Стивен Хантер - Я, снайпер
Кто мог состязаться в красноречии с поэтом? Только не Свэггер.
— Ступай к чертовой матери, Картофельная Башка!
Энто вздохнул, словно разочарованный неуклюжей остротой, придуманной на ходу Свэггером, и еще больше разочарованный тем, что его герой не Оскар Уайльд, отвечающий отточенными эпиграммами.
— Совершенно пустая фраза. Ругательство, достойное портового грузчика. Мы еще не закончили? — Гроган всмотрелся в мокрое, искаженное от боли лицо Свэггера и сам ответил на свой вопрос: — Нет, не закончили. И все-таки я надеюсь, что ты сломаешься до того, как наступит время завтракать. Второе ведро, ребята.
— Ты слишком много болтаешь.
— Это правда. Проклятие ирландца.
Второе ведро, как живое существо, набросилось на Свэггера сквозь полотенце. Боб стал биться и извиваться, стараясь вырвать последние крупицы кислорода, застрявшие между волокнами ткани, но вода быстро его одолела. Он представил себе скользкого осьминога, монстра из бездонных темных глубин человеческого страха, блестящую желеобразную тварь с мощными щупальцами, крепко стиснувшими его и прижавшими его лицо к центральному сплетению, где сходящиеся ноги образовывали отвратительную, розовую, холодную маску из фильма ужасов, прилипшую к лицу наподобие присоски. Мокрое, противное, скользкое, древнее как океан чудовище стремилось вырвать у Боба душу; он чувствовал, как его тело судорожно дергается в беспощадных объятиях, как его связанные ноги пытаются освободиться, как руки рвутся из пластиковых пут. Боб отчетливо представил себе, как срывает мерзкую тварь с лица, швыряет ее на пол и безжалостно топчет, сокрушая ботинками, а она корчится в бесконечной боли и в конце концов расстается с жизнью, извергая на пол маслянистые зеленые внутренности… Затем Боб куда-то провалился.
— Ты говорил, что он боец, и он действительно боец, — сказал Имбирь, когда Боб пришел в себя, хотя еще не понимал, где находится и что с ним происходит.
Воздух, он вдыхал воздух.
— Практически никому не удается продержаться до отключки, — заметил Джимми, в его голосе прозвучало что-то напоминающее благоговейное восхищение. — Если честно, даже не припомню, отключался ли вообще кто-нибудь. Все впадают в панику, молят о пощаде, но никто не может по своей воле задержать дыхание так надолго, чтобы просто потерять сознание.
— Да, — отозвался Энто, — для такого доходяги силенок у него с лихвой. Мне казалось, что у какого-нибудь верзилы объем легких больше и поэтому он лучше держится под полотенцем, но этот тип — кожа да кости, однако в его тощем теле обитает крепкий дух. И опять же, Имбирь, в штаны он не наложил. Надо было с тобой поспорить. Согласись, Имбирь, я был прав. Я сразу понял, что наш Бобби не обделается.
Энто склонился над Свэггером и пристально всмотрелся в его лицо в поисках ответов.
— Снайпер, ты доставляешь нам слишком много неприятностей.
— Прошу прощения, Энто, — раздался новый голос — наверное, Реймонд, который до сих пор произнес лишь пару слов, — но тебе лучше перестать называть его снайпером. Это напоминает ему, кто он такой, и, возможно, он черпает в этом силы, черт побери.
— Гм, — задумчиво хмыкнул Энто, — справедливо, Реймонд. Может, попробовать обратное?
— Я бы поступил именно так, — заявил Реймонд. — Не поднимай его вверх, швырни вниз. Покажи ему, какое он ничтожество, дай понять, что он не сможет победить, что все карты у нас на руках, сила на нашей стороне. Человек, которого пытают в подвале, — это низшая форма жизни, целиком и полностью зависящая от прихотей мучителей.
— Ты это слышал, долбаный урод? — рявкнул на Боба Энто. — Реймонд считает, что я тебя превозношу, в то время как лучше втоптать тебя в грязь. Ну хорошо, я попробую. Никто не упрекнет меня в том, что я игнорирую дельные советы. Герой? Ты требуха! Гнилое отребье! Желтый понос! Ты пыль. Ты меня слышишь? Ты обыкновенный убийца, прячешься в траве с навороченной винтовкой и ждешь, когда появится какой-нибудь бедолага и ты отнимешь у него все одним нажатием на спусковой крючок, и для тебя ничего не значит, что где-то останется плачущая вдова, голодные детишки, скорбящий друг, безутешный отец, убитая горем мать. Но это ничто для мерзавца, хладнокровно сидящего в кустах, не получившего ни царапины, который высматривает следующую жертву, надеясь вернуться домой, пока ужин еще не остыл. Да, ребята, от одного только его вида меня тошнит. Ну-ка, давайте еще раз его окатим. Расправимся с этой сволочью, чтобы мне не пришлось возиться с блевотиной.
Следующее ведро принесло боль. И только. По всему телу Свэггера разлилась однообразная безликая боль. Она не имела никакого отношения к таким понятиям, как «вода» и «пытка», к тому, кто он такой, что знает и перед кем держится; в ней вообще не было никакого смысла. Выдержка оставила Боба, он впустил в себя воду, по всем каналам, глубоко внутрь, и теперь была лишь чистая, пронзительная, абсолютная боль, исходящая от легких. И однако сквозь все это Боб чувствовал выкрученное назад запястье, там, где острый пластмассовый край гибких наручников впился в тело так сильно, что это ощущение пробилось сквозь покрывало общей агонии. Желая любой ценой сохранить контроль над собственным сознанием, Боб включил какой-то сервомотор, выкручивая руку еще больше. Проклятая пластмасса впивалась глубже и глубже, и он постарался представить себе, как она перепиливает мышечные ткани, безжалостно перетирает их и как те по собственной прихоти отделяются друг от друга, вываливаются наружу, испуская тонкие струйки крови из подкожной сети капилляров, не кровавый поток, а лишь ползущие капельки. Боб сосредоточился на боли, острой, пронзительной боли от крошечной ранки, заслоняясь от полномасштабного надругательства над всем его телом, разумом и…
— Проклятье, ребята, он не собирается ломаться! — возмутился Энто. — Долбаный урод начинает действовать мне на нервы. Мы здорово его отделали, это точно. Что, Джимми, сколько уже ведер?
«Три, — пронеслось в голове у Боба. — Я продержался три ведра».
— Это было седьмое, Энто, — ответил Имбирь.
Семь! Он потерял счет, его сознание включалось и отключалось. Семь. Наверное, пытка продолжается уже несколько часов. Боб понятия не имел, сколько сейчас времени.
Кто-то с силой отвесил ему затрещину. Открыв глаза, Боб не разглядел ничего, кроме мутной пелены, усыпанной звездами, за которой двигались неясные силуэты. Затем ему насухо вытерли лицо, и он увидел, что четверо ирландцев сняли рубашки и остались в одних майках, три здоровяка с бицепсами, покрытыми татуировками, блестящими от пота или пролитой воды, и тощий Реймонд, напоминающий мокрую крысу. Все четверо учащенно дышали, у всех влажные волосы липли к черепу.
«Семь ведер на ваш счет, козлы», — подумал Боб, хотя ему нелегко было вспомнить, кто он такой, почему находится здесь и что происходит. Все это исчезло где-то вместе с пропущенными ведрами.
— Господи всемогущий Иисусе, он крепкий орешек, доложу я вам, — пробормотал Гроган. — Ну хорошо, Свэггер, будь проклято твое черное сердце, сейчас я выложу все начистоту. Слушай внимательно. Я уже чертовски устал от твоего спектакля. На этот раз мы тебя убьем. Если бы тебе было что сказать, ты бы давно все сказал, я в этом уверен. Твое молчание красноречиво говорит: ты от всех скрывал свои находки, иначе ты бы настучал на своих хозяев. Отгородился бы ими от ужасов воды. Помнишь Уинстона из комнаты сто один,[72] когда он в конце концов выдает Джулию, испугавшись крыс, обедающих его носом? Если бы у тебя была какая-нибудь Джулия, ты бы давно уже ее выдал. Значит, никакой Джулии нет…
Что несет этот отморозок?
— …нет никакого Бюро, никаких договоренностей, никаких условных знаков, нет ждущего в засаде спецназа. Ты здесь один, снайпер, мне следовало сразу догадаться, потому что мы, снайперы, — сами по себе, действуем далеко впереди позиции, творим черные дела в полном одиночестве, а когда приползаем назад, все вокруг притворяются, будто нас не видят, ведь мы — это смерть, а они чистенькие, совершенно другая порода, они убивают врага в честном бою, если только у Джонни Мухаммедов нет своих снайперов, но когда это так, все вдруг сразу проникаются к нам любовью. Сейчас ты один, и это означает, что при текущем положении дел ты ничуть не лучше меня. Ты не благородный рыцарь, сражающийся за высокую цель, вроде тех проклятых любителей ковров, ты самый обыкновенный наемник, твою мать. Ты работаешь за деньги и скоро умрешь, и небо не обрушится, и земля не перестанет вращаться. Ты просто сдохнешь. Отлично, ребята, достаточно слов, мне надоело возиться с этим уродом. Свэггер, жаль, что ты окончишь свой путь, утонув в ведре, словно крыса с «Титаника», но такова жизнь.
И снова полотенце облепило лицо, и снова сильные, мускулистые руки стиснули связанное тело, удерживая спазмы утопающего, и снова Боб ощутил ужас проникновения воды внутрь, сначала первые слабые подтеки, нарастающий холод, длинные мокрые пальцы, продирающиеся в рот и нос, чтобы раскрыть их пошире и принести смерть.
