрофон. Каждый записал свои разговоры, стараясь произнести фразу подлиннее и покрасочнее. Однако при прослушивании никто не узнавал собственного голоса, хотя голоса собеседников различал хорошо. Всем казалось, что они сами говорят совсем не так, как воспроизводит их речь техника. Вообще-то искажения были достаточно большими, что не могли не признать даже ученые, тем не менее идентифицировать голоса при необходимости было возможно. Для этого требовалось, как объяснил Владимир Иванович Авсеев, сначала прогнать запись через программу SoundCleaner, а потом протестировать ее в сравнении с другими записями тех же голосов программой EdiTracker. И первая, и вторая программы выпускались санкт-петербургской компанией «Центр речевых технологий» и были доступны для российских спецслужб, впрочем, как и для других пользователей, в том числе, и иностранных. Более того, программы эти были чуть ли не на голову выше всех зарубежных аналогов. Но для тестирования требовался специалист, и потому обучение работе в этих программах с оперативной группой не планировалось.
– И что, аделантадо, – сказал майор Старогоров, выключив ноутбук уже после приземления летательного аппарата, – если я не ошибаюсь, нам было обещано какое-то привязанное к действительности продолжение?
– Было обещано, – подполковник Кирпичников посмотрел на часы. – Машина будет готова через сорок три минуты. Сразу и выезжаем. А пока снимаем показания нательных приборов и докладываем результаты профессору Иванову. Интересно, кто из нас самый горячий?
Оставив Авсеева с Осмоловым упаковывать оборудование, оперативники вернулись в здание. Переписав на карточку показания приборов, подполковник Кирпичников отнес ее Ивану Ивановичу и вернулся с сообщением:
– Профессор сказал, что все мы бездельники, совершенно не занимаемся своим телом и не даем ему физических нагрузок. Вследствие этого почти не разогреваются мышцы и выделяют слишком мало тепла. Собранной всеми нами вместе тепловой энергии хватило бы только на то, чтобы наполовину зарядить одну-единственную трубку. Причем больше других постаралась майор Ставрова. Видимо, волновалась, когда «ведро» вокруг здания гоняла. Боялась попасть в окно генеральского кабинета.
– Нет, просто я вообще женщина горячая, – возразила Тамара Васильевна. – Не в смысле темперамента, а в смысле температуры тела. Для меня нормальная температура около тридцати семи градусов. Другие с такой температурой к врачу бегут, а у меня это врожденное.
– Хорошее признание, – улыбнулся майор Старогоров. – Значит, мы можем снять все свои контакты и перевесить на Тамару. Она одна обеспечит всю группу электроэнергией.
– Возможно, это выход, – без улыбки пошутил Владимир Алексеевич. – А то профессор грозился найти нам какие-то химические препараты для согревания отдельных участков тела. Даст еще, чего доброго, хлорку, будем пахнуть, как общественный туалет…
Подполковник посмотрел на часы и произнес уже более монотонно, как обычно отдаются приказы:
– Все. Готовимся. Даю вводную на предстоящую операцию. Генерал подбросил нам работу. Случайное задание. Работать будем на местный отдел по борьбе с экономическими преступлениями. Проводить испытания, то есть. У милиции есть подозрения, что в одном или нескольких частных домах в ближнем Подмосковье существует некий подпольный водочный завод, где вкалывают рабы. Водка там выпускается, понятно, без цианида, но примерно того же действия. Наша задача – запустить это «ведро» в нужном месте и передать «обэповцам» данные, которые сможем собрать. Тем самым постараемся обезопасить желудки своих соотечественников от отравы.
– А если кто-то увидит нашу «летающую тарелку»? – спросил капитан Радимов. – Над населенным пунктом такие эксперименты небезопасны… для самой техники.
– На «тарелку» эта штука не сильно похожа, – возразила майор Ставрова. – Скорее, на ступу Бабы Яги. Я бы сама села в эту ступу, но, боюсь, не помещусь. И мощности двигателя не хватит.
– Вы, майор, обладаете высокой самокритичностью, – заметил Владимир Алексеевич. – В какие-то моменты это похвальное качество, но только не в том случае, когда дело касается внешности молодой и довольно симпатичной женщины. В данном конкретном случае попрошу самокритичность отставить, с Бабой Ягой себя не сравнивать и не искажать, таким образом, истинное лицо нашей группы.
Подполковник имел странную манеру выражаться. Он всегда разговаривал с серьезным выражением лица, но при этом далеко не всегда можно было понять, шутит он или говорит всерьез.
– Задача ясна?
– Так точно.
На звонок внутреннего телефона ответил капитан Радимов. И доложил подполковнику:
– Машина загружена. Авсеев с Осмоловым едут с нами в качестве контролеров, но обещают без необходимости в процесс не вмешиваться. Просто хотят посмотреть, как мы будем работать. Говорят, генерал разрешил.
– Едем…
Группа спускалась с крыльца и уже открылась боковая сдвижная дверца микроавтобуса «Фольксваген», когда подполковнику Кирпичникову позвонила жена.
– Володя, ты домой скоро?
– Думаю, что нескоро. У нас работа в полном разгаре. А что случилось?
– Тут следователь из следственного комитета приехал. Говорит, срочно нужно с тобой поговорить. Просит оставить дела и немедленно приехать. Он ждет. Не московский, издалека приехал. Восемь часов за рулем. Приедешь?
– Это невозможно. Если у следака есть необходимость в срочной беседе, пусть выпишет повестку и оставит. У меня нет восьми часов в запасе, чтобы к нему ехать, и восьми на обратную дорогу, но я могу попросить вертолет. Что у него за срочность такая?
В трубку было слышно, что жена что-то объясняла стоящему рядом с ней следователю, но разобрать слова оказалось невозможно. Наконец жена сообщила:
– Говорит, в деревне, где ты отдыхал, священника застрелили.
– Отца Викентия?!
– Да, иерея Викентия Колпакова.
– Пусть оставит свой номер телефона. Как только освобожусь, я ему позвоню. Сейчас даже поговорить с ним нет возможности. У нас срочная работа. Или… Если у него есть время, пусть дождется меня. Как только закончим, я постараюсь приехать. Не думаю, что дело затянется. Напои его чаем. Если устал, постели ему в моем кабинете. Спроси, будет ждать?
– Будет, если можно. Говорит, дело не терпит отлагательств. Ты, кажется, последний, кто видел священника живым. Очень надеется, что ты кого-то видел или о чем-то говорил с убитым. Попытайся все вспомнить. Он так просит.
– Пусть ждет. Я постараюсь, хотя подозрительного, кажется, ничего не видел, да и сам отец Викентий выглядел вполне обычно. Но я напрягу память. Я умею это делать.
…Машина тронулась. За ворота выехали, предъявив на КПП спецпропуск, позволявший покидать территорию без досмотра транспорта. Электронную подпись на этот документ имел право поставить только сам генерал-лейтенант Апраксин или его заместитель по науке. Заместителя по оперативной работе, в ведение которого и должны были бы попасть все офицеры оперативной группы, у Апраксина пока еще не было, а многочисленные кандидатуры со стороны после тщательного рассмотрения генерал отвергал.
Время для поездки было не самым удачным, но выбирали его не сами испытатели и даже не милиционеры, на которых они должны были сейчас сработать, а исключительно обстоятельства. Под вздохи своего водителя долго тянулись среди вереницы машин на внутренней стороне МКАДа; наконец, выскочили на шоссе Энтузиастов, но оно тоже оказалось забитым машинами. Однако вскоре свернули направо и только тогда смогли набрать относительно нормальную скорость.
Впрочем, подполковник Кирпичников, погруженный в свои мысли, кажется, даже не замечал пробок. Слова жены основательно выбили его из рабочего ритма, хотя сделать это было достаточно сложно. По мере приближения к месту встречи с «обэповцами» Кирпичников уже взял себя в руки.
Честно говоря, Владимир Алексеевич плохо знал отца Викентия, и разговаривал с ним всего несколько раз, но, правда, подолгу. Кажется, иерей просто не умел излагать свои мысли кратко, потому что хотел выплеснуть на собеседника все, что у него накопилось в душе. А там много чего накопилось.
– Мы сейчас вот о кризисах все говорим. И финансовый, и нравственный, и любой другой. Но те, кто говорит о кризисах, не упоминают о кризисе самом главном – об информационном. Когда на площади собралась толпа в десять тысяч человек и каждый пытается что-то сказать, никто друг друга не слышит. А слышат только того, у кого в руках микрофон. Это и есть кризис. Кто захватил в свои руки микрофон – то есть, все средства массовой информации – и разговаривает с нами, навязывая свое мнение, тот и устанавливает собственное право на информацию. А нам остается только друг с другом толковать и телевизоры в окно выбрасывать. Я свой выбросил. И многие мои прихожане повыбрасывали. Демонстративно. Чем выше этаж, тем лучше!
