Отверженный 追放者 Часть III - Александр Орлов
— Да решили уже все! — сорвался Итаси. — Решили, мать твою, ты не видишь⁈ Уберите их с глаз моих, отведите в бараки, пусть ждут! Турнир отменяем, все занятия переносим, никаких тренировок! Мне срочно нужно сделать пару звонков…
Шибу поклонился директору и кивнул нам.
— Давайте, сволочи вы мелкие, вы слышали команду…
* * *
Я сел на койку и стянул хаори, Ягами приказал остальным меня не беспокоить и занял место напротив, для приватного разговора. Авторитет старшины был неоспорим, никто не посмел приблизиться и помешать, даже тупица Кои.
Я жутко хотел отдохнуть, но мешало растущее чувство тревоги. В груди ворочалась Муза, она тоже это чувствовала, не давала расслабиться.
— Откуда ты знаешь этого Каина? — спросил я. — Ото-сан о нем говорил?
— Нет, — покачал он головой, — Ичибан. Это он мне про него рассказывал. Очень уважительно о нем отзывался. Отец редко говорил со мной о работе.
— Понятно. Что тебе известно?
— Только россказни. Сотни историй, все одинаковые.
— Дай угадаю, — после появления Каина приходит смерть?
— Хай, фишка у него такая.
— Мементо мори ходячий, — хмыкнул я.
— Чего? — не понял Ягами.
— Ничего, это я так, к слову. А что-то конкретное есть?
— Ну… как бы понятнее объяснить, что такое этот Каин… Вот, к примеру, мой отец, — он представитель старой школы якудза. Он чтит правила и кодекс, не нарушает договоренности с полицией и работает в старейшем квартале Токио. За это его и уважают. Ягами-кай контролируют притоны и бары, бордели, игорные дома, занимаются отмыванием денег. Ото-сан делает то, что делали якудза двести лет назад, — следует традициям. А Каинэ… он другой. Он представитель нового мира, он — грязная часть нашего бизнеса. На эту сторону медали принято закрывать глаза. Торговля органами и людьми, наркобизнес, принудительная проституция, страховые случаи со смертельным исходом, запрещенное снаф-порно… Список просто огромен.
— Как совет позволяет ему заниматься этим дерьмом? Ведь якудза печется о своей репутации, — вспомнил я слова Асуры.
— Ты знаешь наши правила, — удрученно усмехнулся он. — Главное, — приносить доход. А Каинэ… он приносит больше всех. Ему даже выделили место в совете, несмотря на возраст. Он беспринципен и не боится заляпаться, председателю остается только «собирать рис, не глядя под ноги».
— Аники, как ты думаешь, что он может предпринять? Скажи честно, я не буду осуждать, — попросил я.
— Я не знаю, братан, — развел он руками. — Я правда не соображу, чего он добивается. Габутай — часть клана. Это охраняемая тюрьма в заповедной зоне. Я не представляю что он…
Я не слушал Дате, переведя взгляд за его спину. За парнем стояла Муза и качала головой.
— Херня… — шептали её белые губы. — Мы в жопе…
Мне вспомнилась ночь в далеком юношестве. Дом на отшибе небольшого поселения… Её муж уехал на три дня в командировку, а я засел в машине, ожидая когда свет в доме погаснет, и я смогу войти. Тогда я не был особо разборчив, Правило ещё не постигло мой разум, поэтому основным критерием выбора жертвы, была безопасность. А там было достаточно безопасно, — проезжей дороги нет, соседи вдалеке, рядом заснеженный лес, если нужен будет отхода. Её тело обнаружили бы только через пару дней, к этому времени я уже орудовал бы в другом сонном городке.
Вот только этот чертов пес. Старый, потрепанный кобель невнятной породы, что жил на улице, в покосившейся будке. Подслеповатый, облезший, дряхлый пёс. Он не видел меня, я был слишком далеко, и услышать не мог. Вечером он и виду не подавал, что его что-то беспокоит. Но лишь наступила ночь, свет в домике погас, и я собрался на охоту, как эта гадкая шавка принялась долго и пронзительно выть.
Я следил второй день, я был осторожен. И первой ночью он так себя не вел, забрался себе в будку и дрых, пока я не уехал. Но теперь…
Хозяйка вышла во двор и облила псину водой, накричала на него, заставила заткнуться. Вернулась в дом, свет погас опять. Я выждал целый час. Тишина, только треск ветвей под снежными шапками. Лишь потянулся к ручке двери, как шавка выбежала из конуры и затянула новую песню. Я знал, что он меня не видит и не чует, пёс просто чувствовал опасность нутром.
Я не убил ту женщину. Овчинка не стоила и ломаного санто. Можно было зарезать собаку, но резко оборвавшийся вой привлек бы больше внимания. Я уехал, не стал рисковать.
Сейчас я чувствовал себя тем старым псом.
— Аники, ты в порядке? — вырвал меня из размышлений голос Ягами. — Ты будто призрака увидел. Муза за его спиной показала мне клыки.
— Все в порядке, — ответил я задумавшись. — Сколько времени?
Ягами взглянул на наручные часы.
— Почти три часа пополудни.
Мозг принялся отрабатывать варианты, как боксер удары. Каков бы ни был камень на душе, я привык сомневаться в его подлинности, но не сейчас. Муза вторила моим внутренним чувствам, все моё естество желало только сорваться с места и бежать. Чем бы я сейчас не занялся, коридоры разума полнились идеями спасения своей жалкой, но такой ценной шкурки.
— Мне нужно поспать, — заявил я. — Устал. Если сможешь, достань мне еды.
Три дня на дереве и ночь в карцере не придали мне сил. Не помню когда последний раз лежал на чем-то мягком.
— Нет проблем, братан, — кивнул Ягами.
(Прояви чувства, не забывай!)
Ах да… Точно, чувства. А то со всей этой чехардой, я совсем вышел из образа. Я положил руку на плечо Дате и с серьезной миной кивнул.
— Спасибо за то, что сделал для меня, аники, — произнес я так откровенно, как мог.
— Да ладно, — смутился он. — Мы же друзья, чего ты…
Ну вот и славно, с приличиями покончено. Я сладко зевнул.
— Ночью готовим побег, — преспокойно заявил я и завалился на подушку, оставив Дате удивленно размышлять о том, не спятил ли его дружбан.
Нет, аники, не спятил. Днем я все равно не сбегу, — заметят.
Меня посадили на цепь, заперли на скотобойне без возможности улизнуть. И я уже слышу поступь мясника за стенкой амбара. Если побегу, меня поймают, затолкают в карцер. Этим я окажу
