Виктор Доценко - ЛОВУШКА для БЕШЕНОГО
Парни были подчеркнуто вежливы с дамами, с почтением обращаясь к каждой «Госпожа нотариус». Дамы и парни заперлись с Евдокией Семеновной в одной из комнат. Неизвестно, о чем шла речь, но известен результат. Весь следующий день Вадим и его брат злыми глазами наблюдали, как кем‑то нанятые грузчики шустро вытаскивают домашний скарб семьи Арсеньевых и кидают в утробу огромного фургона. Мать стояла рядом. Она плакала, сжимая в руках договор об обмене жилья. Братья бессильно сопели.
Так они оказались на московской окраине, в районе, битком набитом такими же горемыками, волею случая ставшими поперек пути «новых русских». Маленькая двухкомнатная квартирка казалась узким пеналом после необъятных барских хором в центре.
На следующий день после переезда Сергей обнаружил, что забыли забрать портрет прадеда. С тяжелым сердцем он отправился обратно. По гулким, непривычно пустым комнатам расхаживали важные люди и тыкали пальцами в стены, окна, потолки. Сергей пробрался в «залу» и обнаружил портрет героического предка в руках сопливой девчонки–малолетки, наряженной в дорогущие шмотки. Она зажала в ладошке несколько фломастеров и старательно разрисовывала портрет только ей понятными узорами — цветочками, волнами, рожицами…
Не помня себя от ярости, Сергей подскочил с малолетке и вырвал портрет. Девчонка заревела так, что звякнули стекла в прочных деревянных рамах, сработанных еще ловкими руками покойного Модеста Петровича. На трубный рев избалованного ребенка примчались ее родители, новые хозяева квартиры, и что‑то залопотали на странном гортанном языке, сопровождая каждое слово угрожающим жестом. Тут же объявился отряд все тех же парней в кожаных куртках…
…Сергей приполз домой поздно ночью. Он долго смывал кровь с лица, прикладывал мокрое холодное полотенце к бокам. На вопросы матери и младшего брата не отвечал. На следующий день отправился в военкомат и завербовался по контракту в Чечню.
Известно, что чеченские бандиты иногда проявляли широту души и отпускали пленных русских солдат. За исключением контрактников, которых ненавидели. Контрактник в их понимании — натуральный идейный враг, так как пришел убивать в Чечню по своей воле. В отличие от тех, кто был призван и вроде как служит подневольно, контрактник не мог рассчитывать на снисхождение, и чеченцы изощренно и зверски мучили их и только потом отрезали головы…
Сергея приписали к минометному расчету. Отличаясь недюжинной физической силой, он без видимых усилий таскал на себе тяжеленный ствол миномета, да еще и несколько мин в придачу. Служил он спокойно, никогда не бурчал, что, дескать, платят мало и не вовремя. Казалось, деньги его вообще не интересуют. В перерывах между боями он не пил, не курил «дурь», не писал домой письма, полные вранья о «героической» службе. Просто сидел и тупо смотрел перед собой. Зато в бою не было ему равных по меткости попадания. Врага он накрывал миной точно и сразу: не прошли даром два года армейской выучки.
Изредка он получал письма из дому. Брат и мать писали ему порознь. Каждый хотел поделиться тайными мыслями. Размышления матери были убоги и невнятны. Младший брат Вадим мечтал о том, чтобы, когда он окончит школу, где‑нибудь в России еще шла война. Потому что сидеть дома, смотреть телевизор и наблюдать, как богатеют какие‑то люди с непроизносимыми именами и фамилиями, было для Вадима просто невыносимо.
Вскоре произошло страшное…
Факт остается фактом: находились предатели и в рядах контрактников. Служил один такой и в воинской части Сергея. Этот Иуда имел своеобразную специализацию: по заданию «полевых командиров», а проще — бандатаманов, он выискивал среди бойцов армии федералов тех, кто мастерски владеет оружием и не очень крепок душой.
Однажды наступил роковой для Сергея день. Колонна из двух грузовиков, одной БМП и «уазика», перевозившая взвод федералов на другое место дислокации, попала в засаду в узком пространстве между гор. И хотя бандитов было меньше, горы были на их стороне. Солдаты бегали по дну ущелья, спасаясь от снайперских пуль и плотного пулеметного огня. Когда от всего отряда осталось человек двадцать, Сергей понял, что пришел его смертный час. Он спокойно отнесся к этому, потому что давно таскал в кармане гранату на такой случай. Но кто‑то шарахнул из подствольника в скалу, под которой прятался Сергей, и его мгновенно контузило взрывной волной.
Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит на земле беспомощный, оглушенный, с ногами, подтянутыми за спиной и привязанными к рукам. Скосив глаза в сторону, он увидел, как бородатые чеченцы и арабы, увешанные огромным количеством оружия, патронов, кинжалов, каждый сам себе ходячий арсенал, бродят по дну ущелья, по обоим берегам юркой маленькой речки. Если кто‑то из них находил еще живого русского солдата, вокруг тут же собирались несколько горцев и они принимались мучить несчастного. У солдат отрезали, отрывали, откручивали, отламывали части тела, стараясь делать это медленно. Люди бились в предсмертных судорогах, разбрызгивая далеко вокруг кровь. Мучения завершались отрезанием полового органа и засовыванием его в рот еще живому солдату, а потом и перерезанием горла.
Некоторых солдат насиловали, просто так, даже без видимого удовольствия. Этим приходилось еще хуже. Застегнув штаны, бандиты неторопливо отрезали голову опозоренной жертвы и брезгливо вскидывали ее вверх, позируя для съемок.
Среди этих бандитов бегал человек европейской внешности с видеокамерой и снимал весь этот первобытный ужас на пленку. Чеченцы и арабы охотно позировали, принимая гордые позы, попирая ногами изувеченные трупы, лихо вскидывая автоматы и выпуская в воздух длинные очереди. Словно бросали вызов всей России: «Смотри, урус, грязная свинья, патронов много, на всех вас хватит!»
Сергей закрыл глаза и стал ждать смерти. Но тут его кто‑то тронул за плечо. Сергей неохотно разлепил веки. У него даже нашлись силы, чтобы удивиться. Перед ним стоял его сослуживец из разряда тех самых Иуд–предателей. Он широко улыбался и что‑то лопотал по–украински стоявшему рядом парню со славянской внешностью и с большими пушистыми усами а–ля Тарас Бульба. Увидев, что Сергей открыл глаза, склонился над ним.
— Шо, братику, болнэнько? — участливо поинтересовался «Тарас Бульба». — Будэ ишо больнэе, колы не пийдэшь з нами. Или тоби трэба свои яйки исты?
Сергей посмотрел в последний раз на солнечное небо, на редкие облака. Затем перевел взгляд на дно ущелья, на быструю и узкую речку, каменистые берега которой усеяли изувеченные трупы товарищей, и…
Короче, в рядах банды Гелаева появился новый минометчик, равного которому не было. Другие бандатаманы предлагали Гелаеву за Сергея много денег, малолетних девочек–целочек, похищенных из кубанских станиц. Да все попусту. Хорошего минометчика еще поискать надо, а денег у Гелаева и так было полно.
Ходили слухи о пещерах, где столько богатства, что никакому Али–Бабе не снилось. Где пачки долларов лежат до самого потолка, а на золотых слитках сидят бородачи и пожирают жареную баранину, вытирая руки о скатерти из чистого шелка. Многие пытались пробраться к этим сокровищам. Но вот только никто не возвращался из этих экспедиций. Даже самые отвязные спецназовцы.
Принятие ислама стало закономерным итогом пребывания Сергея в рядах бандитов. Получив при обряде посвящения мусульманское имя Абу–Сабир и экземпляр Корана лично из рук Гелаева, Сергей понял, что окончательно пропал для «внешнего мира».
Как‑то случилось гелаевцам уничтожить русский обоз. Среди прочего, в грузовике нашли почтальонскую сумку. Уж неизвестно зачем, но только Сергей тщательно перебрал все письма и нашел два, адресованных ему лично. Он прочитал полное горя письмо матери и тоскливое послание брата. И понял, что если и вернется на родину, то никак не в качестве сына или старшего брата. На душе стало тоскливо и противно…
Так уж получилось, что однажды осенью под ингушским селом Галашки пуля опытного русского снайпера угодила точнехонько в лоб английского журналиста. Того самого шустрика, кто когда‑то снимал на видео зверства гелаевских головорезов в долине. Обнаруженные при нем пленки принялись показывать по телевизору. И в одном из бандитов Вадим безошибочно узнал родного брата, которого боготворил, считал героем. Он ничего не сказал матери. Получив похоронку, Евдокия Семеновна выплакала все глаза. Она давно считала Сергея погибшим и жила только ради Вадима.
Вадим пережил несколько страшных дней. Ураган чувств вызвал целую гамму эмоций: от желания покончить с собой до решения совершить нечто страшное и отомстить миру за… Да он толком и не знал, за что. Главное— ему надо что‑то сделать. Банка масляной краски, вылитая на капот безумно дорогого «Мерседеса» во дворе своего старого дома, не принесла даже морального удовлетворения. Становиться заурядным уголовником Вадим не желал. Отец воспитал его в правильном духе. Оставалось искать братьев по идее.
