Кома - Сергей Владимирович Анисимов
Статья оказалась достаточно длинная, на 15 страниц, и её ксерокопирование по расценкам «Публички» обошлось в достаточно заметную для него сумму. После массажей шанс отдать отцу хотя бы часть денег всё ещё имелся, но с этим Николай предпочитал пока не торопиться – кто знает, что с ним может случиться дальше. Крепко подумав ещё раз, он всё же сел на метро и поехал в сторону дома. Случившийся с ним на этой же ветке с неделю назад непонятный приступ клаустрофобии не повторился, и до «Петроградской» он доехал без приключений и даже с относительным комфортом, прижавшись спиной к одной из отграничивающих сиденье от автоматической входной двери металлических дуг. Выйдя наверх, он, неожиданно для самого себя сделал кое-что забавное, – то есть дойдя до ближайшего от метро «карточного» телефона-автомата, позвонил домой, и после обычных приветов, сказал озабоченной маме, что опять очень занят, и ночевать дома не будет и сегодня тоже. После этого он направился именно домой, – пешком, внимательно глядя по сторонам.
Никаких подозрительных людей за ним не следовало, никаких машин не ехало по Каменноостровскому со скоростью пешехода. Это, конечно, ничего не значило: в том, как можно засечь профессионально следящих за кем-то людей Николай ориентировался всего лишь на книги, а это не самое лучшее подспорье. Шагая, он минут пять подкидывал на ладони мелкую монетку, и как раз у пересечения проспекта с набережной реки Карповки, где серела громада недостроенной и законсервированной гостиницы, уронил её на асфальт. Вместо того, чтобы подпрыгнуть и звякнуть, монетка встала на ребро и покатилась вперёд. Прыгать за ней Николаю пришлось метра три, напугав при этом какую-то симпатичную петербургскую бабульку в беретике. Неожиданно получившийся юмористическим инцидент позволил без помех и с извинениями оглядеться, после чего, перейдя мостик, он свернул на изгибающуюся дугой набережную уже более спокойным. Улицу, где по дороге домой на него напали, Николай обошёл, выйдя к родному дому совершенно извращенческим маршрутом, – мимо бывшего ОВИРа и «Дворца Молодёжи» с многометровым красно-белым метеорологическим шаром на крыше.
Даже дойдя до дома, он сначала обошёл его с тыльной стороны, догадавшись сперва поглядеть под ведущую во двор арку аж с другой стороны улицы. Окна родительской квартиры на верхнем этаже старого дома светились жёлтым и серым, в гостиной мигал синий отсвет работающего телевизора. Прислонившись к приятно холодной даже сквозь куртку стене, Николай, задрав голову, разглядывал их окна минут пять, пока не увидел мелькнувший в кухне мамин силуэт на фоне тюля: она что-то поставила на подоконник. Ну что, решаться или нет? Поколебавшись ещё с минуту, он всё-таки решился и осторожно пошёл по направлению к своей парадной, внимательно прислушиваясь к окружающим звукам. Сердце бу́хало и дёргалось, требуя уйти обратно в темноту. В результате то, что Николай, колеблясь, всё-таки не стал поворачивать назад, неожиданно потребовало от него достаточно много усилий. Подъезд закрывался на кодовый замок, но за пять или шесть лет с момента его установки соответствующие коду «рабочие» цифры на кнопках замка стёрлись до такой степени, что не войти в эту дверь теперь мог разве что ребёнок в возрасте лет до шести, причём со склонностью к аутизму.
Поднимался по лестнице он пешком, на каждом пролёте останавливаясь и заглядывая чуть дальше, – не сидит ли кто на подоконнике. Этажу к третьему это живо напомнило Николаю сцену из «Белоснежки и семи гномов», где гномы, трясясь от страха, точно так же поднимались к себе домой. Это его пристыдило, и дальше он поднимался уже почти нормально, пусть и с выражением «Ну, кто первый на меня?» на лице.
На той лестничной площадке, на которой, по словам мамы, несколько дней назад сидел кто-то подозрительный, никого не было. В подоконник было небрежно вмято несколько смятых окурков, вплавившихся в краску, а пол был засыпан пеплом. Это тоже не имело никакого значения – курить здесь мог тот самый парень, которого ловил военкоматовец, если тот был всё-таки настоящим. Задерживаться и приглядываться дольше нескольких секунд Николай не стал – ему не нравилось, что на площадке было светло, а снаружи темно. Если сейчас кто-то смотрит на это окно так же, как он четыре минуты назад смотрел на родительские окна, то его должно быть хорошо видно.
– Кто? – спросила мама из-за двери.
– Я…
Мама открыла сразу, втащила Николая в прихожую и крепко обняла. С удовольствием обняв её в ответ, он выждал несколько секунд, и, освободившись, сразу же начал запирать дверь, гремя замками. Дверь была хорошая, металлическая, поставленная тогда, когда отец начал сравнительно неплохо зарабатывать. По принятой в Петроградском районе системе, она закрывалась и «на крюк» (обычно это делали на ночь), и Николай запер и на него тоже.
– Как ты? – спросила мама, глядя на него с беспокойством.
– Нормально…
Николаю хотелось устало и облегчённо прислониться к стене, но тогда бы мама точно испугалась, поэтому он просто сел на стул и начал стаскивать обувь.
– На коврике! – скомандовала мама, и Николай улыбнулся. Есть вещи, которые никогда не меняются.
– Олег, Коля пришёл!
В прихожую вышел отец, и Николай встал, обнявшись и с ним тоже. Было такое ощущение, будто он вернулся на побывку с войны.
– Мама, есть хочу, помираю… – сказал он извиняющимся тоном. – И мыться тоже…
Он поднял с пола сумку и выложил на батарею пакет с нетронутой ещё бритвой и смятый «второй» халат, который так до сих пор там и лежал. Саму сумку Николай отдал отцу.
– Мы звонили Алексею Степановичу, – сказал отец, приоткрыв на мгновение дверь и кинув сумку куда-то вглубь своей комнаты. – Там второй день никто не берёт трубку, а телефона его сына, как его… Паши, – у нас нет. У них всё в порядке?
– Да как вам сказать…
Николаю очень надоело, что весь сегодняшний день он врёт, – с утра до вечера. Ему хотелось сказать хоть что-то от души. Но, к сожалению, это было или
