Владимир Дудченко - Война на истощение
— Слиха,[134] Эли, не дают покоя. Всем срочно что-то нужно. Ялла, продолжай!
— В общем, здесь высаживается группа Брога, а объект находится здесь, — повторил Ярива, показывая на карте. — До высадки авиация нанесет удары по позициям радиолокационной роты и алжирской пехотной бригады. Вот тут, они — рядом. Кроме того, работа египетских радаров заранее будет подавлена постановкой радиоэлектронных помех. Короче, Наум, они ничего не будут видеть на своих экранах. Если выживут после налета Хель Авира…
Шеф военной разведки усмехнулся и, наливая в стакан минеральную воду, повторил:
— Если выживут…
— А что дальше, Эли? — спросил Арад, глядя на Яриву, покусывающего нижнюю губу, что некоторые физиономисты считают признаком неуверенности. — Меня интересует концовка операции.
— При удачном раскладе, а вернее, при любом развитии ситуации, те же вертушки и заберут группу Брога.
— Я, как ты знаешь, человек невоенный, — сказал Арад, снял очки и задумчиво прикусил дужку. — Но слишком уж просто у тебя получается: вертушки подождали группу, взяли на борт и улетели… Так не бывает. Это теоретически просто, а в действительности ситуация может сложиться совсем по-другому. Вот, посмотри на карту: два километра по песку ночью. Минимум два, а то и больше. Потом — ожидающие группу вертолеты могут быть захвачены или уничтожены противником. Может быть, есть смысл использовать другие машины для эвакуации группы Брога? Причем, с другого места, поближе к объекту…
— Смысл-то есть, — сказал Ярива. — Но опасность уничтожения группы в таком случае возрастает неоднократно. В первую очередь, русскими, а эти парни шутить не любят! Тем более, если Брогу удастся захватить пару их ракетчиков. Они же до Тель-Авива дойдут, как до Берлина во времена Второй мировой! Шучу, конечно.
Он засмеялся и отпил из стакана. Арад усмехнулся и сказал:
— Ладно, вам, военным, видней. Но все равно, Эли, продумай еще раз со своими этот этап операции. Все возможные варианты. В деталях и мельчайших нюансах… Нам позарез нужны пленные русские в египетской военной форме. Представляешь, какой шум будет в Совете Безопасности ООН?
— Хорошо, Наум. Мэвин. Надеюсь, станцуем по этому случаю «хору» вместе с нашей Голдой…
Элияху Ярива мысленно представил себе пожилую грузную Голду Меир, лихо отплясывающую «хору» вместе с ним и Наумом, и непроизвольно улыбнулся. Арад посмотрел на него с удивлением, но промолчал. Он думал отнюдь не о праздничном танце с Голдой, а о том, что Ярива, назначенный в прошлом году на пост руководителя военной разведки, не тот человек, которого он хотел бы видеть во главе АМАНа. Эли не прошел суровую школу разведки, и вообще был всегда далек от этой специфической деятельности. Комфортней всего он чувствовал себя в кресле военного атташе в Штатах… Если бы не слишком благосклонное отношение к нему «одноглазого», АМАН возглавил бы настоящий профессионал. Все решил Моше Даян… Впрочем, как говорят, «короля делает свита», и слава Богу, что под началом Эли работают истинные разведчики, прекрасные мастера своего дела. Лишь бы не вмешивался «дипломат» в эту кухню…
* * *Полещук сидел в кабине армейского грузовика, курил и искоса поглядывал на молчаливого сержанта-водителя, небрежно крутившего баранку руля. Видавший виды ГАЗ-63, который он тормознул на выезде из Каира на дороге в Исмаилию, невольно напомнил ему такой же старенький грузовик, и подполковника Хоменко, и батальон Сафвата в пустыне под Суэцем. Чапай, наверное, уже в Союзе, думал он, а Сафват где-то пропал… Муна, по крайней мере, ничего о нем не знает. В Каир давно не приезжал, сказала она по телефону, но — жив и здоров… Звонил недавно. Голос у нее был грустный и Полещук, попросив передать мужу привет, повесил трубку.
За окном грузовика проносились знакомые картинки: пресноводный канал с серо-бурой водой, мерцавший солнечными бликами, поля с башнями голубятен, минареты мечетей в окружении финиковых пальм и зарослей опунции. Полещук высунул руку наружу и щелчком отправил туда окурок. На мгновенье кисть обожгло потоком горячего, как из духовки, воздуха. Он достал из кармана пачку «Клеопатры», вытащил сигарету и протянул пачку сержанту. Тот отрицательно мотнул головой и сказал:
— Шукран! Ма бадахханши![135]
— Уваллахи гариб![136] — произнес Полещук, сунул пачку в карман, щелкнул зажигалкой, затянулся ароматным дымом и вернулся к своим мыслям.
Не повезло, подумал он, Агеев заболел, и можно было еще несколько дней побыть в Каире… Не очень похоже, чтобы Юра по-настоящему захворал — накануне вместе спирт под Марусин борщок пили… И все было нормально. А как ехать на канал — живот прихватило! Бывает, конечно, и не такое… Если бы не Белоглазов, то еще пару-тройку дней можно было отдохнуть и с Тэтой встретиться…Не повезло, черт побери! Как только референт узнал про болезнь Агеева, тут же — езжай один! И будь на связи с батальоном в Абу-Сувейре! Обстановка, мол, сложная. А когда она была простой на канале?
Полещук хмыкнул и достал из портфеля флягу с водой. Не предлагая водителю, сделал пару глотков и завинтил крышечку. Так, сержант довезет меня до Исмаилии, думал он, потом надо будет искать еще одну попутку до Фаида. А это сложнее. Ладно, прорвемся с Божьей помощью!
— Может, довезешь меня до Фаида? Ракыб?[137] повернулся он к водителю. — Это же недалеко.
— У меня военный груз, мистер хабир, — ответил сержант. — Я и вас, эфенди, взял, нарушив приказ…
— Ладно, ракыб, не волнуйся, — сказал Полещук. — Ты же видел мой карнэ[138] — проблем с военной полицией не будет.
— Я знаю, эфенди. Но до Фаида не могу, у меня приказ.
— Квейс, я ахи, — сказал Полещук, поняв, что уговорить сержанта нарушить приказ не получится. — Хорошо, довези меня хотя бы до поворота на Фаид.
— Хадыр, эфендем! — согласился сержант. — Но если полиция, вы покажите свой карнэ. А то сидеть мне в калабуше…
Полещук кивнул и посмотрел на часы. Поздновато выехал, подумал он, время — к одиннадцати. Монотонно гудел двигатель, деревья вдоль шоссе сливались в бесконечную зеленую ленту, слипались глаза. И Полещук, откинувшись назад, задремал…
— Хабир! — потряс его за плечо сержант. — Проснитесь! Чай или кофе?
Полещук дернулся и, чуть не сбив сержанта с ног, спрыгнул на землю. Тонкая камуфляжная рубашка прилипла к спине, и Полещук недовольно поморщился.
— Где мы? — спросил он, оглядываясь.
— Нифиша, мистер! До Исмаилии десять километров… Устал, надо отдохнуть…
Справа за дорогой среди финиковых пальм виднелись белые хибарки этой самой Нифиши, а здесь на перекрестке под двумя тентами шла оживленная торговля всякой мелочевкой. Сержант вручил Полещуку чашечку кофе, крикнул насчет холодной воды, которую на маленьком подносе тут же принес мальчишка в грязной галабийе, и пошел рассматривать товар, разложенный на земле.
Полещук выпил стакан холодной воды и, попивая кофе, прошелся вдоль ряда торговцев, громко рекламировавших свой товар. На самом краю стояла девчонка, на взгляд лет 15–16, торговавшая жареным арахисом. И Полещук, пораженный красотой молодой египтянки, остановился.
— Бикям суданий?[139] — спросил он, глядя на тонкие черты ее смуглого лица, платочек на голове, повязанный на голове, как это обычно делают взрослые женщины, и цветастое застиранное длинное платье.
— Би-баляш ли хадритак [140] — засмеялась девчонка. — Два пиастра!
Полещук взял кулечек арахиса, дал ей фунтовую банкноту и сказал:
— Инти гямиля![141] Как тебя зовут?
— Мариам, — сверкнула карими глазами девчонка, улыбнулась и стала развязывать узелок с монетками, чтобы отсчитать сдачу.
— Сдачи не надо! — отмахнулся Полещук, удивляясь тому, какие красивые девушки бывают даже среди самых обычных египтянок, и стараясь не рассматривать Мариам в упор.
А ведь она — простая бедная феллашка из деревни, подумал он, и вдруг — такая необычная красота! И фигурка, похоже, отличная, что просматривается даже под просторным платьем. Отмыть бы эту египетскую Машу да приодеть — и дала бы она фору многим королевам красоты мирового уровня!
— Учишься в школе, Мариам? — спросил Полещук. — Или…?
— Закончила начальную школу, — ответила девушка, и улыбка на ее лице погасла. — Теперь помогаю родителям в поле… И арахис вот продаю… Недолго осталось…
— Что значит, недолго осталось? — не понял Полещук.
— Замуж меня отдают, — тихо произнесла Мариам. — А я не хочу за него!..
И она откровенно рассказала Полещуку печальную, но в общем-то обычную для патриархального Египта историю о том, что ее собираются отдать замуж за старого вдовца из их деревни, хромого и некрасивого, но богатого. У которого большой дом, много земли и трое детей… У моих родителей, сказала Мариам, это — единственная возможность выбраться из нищеты. А он ждал, когда мне исполнится 16 лет…
