Кома - Сергей Владимирович Анисимов
После трёх часов дня Николай начал всё чаще поглядывать на часы. Нельзя было упустить тот момент, когда девушка Соня пойдёт со своего семинара. В то, что она сегодня ограничится только тремя «парами», а четвёртую прогуляет, он не верил. В расписании, висящем на доске объявлений соответствующего курса её факультета, четвёртой «парой» был поставлен семинар по микробиологии, – такое, в отличие от лекций, не пропускают совсем. Если как раз сейчас она, конечно, не больна и не на Канарах. Теоретически, стоматологам курс микробиологии дают в урезанном объёме, но микробиология – одна из традиционно сильнейших кафедр их старого мединститута, и студентов на ней дрючат жестоко.
К четырём он закончил совсем. Вообще, с точки зрения именно врачебной работы день оказался на редкость несложным: за весь день, начиная от вскрытия своей больной, Николай не побеспокоил Свердлову ни разу, справляясь со всем самостоятельно. Лобова вообще можно было выписывать через пару дней – и тогда, скорее всего как раз с собственного ночного дежурства на «скором дне», можно было рассчитывать на что-то новое. Возможно – значительно более сложное, как та лихорадка у Январь, причину которой он так и не нашёл.
– Как ты, Коля, сегодня, ничего? – поинтересовалась доцент, проглядывая его запись в «истории» одной из кардиологических больных, и то и дело сверяясь с выложенными на стол змеями полудюжины электрокардиограмм, снятых с момента её поступления.
– Нормально, Алина Аркадьевна, спасибо, – отозвался он, постаравшись, чтобы голос не нёс вообще никакой лишней информации.
– Что у Петровой, боли успокоились?
– Да. Второй день. Я по полчаса до обеда и полчаса после ей про диету рассказываю. Со всеми подробностями, как учили.
– Ну что ж, – доцент Свердлова захлопнула уже пухлую от вклеенных листов и бланков папку, – Я довольна.
Этому можно было удивиться и вслух, но Николай смолчал. Обсуждение причин такого странного заявления куратора могло занять время, а его не имелось: если преподаватель микробиологии отпустит уставшую к концу дня группу стоматологов на 10 минут раньше срока, он может пропустить момент её выхода. Кстати, интересно, – а что делать, если Соня будет не одна? Скажем, – с молодым человеком?
Решив не придумывать ничего заранее, а положиться на авось, закончивший с куратором и не ставший задерживаться, чтобы послушать остальных, Николай быстро забежал в туалет и по мере сил причесался. Хреново он выглядел, чего уж там говорить. Воротник у рубашки обвис окончательно, на подбородке возникло раздражение от бритья без пены и паршивым лезвием. Ладно, уж что получится, то получится. Особых надежд именно на эту линию, подсказанную не вполне логично себя ведущим Яковом Рабиновичем, он не возлагал. Но попробовать стоило, именно чтобы, как он заметил секретарше всего-то утром, – «Не жалеть потом».
Не став забирать из шкафа сумку, поскольку всё равно собирался возвращаться к массажным клиентам, Николай застегнул «молнию» куртки под самый подбородок, и, держа в руках шапочку, побежал в сторону выхода. У гардероба он приостановился и погляделся в зеркало ещё раз. «У-у, как всё запущено!», сказал он про себя классическую фразу. Выглядел он плохо, максимум – как помятый жизнью начинающий слесарь. Который, вдобавок, ещё и зашёл в запой на пару деньков – если судить по бледности и мрачности лица. И всё равно: хрен с ним, что выйдет, – то выйдет.
У двери внизу Николай приостановился ещё раз, и потратил минуту на разглядывание находящегося за ней, – сквозь мутное, покрытое царапинами и следами клейстера от содранных объявлений стекло. Ничего интересного и, во всяком случае, необычного там не обнаружилось, поэтому он толкнул дверь и вышел. Несмотря на малость резерва времени, несколько секунд он всё-таки стоял у выхода, глядя в небо и вокруг – это была уже сформировавшаяся привычка. Небо было серое, без солнца – как бывает в Питере где-то 9 месяцев в году. Потом он сразу перешёл на быстрый шаг, направляясь в сторону того же «пятака» и расположенного рядом с ним симпатичного трёхэтажного здания голубоватого цвета, вмещающего кафедру микробиологии и все прилагающиеся к ней службы. Там, подумав, Николай зашёл в вестибюль и огляделся. В вестибюле было пусто, если не считать читающего газету гардеробщика в растянутом вязанном свитере того практичного цвета, который называют «hunter green». Говоря по-русски, – цвета лесной ёлки. Это было хорошо. То, что студентов ни одной из групп ещё не отпустили подтверждалось и полностью забитыми вешалками. Через месяц, скажем, так уже ничего не проверишь – морозоустойчивые студентки начнут ходить в футболках, джинсах с «фенечками», и полупрозрачных кофточках, – на месяц раньше, чем всё остальное население города. К этому моменту снег в пригородах Петербурга сойдёт ещё не везде.
Выйдя наружу, Николай пристроился у самого крайнего стенда с объявлениями, пространство между рядами которых и столовой в общем и составляло «пятак». Потом, через минуту, он перешёл чуть дальше. Объявления были самые разные: заседания студенческих научных обществ разных направлений, написанные от руки листки со списками продающихся учебников. «Пропал конспект по биологии. Помогите, впереди зачёт!». Напечатанные на приличном принтере и даже ламинированные листки с рекламами медицинских халатов всех размеров и фасонов, – к этому Николай вполглаза присмотрелся сам. Обычное расписание тренировок группы спортивного ориентирования на две ближайшие недели, – со схемами проезда и указанным временем открытия стартов. «Уроки болгарского». Это вообще ерунда, кому здесь нужен болгарский?
К тому времени, как объявления закончились и можно было начинать скучать, студенты начали выходить сначала из тех же ведущих к «пятаку» дверей главного здания Университета, а потом и из микробиологического корпуса. В последнем случае большого выбора у них не имелось: насколько Николай помнил, из этого здания выход был всего один, и те, кто собирается на трамвай, на метро, или на маршрутку, должны будут проходить мимо него. Если
