Время «мечей» - Корецкий Данил Аркадьевич
«Шайка» оживленно собирала свои небогатые пожитки, зубоскаля и громко радуясь тому, что скоро покинет эти проклятые места. Мончегоров тоже укладывал рюкзак, но радости не испытывал – он чувствовал, что нечто удерживает его здесь, как якорь. Это было чувство неисполненного долга. Хотя почему образовался этот долг и как его исполнить, он бы четко сформулировать не смог. И немного завидовал окружающим, у которых отродясь не было таких «якорей»…
Муха время от времени выходил посмотреть на забитую доской дверь штабного домика и, вернувшись, удовлетворенно сообщал:
– Никуда он не выберется! Окошко маленькое, дверь наглухо заколотили, да и связали его как положено.
– А выберется – тем хуже для него, – чугунным голосом добавлял Карнаух, будто печать ставил.
Тайга сидел за столом напротив связанного Володи и буравил его тяжелым взглядом.
– Сколько бензина осталось? Назад доехать хватит?
Тот молчал, тяжело дыша.
– Ты Зою Космодемьянскую из себя-то не строй! Думаешь, без тебя с техникой не разберёмся? Муха у нас на тракторе работал, да и я тоже водил вездеход. Другое дело, что у тебя ловчей получится. Поэтому давай – садись завтра за руль и вези нас обратно!
– Такси вызови, – процедил водитель.
– Ну и дурак! – пожал плечами Тайга. – Ты же свидетель. А что со свидетелями делают, знаешь?
– Нет. Ты мне уголовный кодекс почитай!
– И опять дурак. Завтра прилетит вертолет с подмогой, шахту очистят и улетят. А тебя тут закопают…
– Это тебя закопают и твою банду! А я член команды!
– Ты просто член! – Тайга ощерился. – Ты расходный материал, неужели не понял? С нами-то ты точно живым останешься: в тайге вертолёт не сядет, а сверху по броне стрелять бесполезно…
«Что же делать? Что делать? – судорожно соображал Иван Степанович. – Нельзя оставлять им «Огненного Дракона» Никак нельзя»…
– И вообще, не зли меня! – рявкнул Тайга. – А то я тебя прям щас закабаню, как твоего дружка!
– Отдай его лучше мне! – басовито произнес Карнаух. – Помнишь, как он меня прикладом в солнечное угостил? Штыковой бой показывал, сука!
– Короче, думай, водила! – Тайга хлопнул тяжелой ладонью по столу. – Поедешь с нами – живой будешь, а останешься здесь – тебя и без нас завалят!
Он встал, встретился взглядом с оцепенело сидящим на нарах Мончегоровым и подошел к нему вплотную.
– Что надулся, Степаныч, будто я у тебя пайку отобрал? – добродушно спросил он. – Или боишься? Зря! Ты мне хорошее делал, и я тебе добром отплачу!
– Зачем ты… Зачем вы Рустама убили? – тихо и даже вроде заискивающе спросил Мончегоров. Он был сам себе противен. Отношение его к Тайге изменилось, потому что тот оказался носителем тех первобытных, дремучих и страшных качеств, которыми сам Иван Степанович никогда не обладал. И эти качества перевешивали разницу в образовании, социальном положении, да и во всем остальном, что раньше позволяло бывшему руководителю сверху вниз смотреть на грубого работягу.
– Как зачем? – искренне удивился Тайга и присел напротив. – А как же иначе? Он же сказал, что у меня кишка тонка! Если бы я не сделал, так бы и оказалось… И я бы стал обычным фофаном! И мне была бы грош цена! Не, Степаныч, иначе никак нельзя было…
Тайга говорил таким тоном, каким родитель разъясняет несмышленому сынишке азбучные истины. Сделал паузу, внимательно рассматривая главного инженера проекта. И подвел итог своим разъяснениям:
– Так что он сам виноват! Я его валить не собирался. Связали бы, положили рядом с хозяином, а он вот как – на принцип пошел… Ну, и я на принцип! Вот теперь он там валяется, и ночью его ведьмаки сожрут… А мы собираемся, утречком взмахнем крыльями и полетим из этой тайги, от этих мерзких тварей, как белые лебеди… На свободу, как говорится, с чистой совестью!
«Да, лебедь, дизайн swan… – вдруг всплыло в сознании Мончегорова. – Эллипсоидальная сборка, двухточечная детонация… Полусферы взрывчатки подрываются с двух сторон, волна сжимает атомный заряд, начинается реакция деления… Так плавный взмах лебединых крыльев превращает безобидную белую птицу в “Огненного Дракона”. Но…»
Тайга говорил что-то еще, его узкие твердые губы шевелились, однако слов Иван Степанович не слышал, будто бригадир выступал по телевизору и кто-то выключил звук. Мысль развивалась дальше, извлекая из подсознания хвост давно забытых воспоминаний…
Виталька Докукин говорил, что для самоликвидации ядерного боеприпаса лебедю нужно подрезать одно крыло: инициировать детонатор только одной полусферы ВВ[30] – несимметричный взрыв не дает сжатия, а попросту разрушает всю атомную сборку: нейтронную пушку, отражатель нейтронов, перемешивает плутоний с тритием! И лебедь навсегда остается лебедем, правда, перья выпадают… Вот и решение проблемы!
Снова включился звук.
– Вижу, все понял, даже лицом просветлел, – улыбнулся Тайга и хлопнул главного инженера по плечу. – Вот так и держи!
Он вернулся к столу.
– Ну что, водила, надумал? – судя по тону, Тайга не ждал положительного ответа. Но Володя неожиданно кивнул.
– Да, прикинул хрен к носу, лучше унести отсюда ноги!
– Вот это умная мысль, – одобрил Тайга. – Горючего хватит?
– Хватит! У меня бак на восемьсот километров рассчитан! Давай, развязывай руки!
Тайга, выпятив нижнюю губу, ненадолго задумался. Посмотрел на своих соратников, которые внимательно следили за разговором.
– Ладно, сейчас я тебя развяжу, только Муха с тебя глаз не спустит, и если что… А спать ляжем – извини, я тебя опять стреножу!
– Если что, я сразу в башку пальну, – сказал Муха и показал пистолет.
– Ладно, банкуйте, ваша сила! – покорно сказал Володя.
* * *Ночь прошла тревожно. Во дворе слышалась какая-то возня, сквозь стекло доносилось громкое довольное урчание и чавканье. Обитатели барака напряженно вслушивались в эти жуткие звуки. Только Карнаух и Тайга спокойно храпели, остальные практически не спали. Муха то и дело подходил к окну и выглядывал в едва рассеиваемую лампочкой над дверью таежную тьму. Беспокойно ворочался и вполголоса матерился связанный Володя. Мончегоров тоже переворачивался с боку на бок. В возбужденном мозгу роились планы обезвреживания «Огненного Дракона», усталость боролась с возбуждением, и иногда он проваливался в тяжелый короткий сон, но тут же тревожно вскидывался, как будто пропустил что-то важное. Под утро он забылся и проснулся от того, что кто-то трясет его за плечо.
– Вставай, Степаныч, карета подана! – скалил прокуренные зубы Тайга.
– Пожрать надо! – недовольно сказал Володя, разминая затекшие кисти. – А то ни спать, ни жрать… Что это за жизнь?
Муха стоял у него за спиной, следя за каждым движением.
– Потом пожрем, в дороге, – сухо бросил Тайга. – Надо убираться отсюда, пока к этим упырям подмога не прилетела!
– Ладно, тогда пойду машину готовить… Топливо из канистр в бак перелью, место в салоне освобожу…
– В са-аа-алоне, – передразнил Карнаух. – Еще скажи в спальном вагоне! У меня в твоем салоне все печенки растрясло!
– Уж больно ты нежный! – огрызнулся Володя. – Лучше мяса возьми вволю, там вон полный холодильник забит!
– У тебя только жратва на уме, – буркнул Тайга и сделал знак Мухе. – Проследи, чтобы без нас не уехал!
– А у тебя все страхи да подозрения, – усмехнулся водитель. – Тебе надо в ментовке служить!
В сопровождении Мухи он вышел на улицу.
– Карнаух, принеси мяса, – приказал Тайга. – Отъедем подальше, привал сделаем, да похаваем! Тут водила прав…
– Послушайте, Виктор, мне надо к шахте подъехать, – робко обратился к бригадиру Мончегоров. – Ненадолго. На полчаса… Может, на час…
Тайга глянул на него, как на сумасшедшего. Но не выругался, не повысил голос, даже не отказал.
– Заедем, Степаныч! Куда скажешь, туда и заедем. Такси ведь тут не ходют. Вот и будем мы тебе заместо такси…
Мончегоров перевел дух. Есть все-таки человечность и в сердце этого грубого человека! Он в последний раз осмотрел опустевший барак с сиротливо брошенной сумкой Облома, в которой Муха порылся, но ничего интересного для себя не нашел, потом взял рюкзак и шагнул на крыльцо, уже безвозвратно прощаясь с местами своей молодости. Прохладный воздух ничем не пах, и даже птицы не подавали голосов. «Хоть поверьте, хоть проверьте, истина проста – никогда не возвращайтесь в прежние места…» Прав был автор этой песни!
