Александр Тамоников - Старая добрая война
— И куда поедем? Где будем искать Эдика?
— Сейчас его искать без толку. Он если и объявится, то у ночного клуба, и не раньше 9 часов. Так что давай пока проедемся по городу, вдруг встретим его?
— Номер «Хонды» помнишь?
— Конечно. У нее еще отметка должна быть на заднем крыле.
— Как бы Эдик не загнал свою тачку в автосервис. У папаши наверняка знакомые, а ему ездить на битой машине вроде не по рангу.
— Ну, если и поставил, то позавчера, работы там на день от силы, вчера должен был выгнать из сервиса. Такие, как Эдя, без машины долго обойтись не могут, они за пивом на машине ездят.
— Это точно, значит, по городу?
— Да, но сначала я позвоню Алине.
— Кстати, а почему ты слова не сказал о встрече с ней?
— Потому что сегодня вся семья Ухватовых должна уехать в загородный дом.
— А! Ну, звони.
Середин набрал номер.
Девушка ответила тут же, но шепотом:
— Да, Рома, здравствуй!
— Привет, Алина! Ты чего шепотом?
— Мама в соседней комнате. Сейчас выйду на балкон, подожди!
Спустя полминуты она уже заговорила в полный голос:
— Мы сейчас собираемся. Такое ощущение, что уезжаем из дома навсегда, столько вещей берем! Особенно продуктов. И зачем? В Ромашкино приличный магазин.
— Отцу виднее.
— Знаешь, Рома, у меня какое-то тревожное чувство.
— Что может случиться, Алина? Ты только одна на водоем не ходи, да из усадьбы тоже, и все будет хорошо.
— Я так и сделаю, но все равно, плохо мне что-то на душе.
— Ты, наверное, перенервничала из-за происшествия в роще.
— Может быть. А может, просто боюсь твоей встречи с Эдиком. Ты не хочешь отказаться от этой идеи?
— Обещаю тебе, Алина, я всего лишь поговорю с ним. И даже могу сказать, о чем. Вернее, о ком. О тебе. Чтобы он отстал от тебя и знал, что мы любим друг друга и никто не помешает нам быть вместе. Я хочу, чтобы его не было рядом с тобой. Вот и все.
— Но это же произойдет, как я поняла, поздним вечером, у клуба или внутри, где у Эдуарда наверняка много знакомых. И охрану он тоже знает. Я не за него, я за тебя переживаю.
Середин сделал паузу, ему в голову пришла неплохая мысль:
— Я мог бы не ездить к клубу, если бы знал, где живет этот Эдик или где он бывает днем.
— Адрес я могу сказать, а вот где обитает днем? По-моему, он говорил, что отец заставляет его каждый день играть в теннис и он с четырех до пяти постоянно в спорткомплексе «Юбилейный».
— Ты у меня умница! Когда вы выезжаете?
— Да уже мама зовет. Мне пора. Береги себя, любимый. Все, прощай!
«Прощай» вырвалось как-то произвольно, и Середин не обратил на это никакого внимания. Его «до свидания» Алина уже не слышала, отключив телефон.
— Ты чего лыбишься? — спросил Шрамко, выходивший во время разговора покурить и только что вернувшийся. — Алина никуда не едет и планы кардинально меняются?
— Нет, Диман, Алина впервые сказала, что любит меня.
— А то ты этого не знал. Да на ваших лицах написано, что вы обречены быть вместе.
— Это такое счастье! Тебе не понять.
— Это почему же мне не понять?
— Ты не переживал такого сильного чувства. Чувства, ради которого и жизни не жалко.
— Хорош гнать, Ром! Не люблю я этих «высоких» слов.
— А еще я узнал, что Эдуарда Рудина папенька ежедневно заставляет ходить на теннис в спорткомплекс «Юбилейный», с четырех и до пяти, причем следит за этим строго.
— Ну, теннис сейчас модно. Если не машешь ракеткой, то ты не элита.
— Ты слышал, что я сказал?
— Ну? Эдик занимается теннисом… Погоди, как я сразу не въехал! Сейчас 16.30, и наш клиент в спорткомплексе?
— Вот именно.
— Так чего мы стоим? Рвем к «Юбилейному».
— Успеем?
— Я по Окружной рвану, в новом микрорайоне будем через двадцать минут, а «Юбилейный» как раз на окраине, ближе к Окружной стоит. Место там отличное. Парковка сбоку от здания, а вокруг молодые березы, метров под пять, и кустарник декоративный. Когда приезжают знаменитые артисты или проходит хоккейный матч, там не протолкнуться, а в обычные дни, когда ни артистов, ни спортсменов нет, там пусто.
Шрамко хорошо водил машину, еще до училища научился, и город знал неплохо. В субботу транспортный поток был не такой насыщенный, как в будничные дни, к спорткомплексу друзья подъехали через двадцать семь минут. На стоянке было всего три машины, и среди них черная «Хонда».
— Она? — кивнул на нее Дмитрий.
— Она!
— Точно?
— Издеваешься? — сердито взглянул на Шрамко Роман.
— Нет, вдруг не она?
— Я запомнил номер, и если приглядеться, то видно вмятину.
— А почему Эдик не отогнал тачку в автосервис?
— Это ты у него спроси.
— Верно. Потому как встречу этого козла я. Увидев тебя, он бросит и тачку, и сумку, рванет в микрорайон или назад в комплекс так, что и моргнуть не успеешь. А меня он не знает. Я для него обычное быдло, да еще на подержанной «девятке». Подойду, попрошу закурить, заговорю, а тут и ты подвалишь. Затащим его в кусты, там и поговоришь. Спокойно, без свидетелей, а я на «шухере» постою. Как тебе мой план?
— А если он тебя на хрен пошлет?
— Конечно, пошлет.
— И ты сдержишься?
— Не обещаю, но постараюсь не повредить челюсть, чтобы мог говорить.
— Ты… Стоп, Дима! Эдик!..
Из-за угла спорткомплекса вышел молодой человек в дорогом фирменном спортивном костюме, белоснежных высоких кроссовках, такой же бейсболке и со спортивной сумкой на плече, из которой торчал чехол рукоятки ракетки.
— Франт, ничего не скажешь! Хозяин жизни, если не сейчас, то в скором будущем.
— Это и есть Эдик.
— Пацан вроде ничего, а дерьмо. Ну что, работаем по моему плану?
— Давай. Но если что, бей не сильно, а лучше вообще не бей.
— Тебе оставить? Нам и на двоих этого ублюдка хватит. Пригнись.
Середин пригнулся, чтобы его не было видно, Шрамко проехал на «девятке» вдоль строя из трех машин, остановился прямо напротив «Хонды», дверь которой уже открывал Эдуард Рудин, и окликнул его, выходя из машины, перегородившей «Хонде» выезд:
— Эй, чувак! Закурить не найдется?
— Ты это мне? — брезгливо взглянул на него Эдик.
— По-моему, кроме нас, тут никого нет.
— Я не курю. И убери свою развалюху, я выезжать буду.
— А ты чего грубишь?
— Свалил, чудик! — Гонора Эдику хватило, а вот способности открыто противостоять противнику нет. Он открыл багажник, бросил туда сумку. И недовольно посмотрел на подошедшего Шрамко: — Ну, чего еще?
— Чего, спрашиваю, грубишь, или ферзь какой?
— Послушай, нагрубил — извини, я действительно не курю, и сигарет у меня нет. Не хватает денег — дам. Сколько? — вздохнув, уже миролюбиво проговорил Эдик.
— А сколько стоит твоя челюсть?
— Что?!
— …Тебе в лицо, сволочь!
Шрамко без замаха врезал Эдуарду в челюсть. Впрочем, врезал — сильно сказано, ударил вполсилы, но и этого хватило, чтобы тот упал на асфальт. При этом у него из кармана куртки выпали два пакетика с белым порошком.
— Оп-па! А это что за хрень, Эдя?
— Откуда… откуда ты меня знаешь? — Эдуард хотел отползти от этого агрессивно настроенного парня, но Шрамко наступил ему на ногу:
— Место, Тузик! Что за хрень, спрашиваю? — и поднял пакетик.
— Это не мое! Вы из полиции?
— Ага! Из полиции Лос-Анджелеса, отдел по борьбе с придурками.
— Что вам надо?
— Ничего. Впрочем, кое-что надо, но это уже тебе объяснит другой, знакомый тебе человек.
Эдуард попытался выхватить телефон, но Шрамко ловко перехватил его:
— Дорогой! Штук сорок, наверное, стоит.
— Больше. Хочешь, забери, и расходимся.
— Я не грабитель, — усмехнулся Дмитрий и повернулся к «девятке»: — Рома, клиент созрел! Даже, по-моему, перезрел.
Середин вышел из машины.
Увидев его, Эдуард побледнел. Он понял, что на этот раз его провели как лоха, и весь гонор тут же слетел с него.
— Середин?
— Я, Эдя, я!
Шрамко показал другу пакетики:
— Смотри, Рома, что-то мне подсказывает, в пакетике наркота. А ну-ка. — Он разорвал пакет, попробовал порошок на вкус. — Так и есть, «кокс».
— Ты откуда знаешь? — удивился Середин.
— А у нас дома один адвокат этой херней промышлял. Я в отпуске был, когда его взяли, ну, и попал в понятые. Полицейский объяснил, как отличить кокаин или героин от, скажем, сахара или другого безвредного порошка. Надо было убедиться, что в пакетах, а там по сто штук таких пакетиков было. Так что, Рома, Эдик наш кроме того, что дерьмо ишачье, еще и наркоман. Или, что гораздо хуже, распространитель наркотиков, в том же ночном клубе «Ринг». Чего теперь с ним базарить? Давай вызовем полицию, а до них представителей СМИ, чтобы потом дело не замяли.
— Ну, зачем, Дима, ломать жизнь человеку? Он хоть и полное дерьмо, но все же человек.
