Данил Корецкий - Найти «Сатану»
– Начальник военно-следственного Управления по РВСН Петин Сергей Геннадьевич, – в тон начальнику, строго официально произнес второй следователь, как будто впервые встретился с главкомом рода войск, который он обслуживал. Как будто они не напились до чертиков после осмотра места взрыва «РС-24», где валялись куски человеческих тел и невыносимо пахло горелым мясом. Как будто вместе не проклинали эксплуатационников, когда из-за нарушений техники безопасности десять солдат отравились парами гептила…
«Все это продуманная тактика, – понял Георгий. – Они дают подследственному осознать свое положение. И форму специально надели, чтобы показать, что не только я генерал»…
– Вы будете допрошены, пока в качестве свидетеля, – сказал Трегубов. – Следствие предупреждает вас об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и отказ от дачи показаний. Распишитесь!
Сидящий напротив Петин ловко развернул к нему бланк и положил рядом авторучку. Главком расписался.
– Прошу вас отключить телефон, – то ли попросил, то ли приказал Трегубов.
Балаганский помедлил, но потом решил, что это все-таки просьба, и выполнил ее. Тем более что звание и должность «бульдога» позволяли ему отдавать и приказы.
– Допрос будет проводиться с использованием звукозаписи, – поставил его в известность генерал-лейтенант, а Петин включил диктофон.
– Папку, касающуюся операции «Подснежник», действительно принесли к вам домой?
– Да.
– Расскажите подробно: чем была обусловлена необходимость доставки домой документов особой важности, кто принял такое решение, кто доставил, кто ещё мог видеть эти документы.
– Решение принял я, но в тот момент не было известно о степени секретности документов. Речь шла о содержимом спецчемодана, обнаруженного в потерпевшем катастрофу самолете. Папку принёс капитан Ерманов по моей команде. Я тогда был болен, а дело не требовало отлагательства…
– Вы на тот момент уже знали, что дело не требует отлагательства? – ухватился за последние слова Трегубов. Хватка у него действительно была бульдожья.
– Не совсем так, – замялся Балаганский. – Просто дело касалось моего отца – командира того самолёта подполковника Балаганского Петра Семёновича. И мне было интересно все, что связано с его гибелью.
– То есть вы действовали, исходя из личных побуждений?
– Можно сказать и так, – вздохнул главком. – Хотя в этой истории очень трудно определить – где кончается личное и начинается служебное…
– Когда вы узнали, что в чемоданчике находятся документы высшей степени секретности?
– На папке было рукописно обозначено: «Особой важности», да и на каждом документе тоже. Но прошло тридцать лет, а обычно через двадцать пять даже такой гриф снимается. Тем более СССР распался, коренным образом изменилась военно-политическая обстановка. Я не думал, что секреты уже несуществующей страны окажутся столь… – Балаганский на секунду задумался, подбирая слово, – …окажутся столь актуальными.
– Как долго папка находилась у вас дома?
– До утра следующего дня. Я лично привёз её в штаб.
Петин сделал какую-то запись в блокноте.
– Продолжайте, – сказал Трегубов.
– Да, собственно, и всё, – пожал плечами Балаганский.
– Вы не ответили на вопрос: кто, кроме вас, мог видеть документы до того момента, когда они попали в штаб.
– Никто.
– А капитан Ерманов?
– Исключено! Папка была опечатана, и я лично сорвал печать.
– А жена могла ознакомиться с документами?
– Тоже исключено! После прочтения я спрятал папку в домашний сейф, а утром отвез на службу…
Балаганский осекся, вспомнив, что не сразу спрятал дело «Подснежник»! Ослабленный болезнью и алкоголем, он уснул, и папка выпала из рук. Проснувшись через два-три часа, он обнаружил ее на полу, возле дивана, и уже тогда спрятал в сейф. Он почувствовал, что кровь прилила к лицу, и понял, что краснеет.
– Я вижу, что вы что-то вспомнили! – «Бульдог» впился в него пронизывающим взглядом.
– Нет, ничего…
– Почему же вы так разволновались?
– Да потому, что это бред какой-то! – не выдержав, повысил голос Балаганский. – Вы что, реально верите, что моя жена, кем бы там она ни была тридцать лет назад, могла сейчас передать секретную информацию террористам?!
– Отвечайте по существу! – В голосе генерал-лейтенанта лязгнул металл.
И тут Балаганский ясно ощутил, что его дела плохи! Наверняка об утечке доложено не только Стульеву, но и высшему руководству страны! И его не защитят ни генеральские погоны, ни должность, ни многолетняя безупречная служба! А самое страшное, что если Инесса и не была способна на слив секретной информации, то сидящий в ней монстр сделает это легко и привычно!
– Я думаю, что жена не видела секретных документы, – неуверенно сказал свидетель Балаганский, понимая, насколько это неубедительно.
На лице «бульдога» по-прежнему не отражалось никаких эмоций.
– С кем и о чем вы разговаривали вчера утром по закрытой связи и кто мог слышать этот разговор?
– Мне звонил заместитель министра генерал-полковник Львов. Он дал указания по организации…
Балаганский снова запнулся, вспомнив, что называл признаки предположительного местонахождения «Сатаны», а Инесса заглянула в кабинет и вполне могла это слышать. Ужасные подозрения медленно, но верно перерастали в уверенность. Может, с этой целью она и встала с постели в такую рань?
– …по организации мероприятий, касающихся операции «Подснежник», – расплывчато окончил он фразу.
– Странные совпадения! – Трегубов пристукнул по столу сразу двумя кулаками, и стало ясно, что за его внешним спокойствием скрывается колоссальное напряжение. – После вашего ухода с мобильника вашей жены был сделан звонок на спутниковый телефон, находящийся недалеко от позиций сорок первой ракетной армии…
– Что?!
– По оперативной информации этот телефон принадлежит одному из активных участников террористического подполья по прозвищу Алмаз. Именно он возглавляет группу, которой поручено произвести пуск «Сатаны».
– Что?! – Балаганский потерял способность оправдываться, возражать, вообще что-то говорить и даже думать.
– А тридцать лет назад агент Лиса была исключена из списка агентуры именно за несанкционированные контакты с Алмазом, в разработке которого она вначале участвовала…
На этот раз Балаганский вообще ничего не сказал. Голова кружилась, уши заложило, слова «бульдога» доносились словно сквозь слой ваты.
– И сфотографировать все документы «Подснежника» можно было только за достаточно длительное время, когда они находились вне режимного контроля. Например, у вас дома. Другой такой возможности ни у кого не было. А дома были только вы и ваша супруга! Что с вами? Вам плохо?
Свидетель молчал. Лицо генерал-лейтенанта расплывалось. Главком чувствовал, что сейчас потеряет сознание. Петин вскочил, налил стакан воды из графина, молча поставил перед ним. Балаганский жадно выпил. Вода была теплой и затхлой, никакого облегчения она не принесла.
– Как вы себя чувствуете? – послышался издалека голос Трегубова.
– Нормально, – с трудом выдавил из себя Балаганский. – Настолько, насколько нормально можно чувствовать себя в моём положении.
– Подождите в приёмной! Нам нужно время, чтобы расшифровать запись и составить протокол.
Пошатываясь, Балаганский вышел в приёмную и лег на стулья для посетителей. Здесь, в воскресной тишине пустующего казённого здания, за толстыми стёклами окон, не было слышно ничего. Вообще ничего, даже громкого тиканья часов.
«Остановились часы, – подумал Георгий. – А может, я оглох…»
Откуда ни возьмись, появился порученец Полибина Виталик с автоматическим тонометром в одной руке и аптечкой в другой. Он дал главкому понюхать нашатыря, потом привычно померил давление, озабоченно сдвинув брови, дал выпить какую-то таблетку.
– Давление высокое! – пояснил он. – У Виктора Эдуардовича такое тоже бывает, я ему капотен даю и сладким чаем отпаиваю. Полежите немного, сейчас все пройдет…
Балаганский думал, что капитан отведет его в комнату отдыха Полибина, уложит на диван и напоит чаем. Ему вдруг очень захотелось сладкого чаю… Но порученец исчез так же внезапно, как и появился. Балаганский опять повалился на стулья и полежал около получаса, размышляя – нормально ли, что генерал-майор, главком РВСН, валяется в пустой приемной заместителя начальника УФСБ, как бомж на вокзале? Ему показалось, что ничего нормального в этом нет, тем более, что Полибин, конечно, знает о его состоянии, но даже не посчитал нужным принять какое-то личное участие… Видно, что-то менялось в окружающем мире, и далеко не в лучшую для него сторону. Потом ему стало легче, и он сел. Потекли тягостные минуты ожидания…
