Олег Алякринский - Охота вслепую
В кармане у Варяга мелодично запел мобильник, тревожным крещендо выводя «Танец маленьких лебедей». Он вытащил серебристую коробочку, посмотрел на дисплей и удивленно хмыкнул:
— Чижевский! Чего ему приспичило? — И, нажав на кнопку приема, ответил: — Да, Николай Валерьянович!
Степан заметил, как вмиг потемнело лицо Владислава, который, напряженно нахмурившись, вслушивался в голос далекого собеседника.
— Понял, все понял! Сейчас же свяжусь с Филатом, и мы это дело переиграем. Спасибо, держите меня в курсе всех новостей… Да какой уж теперь тут сон!
Варяг бросил умолкший сотовый на цветастое покрывало и глухо сообщил:
— Степа… Ты не поверишь! Чижевский говорит, час назад в Шереметьеве на взлете потерпел катастрофу питерский рейс. Наш с тобой рейс…
Сержант витиевато выматерился и провел ладонью по лбу, точно стирал невидимую испарину.
— Значит, предупредили тебя не зря…
Варяг задумчиво кивнул.
— Значит, не зря. Вопрос только — кто? И зачем? Чижевский мне сейчас сообщил, что по горячим следам якобы установлено, что у этой «тушки» взорвался то ли топливный бак, то ли турбина.
Владислав долго молчал, обдумывая страшную новость Чижевского о трагедии в московском небе. Но тут понять пока ничего было нельзя, и делать какие-то выводы преждевременно. Никаких подробностей Николай Валерьянович не поведал. Просто потому, что никаких подробностей еще не было. Завтра появятся. И Варяг снова прокрутил в голове тот короткий звонок ему на мобильный от неизвестного. Кто же это мог быть? Некто, кто непосредственно в покушении участвовал или просто был в курсе. Или же это сделано….
Пришедшая ему в голову мысль показалась настолько невероятной, невозможной, неправдоподобной, что он даже в первую секунду решил, что бредит…
— Степа… — Варяг положил на мускулистое плечо приятеля руку и крепко сжал. — Послушай… А что, если они меня предупредили специально, чтобы я послушался их совета… И как теперь выяснилось, это предупреждение было не туфтой, но… — Он ринулся к двери купе и повернул дважды никелированный рычажок замка, а потом еще выдернул язычок блокировки двери, не позволявший открыть ее снаружи.
— Ты чего, Владик? — изумился Сержант, не понимая, что происходит.
— Я не исключаю, Степан, — почти шепотом произнес Варяг, — что катастрофа питерского самолета — это подстава. Жестокая, коварная, циничная, но… подстава.
Сержант во все глаза смотрел на переменившегося в лице Варяга.
— О чем ты, Владик?
. — Степа, мы ведь с тобой числимся улетевшими в этом несчастном самолете. А на самом деле едем здесь поездом. А значит, на нас все и можно списать, усекаешь? Пойми, Степан, — еще тише продолжил Варяг. — Главные события теперь могут развернуться здесь, на железной дороге. В этом поезде. — Варяг заглянул в глаза Сержанту и заметил, как в них заметались желтые искорки.
— Ну, в любом случае, — медленно проговорил Степан, — моя старушка «беретта» при мне. Да и свой конструктор я сумею собрать секунд за десять — пятнадцать. — С этими словами он похлопал ладонью по потертому кожаному портпледу, валяющемуся на полу под столиком. В портпледе, между пакетами с чистыми рубашками, в плоской картонной коробке лежали железные и пластмассовые штуковины, похожие на детали игрушечного робота-«бионикла». Но если эти детали сложить, то выходил вовсе не «бионикл», а скорострельный тридцатизарядный автомат «узи-супер» выпуска 2003 года.
— Степан, я боюсь, что нам может не подвернуться случай для обороны. Да и чем она нам поможет: теперь на Варяга можно списать всю катастрофу. А на мертвого Варяга тем более.
В тяжелых размышлениях прошло минут двадцать, когда в дверь осторожно, как бы опасливо, постучали. Оба пассажира переглянулись. Варяг молча кивнул Сержанту на дверь: мол, погляди, кто там, — а сам ловко вспрыгнул на полку, сдвинул висящий на деревянных плечиках плащ и, вплотную прижавшись к простенку, тихо выдернул из подмышечной кобуры «люгер» с глушителем.
— Кто? — нарочито сонным голосом спросил Степан.
— Чайку не желаете? — преувеличенно любезным тоном отозвался из-за двери проводник.
Степан бросил на Варяга вопросительный взгляд. Тот отрицательно помотал головой и для верности резанул ладонью воздух: мол, пусть проваливает.
— Да мы уже спим, любезный. Вот с утречка давай, — зевая, сказал Сержант и прислушался. За дверью послышались удаляющиеся по вагонному коридорчику шаги.
— Слушай, Влад, а может, ты параноик? — пошутил Степан. — Ну, предупредил тебя доброжелатель о готовящемся покушении. Ему спасибо надо сказать, особенно в свете последних событий, а не подозревать в коварных замыслах.
Варяг невесело усмехнулся.
— Не знаю, брат, не знаю. Одно могу сказать: весь опыт моей жизни, а в особенности опыт последних двух лет, учит, что если придерживаться принципа «обжегшись на молоке, дуешь на воду» — и проживешь дольше, и здоровье сбережешь.
И Варяг сумрачно покачал головой.
— Если мое подозрение… не паранойя, как ты считаешь. а натуральный факт, то от судьбы не уйдешь. Они нас будут искать на пути в Питер.
— Но, Влад, билеты на поезд я покупал на другие фамилии. Как они нас найдут? Ведь в Питер идет столько поездов, к тому же ты мог перенести поездку или уехать на тачке.
— Как в Питер ни ехать, Степан, а они нас перехватят в любом случае — если им понадобится, конечно. Хоть в вагоне поезда, хоть в джипане на шоссе… Так что давай-ка, брат, собирай свой конструктор. У меня сильное предчувствие, что спать нам сегодня не дадут! — Варяг прилег на полку, сунув под затылок мягкую подушку, и добавил: — Так на чем ты, Степа, остановился?
* * *Сначала Юрьев поймал себя на том, что невольно прислушивается к ее голосу в столовой. В обеденный перерыв в огромном зале с высокими потолками всегда стоял ровный гул, создаваемый десятками голосов и монотонным рокотом вентилятора на кухне. Но ее голос — низкий и певучий, с интимной хрипотцой, как у какой-нибудь джазовой певицы, — был слышен издалека. Джазом Степан увлекся недавно: Васька Макеев пристрастил, нанеся ему штук двадцать бобин с записями великих джазовых солисток, которые он мог целыми вечерами слушать на своей старенькой «Комете». У Натальи был такой вот «джазовый» сексапильный голос. Самое интересное, что говорила-то она не громче остальных, но он слышал каждую ее реплику, взрыв ее смеха с любого столика, где ему в обеденный перерыв доводилось приземляться со своим пластиковым подносом.
Сначала он случайно сел за соседний столик и, узнав в сидящей к нему спиной эффектной брюнетке секретаршу начальника Ленугро, даже о рассольнике своем забыл, искоса поглядывая на нее и прислушиваясь к модуляциям ее завораживающего голоса. А потом стал специально подгадывать время, когда Наталья приходила обедать, — ровно в тринадцать пятнадцать, когда ее новый шеф, полковник Лиховцев, сам в это время обедавший, отпускал секретаршу вниз.
Ее голос задевал в его душе какую-то чувствительную струну, раздражал, возбуждал… А если честно, то впервые он почувствовал безотчетное возбуждение, увидев ее мельком в кабинете у Семахи во время того разговора несколько месяцев назад, когда она принесла им с Семахой чаю. Стараясь не особенно вызывать любопытство своим интересом к Наташе, он у знакомых — в основном у Васьки Макеева, который был со всеми в утро на короткой ноге и с секретаршей начальника тоже приятельствовал, — выяснил, что Наташа родом из Рязани, в Ленинграде закончила курсы машинисток-стенографисток, а потом кто-то порекомендовал ее на место секретаря… Причем не случайно: Наташин отец работал в системе МВД, но пару лет назад уволился вроде как по ранению или болезни. Правда, подробности Наташиной биографии Юрьева не больно интересовали.
До поры до времени…
Однажды — все в той же столовой — он остро почувствовал, что ему чего-то не хватает, словно какая-то пустота возникла рядом. Степана охватило тревожное беспокойство, и он вдруг с удивлением понял, что ему не хватает ставшего уже привычным и желанным низкого с хрипотцой голоса. Наташа заболела и неделю не появлялась в здании ЛенУВД. А он всю ту неделю томился и ходил сам не свой.
С этого момента Юрьев уже стал упорно и целенаправленно искать с ней встреч. И как-то вечером, подкараулив
Наташу на выходе из здания, увязался за ней, нагнал и, смущаясь, как школьник, предложил проводить. Она не стала жеманничать и кривляться, а повела себя с ним так естественно и непринужденно, словно сама давно ждала, когда же к ней осмелится подойти симпатичный блондин-лейтенант, знаменитый на весь Ленинград и Ленинградскую область мастер стрельбы. После того вечера как будто рухнула незримая стена между Степаном и Наташей. Единственное, о чем она его попросила, так это чтобы в управлении об их отношениях пока не знали. Зачем, спросил озадаченно Степан, но она только прижала пальчик к его губам и загадочно засмеялась…
