Андрей Таманцев - Точка возврата
«Икарус» медленно полз в самой гуще процессии. В окне Док видел чудовищную толпу, вытянувшуюся вдоль всего маршрута за предусмотрительно расставленными заслонами из людей в штатском и ментов. Док, когда еще садился в автобус, рассмотрел всех, кто оказался среди его попутчиков, и рассмотрел внимательно. Деда среди них не было. Оставался, правда, второй автобус — он набирал пассажиров чуть поодаль, и Доку не удалось разглядеть всех, кто в него садился. Ну не мог же он вертеть головой во все стороны, нося столь высокий (не ясно, правда, какой именно) сан.
Док вообще-то должен был радоваться, что он без малейших проблем втерся в самую гущу событий и теперь все время будет вертеться где-то возле папы. Но не было у него спокойно на сердце. Что-то слишком много в этом городе сумасшедших, покушающихся на папу. И если слабовольного Тяньшанского Пастуху удалось остановить всего лишь проявлением более сильной воли, то как еще сложится с Дедом, которому самому воли было не занимать? То, что старик может случайно оброненную фразу принять за приказ командира и, наоборот, приказ пропустить мимо ушей, это Док уже знал. Поэтому и было у него опасение, что Дед, если даже найти его и приказать ему убираться к чертовой матери подальше от папы, все же будет выполнять изначальную установку на убийство. Мало ли, вдруг у него в голове слетел какой-нибудь винтик и теперь старик решил положить жизнь, вернее, ее остаток на то, чтобы грохнуть несчастного папу?
Зато в парке культуры Доку предоставилась возможность рассмотреть всех католических священников, примкнувших к папской кавалькаде. Деда среди них не было. С одной стороны, это было хорошо, — значит, Дед, по крайней мере пока, не имеет возможности приблизиться к папе. Но в то же время Док предпочел бы уже обнаружить Деда, а то возникало подозрение, что вся разрабатываемая им версия является ошибкой и Дед появится с той стороны, откуда его никто не ждет. В любом случае теперь нужно было следовать за папой по пятам и при этом держать ухо востро.
* * *Кардинал Амвросий Ружичковский, земляк и ближайший наперсник Иоанна Павла, следовал за своим патроном повсюду вот уже тридцать с лишним лет. Теперь он, второе лицо ордена иезуитов, возглавлял службу охраны понтифика. Он лично отбирал братьев ордена для внедрения как в свиту, так и вообще, чтоб торчали в толпе, контролировали ситуацию. Это все были молодые мужики, крепкие, со знанием единоборств и с навыками оперативной работы. Рясы и епитрахили скрывали мощные торсы, иногда и шрамы. Кардинал еще в Риме распорядился, чтобы в каждом автобусе со священниками, которые будут сопровождать папу, находилось по одному монаху ордена. И вдруг на тебе — в парке для приветствий папе выходит из автобуса непредусмотренный и незнакомый аббат! Кто такой, почему не знаю? Впрочем, аббат был типичным иезуитом нового времени: стройный, крепко сложенный, с лицом, выдающим в нем воина, да и с выправкой такой, что любой кадровый полковник мог бы позавидовать. Очевидно, у этого аббата, как и у большинства сегодняшних иезуитов, за плечами был если не Французский легион, то офицерство в одной из католических стран. Но все же этот человек был незнаком кардиналу и тем уже подозрителен. Когда аббат подошел к Иоанну Павлу для приветствия и благословения, Амвросий Ружичковский весь внутренне напрягся. Удивительно, но и сам папа как-то выделил странного аббата из общей массы духовенства.
— Откуда приехал, сын мой? — слабым голосом спросил он по латыни, как обычно он обращался ко всем своим подчиненным, страны происхождения которых не знал. Это потом он, практически полный полиглот, переходил на любой язык, имеющий хождение в мире.
— Из Парагвая, отче, — на латыни же ответил аббат. — Я проповедую Слово Божье среди народа гуарани вот уже двадцать лет.
— На каком же языке вы, сын мой, общаетесь с паствой? — поинтересовался папа.
— Увы, отче, — ответствовал аббат, — на язык гуарани пока что священные тексты не переведены. Я учу свою паству латыни и все службы веду на этом прекрасном языке...
— Это замечательно! — восхитился Иоанн Павел. — Когда традиционно католический мир забывает латынь и переходит при отправлении богослужений на свои национальные языки, новый для Бога народ сразу получает Божье Слово в том виде, в каком его принесли в Рим апостолы Петр и Павел! Благословляю тебя на служение Господу, сын мой!
Аббат прочувствованно поцеловал руку понтифика, а кардинал Амвросий успокоился: так вот откуда прибыл этот странный иезуит, аж из Парагвая! Надо будет поговорить с ним, похоже, это интересный человек! В самом деле, как там обстоят дела в католической миссии в Парагвае?
* * *До вечера Док таскался как привязанный за папским кортежем. Ездил и куда-то в пригород, в какой-то новоиспеченный католический монастырь на папскую трапезу. Наконец, процессия вернулась в город, папа на прощание сделал пастве ручкой и отправился спать в бывшие патриаршие, а ныне митрополичьи палаты. Дед за все это время никак себя не проявил.
Док побаивался, что для священников забронированы места в гостинице, а там, конечно, понадобится предъявлять документы (которые Док предусмотрительно сдал на хранение Пастуху). Но нет, обошлось. Их снова загрузили в автобусы и повезли в тот самый новоиспеченный монастырь, кажется, сестер-кларисок, в котором трапезовали. Там Доку в соответствии с его аббатским саном выделили отдельную келью с позолоченным распятием на стене и с Евангелием на резном аналое дорогого дерева. Пока Дока вели к келье по коридорам, он заметил, что сестры-клариски были главным образом жуткие старухи, тощие, костистые, с бесцветными глазами, но попадались и молодки, смотрящиеся в своих черно-белых прикидах даже соблазнительно. И Док подумал, что это хорошо, что ксендзом переоделся он, а не Артист. А ну как тут не удержался и сделал ночную вылазку в духе Казаковы? Хорошо еще, если бы он по счастью попал к молоденькой монашке, слишком рано покинувшей суетный мир. Может быть, тогда и осталось бы втуне внезапное нарушение целибата, то бишь обета безбрачия, со стороны отдельно взятого темпераментного патера. А что, если бы Артист по ошибке вломился к одной из старух? Ее вопли были бы слышны, наверное, и папе в нунциатуре, и Господу Богу на небесах.
Весь следующий день, двадцать шестое июня, Док болтался в папской свите, усиленно делая вид, что после того, как папа отметил его кратким разговором, он имеет полное право торчать вблизи святейшего. К девяти утра отправились на ипподром. Там мероприятие было долгим и донельзя массовым. Тысяч тридцать народу собралось. Док так и зыркал по толпе из-под полуопущенных век, но Деда не было. Обедать опять ездили к сестрам-кларискам. Дед никак себя не проявил. Вернулись в митрополичьи палаты, где у папы была сиеста. Ни при входе папы в палаты, ни при выходе не было никаких происшествий, хоть отдаленно напоминавших попытку покушения. После пяти поехали куда-то на окраину, где папа, следуя укоренившейся привычке, благословлял какую-то стройку. Кажется, чего-то вроде семинарии. Дед молчал. От семинарии, которую только-только начали строить, отправились к слегка недостроенному храму Рождества Богородицы в районе Сихова, с которым сравнительно недавно совсем с другой стороны имел возможность познакомиться Муха. И уже с Сихова вся вереница снова завернула лыжи в пригородный монастырь — ужинать. Похоже, Дед, похерил свои кровожадные планы, оставил папу в покое и перешел к какой-либо иной, возможно, более мирной деятельности.
Весь день окружающие священники, видя на Доке иезуитские атрибуты, не слишком лезли в разговоры, вернее сказать, вовсе не лезли. Сам же Док лишь ломал голову над тем, что же именно в нем выдавало принадлежность к этому ордену. То ли синяя шапочка, тогда как у остальных она была сиренево-фиолетовой, то ли покрой рясы, который, кажется, тоже был нестандартным. В любом случае нелюбопытство окружения Дока вполне устраивало. Кроме того, к вечеру в свите папы остались лишь единицы из тех пресвитеров, что встречали его вчера в аэропорту. Наверное, решили поисследовать город на предмет чего-нибудь экзотического. Например, украинской горилки с перцем. Так что и приставать к Доку с ненужными расспросами было почти некому. Но расслабляться было рано. Предстоял вечер дня сегодняшнего и почти весь день завтрашний. А это масса времени и для того, чтобы где-то проколоться, и для того, чтобы Дед успел попытаться осуществить свои опасные и нежелательные планы.
Прокол чуть не произошел после ужина. Кстати, подавали за ужином и вино из монастырских подвалов, и вино неплохое. Так что в бытовом плане Доку жаловаться было не на что: его и кормили, и поили, и спать ему мягко стелили. Едва окончилась трапеза, к Доку подошел тот самый кардинал, который, Док запомнил, вначале смотрел на самозваного аббата весьма подозрительно и, что хуже, как опять же запомнил Док, весьма проницательно. Но все же на этот раз кардинал не хмурил бровей, а, напротив, улыбался ласково и, приближаясь, делал Доку знак рукой, чтобы тот не вставал навстречу. Док все же поднялся со скамьи.
