Андрей Таманцев - Рискнуть и победить (Убить демократа)

Еще через полчаса, покрутившись по припортовым подъездным путям, «жигуленок»

Столярова въехал на мол и остановился возле массивного каменного подножия маяка.

Перед тем как выйти и ч машины, смотритель маяка предупредил:

— Я даже не спрашиваю, есть ли на вас «жучки». Но если есть, можете о них забыть. Вся зона вокруг маяка блокирована. Я уже объяснял одному моему знакомому, что понятия не имею, как это делается технически. Сейчас могу только повторить. Так что можно говорить так же свободно, как в Домском соборе Кельна.

Впрочем, нет, тогда между нами был диктофон. Сейчас его нет. Вылезайте, Профессор. Вы, насколько я знаю, любите посидеть у воды. Я не люблю, но составлю вам компанию. Не думал я, что нам еще раз придется встретиться. Пришлось. Увы. Я говорю «увы», потому что причина нашей встречи отнюдь не радостна. Отнюдь.

Он стукнул железным кольцом по массивной двери, из маяка появился худосочный молодой человек и застыл в ожидании указаний.

— Ноутбук, сынок, и ту дискету, — распорядился Столяров.

Через десять минут мини-компьютер лежал на каменной скамье между Профессором и смотрителем маяка.

— Вы умеете обращаться с этой хренотенью? — поинтересовался Столяров.

— Более-менее.

— Ну и займитесь. А я так и не научился.

Профессор вставил дискету в приемное устройство, и уже первое, что он увидел на плоском экране компьютера, повергло его в ужас.

Это была схема всей нашей агентурной сети в Западной Европе. Причем не только имена, клички и адреса агентов, но и системы связи, выходы на агентов влияния, структуры резидентур. На других файлах было то же самое: США, Канада, Испания, Италия, ФРГ, Южная Америка, Скандинавия.

Смотритель маяка закурил «Мальборо» и поинтересовался:

— Впечатляет?

Профессор не ответил.

Но смотритель маяка, судя по всему, и не ждал ответа.

— Кое-что здесь, конечно, устарело. Мне, честно сказать, осточертело следить за вашей новой агентурой. Слишком много времени и энергии приходилось на это тратить. Но и того, что есть, хватит. Не так ли? Как вы помните, при уходе на Запад я поставил условие: вы не трогаете мою семью, а я не мешаю вам работать. Я даже о своей собственной безопасности вам ничего не сказал. Меня это не беспокоило. Информация, которой я располагал, обеспечивала мою безопасность. Но вы не выполнили моего основного условия. Вы обрекли меня на роль сироты в этом огромном мире. Сироты, который дорожит любой старой фотографией в чужом доме.

Потому что он сирота. Потому что он предполагает, что где-то в мире такая же душа ищет свои полузабытые корни. Вы убили мою семью. И сегодня я намерен выставить вам за это счет.

— Я не имел к этому решению никакого отношения, — заметил Профессор.

— А мне насрать, имели или не имели. Обязаны были иметь. В бывшем Советском Союзе, а ныне в России принято очень удобное распределение ответственности. Я отвечаю за то, а он — за это. В результате никто не отвечает ни за что. Нет, Профессор, за гибель моей семьи отвечаете вы, и только вы. Не знали? Обязаны были знать. Да ведь в том-то и дело, что знали. Верю — пытались протестовать. Да что мне с ваших протестов? Очень жалко, что я не понял этого раньше. Сказалось некое корпоративное чувство. Я знаю, что такое быть нелегалом. Мне было жалко этих ребят, наших… ваших агентов. Тем более, как мне казалось тогда, они не отвечают за приказы власть имущих. Нет, Профессор, отвечают. Мы все отвечаем за все. — Смотритель маяка закурил еще одну сигарету и, помолчав, продолжал:

— История с покушением на меня в устье Эльбы. Я понимаю, что это была не ваша акция, а этого дурака Шишковца. И снова очень удобно: он отвечает за то, а вы за это. Да нет, Профессор, вы прекрасно знали об этой акции, она не могла пройти мимо вас. Просто вы решили не связываться со всемогущим вице-премьером, который на поверку оказался обыкновенным мелким взяточником. Мне просто повезло, что один джентльмен, схожий со мной по внешнему виду, позарился на мои документы, деньги и веши. А уж напустить на него ваших турок — это была вообще не задача.

Откровенно говоря, я и тогда невольно, в душе, вывел вас за грань ответственности. Ну, хотя бы потому, что Шишковец не знал, чем я могу ответить, какой информацией располагаю, а вы знали. Впрочем, почему Шишковец не знал?" Да нет, знал. Просто ему личная безопасность была куда дороже всей нашей агентурной сети, которая создавалась годами и даже десятилетиями. Но все это кончилось.

Профессор. Кончилось.

— Что именно?

— Наш договор. Три точно такие же дискеты хранятся в одном лондонском, одном цюрихском и одном нью-йоркском банке. И если от меня через определенное время не поступит сигнала, что со мной все в порядке, дискеты начнут движение. Как вы думаете, куда? Не нужно объяснять, нет?

— И десятки твоих бывших товарищей сядут в тюрьму, — заметил Профессор.

— Сотни, Профессор. Не скромничайте. Сотни. Но я думаю, что в германских, американских и лондонских тюрьмах они принесут меньше вреда, чем на свободе, где они вынуждены выполнять ваши приказы и приказы ваших начальников.

— Это твое окончательное решение?

— Да. Но прежде я хочу получить ответ на очень простой вопрос. Кто взорвал паром «Регата»? И еще конкретнее: мы или не мы?

— Ты сам прекрасно знаешь, что такие вопросы не задают и на них не отвечают.

— Это у вас там в Кремле и в Белом доме не задают и не отвечают. А я задаю и требую ответа.

— Не знаю, — помолчав, проговорил Профессор и повторил:

— Не знаю.

— Странно, но я верю вам. Профессор. Да, верю. Точнее — очень хочу верить.

Странное дело. Вы умудрились прожить почти всю свою жизнь, выполняя самые грязные поручения начальства и оставаясь при этом в душе благородным человеком.

И слово «Родина» или, как нынче, «Россия» не звучало в ваших устах фальшиво.

Раньше я воспринимал это как данность. Сейчас это мне кажется поразительным. Вы не были благородным человеком. Профессор. А если и были, то очень давно.

— Что тебе дает право говорить это?

— А вот то самое, что происходит в этом городе. Как оперативник я могу оценить изящество комбинации, в результате которой к власти приходит НДР. Но это сугубо профессиональный подход. Есть и другой — человеческий. А по нему все это — подлость и гнусность.

— Понятия не имею, откуда ты все это взял, — попытался возразить Профессор, но смотритель маяка перебил его:

— Двадцать с лишним лет я не состою в штате разведки. Но все двадцать лет я занимался этим делом с таким рвением, как никто. Потому что речь шла о моей безопасности. Неужели вы думаете, Профессор, что я сказал бы вам хоть единое слово, в котором не был бы на сто процентов уверен?

— Кэп — твоя работа?

— Да.

— Акция с празднованием 7 ноября?

— Да. Но это была не более чем шутка.

— Зачем ты здесь появился?

— Пять лет назад, в Кельне, я вам сказал, что не позволю решить России балтийскую проблему преступными методами. Я был на пять лет моложе, российская демократия была еще совсем ребенком, я чувствовал моральную ответственность за мою родину, которую, как мне казалось, я вновь обрел. Я тогда и не подозревал, что вы попытаетесь решить проблему таким образом. Это — не бандитизм. Это — хуже. Хотя не знаю, что может быть хуже.

— Зачем ты отдал документы Комарову?

— Это была моя ошибка. Я надеялся, что они усилят его позицию. А они стали причиной его смерти. Это было моей последней иллюзией. Глупо, но я рассчитывал, что президент использует этот козырь и докажет всему миру, что Россия — цивилизованная страна, что весь бандитизм коммунистического режима — давно в прошлом. Но, как выяснилось, одно лишь сомнение может стать причиной гибели совершенно ни в чем не повинного и ни в чем не замешанного человека.

— Мы пытались его остановить.

— Знаю. Даже губернатора посылали к нему на встречу. Встреча окончилась неудачей. Но вы не могли допустить, чтобы Комаров задал свой вопрос на предвыборном собрании. Его разнесла бы пресса. Сначала по городу, а потом по всему миру. И стали бы вслух говорить о том, о чем молчали из мелкополитических соображений. Поэтому он был убит. Я не спрашиваю, санкционировали ли вы это убийство. Потому что я и так знаю: да, санкционировали. Пусть не вы родили эту идею, но вы оплодотворили ее своей властью.

С моря потянуло свежеразделанной сосной.

Смотритель маяка кивнул:

— Лесовоз «Петрозаводск». Идет в Гамбург. Если бы вы знали, Профессор, как я соскучился по тайге!

Но Профессора сейчас заботили совсем другие проблемы.

— Ты говоришь «Россия», «родина», но делаешь все, чтобы помешать ей выкарабкаться из кризиса. Ты убил Кэпа, который в компании с немцами был готов вложить в порт около двухсот миллионов долларов.

— Кэп — бандит, и вы это прекрасно знаете.

— Россия сейчас не в том положении, чтобы разбираться, у кого руки вымыты, а у кого грязные.