Эльмира Нетесова - Дикая стая
— Понимаю, сеструха! Но поверь мне, могло случиться хуже, если б он как облезлый кобель полез лапать, воспользовавшись случаем, или попытался бы обабить, завладеть тобой!
— Да кто б ему позволил? Во, отморозок! Да я ему все зубы в задницу всадила б! Иль за кого меня держишь? Я ж — не дешевка! — побагровела Ольга.
— А раз сама призналась в любви — снимай трусы, давай знакомиться! Так поступают все, кого доводилось знать мне. Они не признают других отношений с бабой. И твой козел — или отморозок, или кастрат, но не мужик, доброго слова не стоит тот мудило!
— Нет, Гошка, не смей так о нем! Он просто не понял меня! И видно сам никого не любил по-настоящему, вот так, как я его. Не думая ни о чем, влюбилась, да вот так неудачно!
— Оль, а за что ты его полюбила?
— Не знаю, но он такой хороший!
— В чем?
— Он всех понимает, жалеет. Он добрый!
— Тормози, сеструха! Он хоть раз поздравил тебя с днем рождения или с Новым годом? Принес каких- нибудь конфет?
— Нет, но и я — не ребенок, чтоб конфеты жрать.
— Ну, а духи? Хотя бы вшивую открытку?
— Гошка, ты сдвинутый! Зачем мне, инспектору, духи? Или открытка?
— Дурочка! Сначала ты — женщина, а уж потом — инспектор. И если он — вонючий жлоб, его не любить, а ненавидеть стоило! Как это он тебя, красивую бабу, вниманием обходил? А ты, шибанутая, считала добрым, но за что?
— Он никогда не кричал ни на кого.
— А это, от трусости, что может схлопотать по соплям? Или люди того не заслужили? Повезло ему с ними как в лотерее.
— Нет, он, вправду, — самый лучший, но меня не понял.
— Он сам себя не дергал, небось, нынче всю свою задницу уделал в синяки за дурь непроходимую. Тебя он понял, в том не сомневайся! Вот только в своей душе ответа не сыскал. Да и есть ли она у него, корявого?
— Гош, о чем вы с ним говорили? — спросила Ольга любопытно.
— Про отчет. Переделать велел, сказал, укоротить, убрать все лишнее!
— И все?
— А че еще? — деланно удивился поселенец.
— Про меня не говорил?
— Просил беречь, базарил, что ты — хороший и чистый человек. Ему тяжко отпускать тебя, но так надо для работы, он не может поступить иначе. Трындел, что дорожит всеми одинаково, — выдохнул Гошка.
— Выходит, боится за нас! — высохли слезы на щеках, а в глазах зажегся робкий огонек надежды.
Ольга предпочла не говорить и не спрашивать больше о Назарове. Поев, она предложила Гошке переделать отчет и сесть за него уже сегодня.
— Слушай, Ольга, я еще дома не был! Мне хоть на жену нужно глянуть, помочь ей по дому. Чего в шею гонишь? И так всю неделю отчет строчил. Теперь новый писать? Иль до конца веку в нем застрял? Может, хватит с меня? Главное, результат! Что толку в бумажках? — взмолился поселенец.
— Не наша прихоть! Управление требует. Давай сделаем и с души спихнем. Я тебе помогу! — вызвалась женщина.
— Пошли ко мне, заодно с Анной познакомишься. Места у нас много, захочешь — заночуешь. Все ж с печкой не возиться, да и со жратвой тоже! Поехали!
— А вдруг Анне неприятен мой приход будет. Посчитает меня назойливой?
— Не глуми мозги! Собирайся, я тебя в лодке жду! — вышел в коридор спешно.
Ольга прибежала следом, легко заскочила в лодку, села на скамейку напротив Гоши и увидела, почувствовала на себе любопытные, даже осуждающие взгляды поселковых.
— Ну, Гошка, держись, зайка! Не миновать тебе славы многоженца! — рассмеялась громко.
— Пусть лучше кобелем считают, за это не станут с ружьями гоняться. Ведь ихних мартышек заклеил! — поддержал шутку.
Едва они зашли в дом, Анна рассмеялась:
— А мне уже доложились, что ты новую кралю в лодке катал!
— Когда успели?
— Мы час назад приехали из Октябрьского. Только и успели умыться и поесть. Не удержались! Очень вкусно приготовлено! Спасибо, — подошла Ольга к хозяйке, обняла ее.
Та и вовсе растаяла:
— Отдохнули бы с дороги, — предложила обоим.
— Сегодня, конечно, а завтра за грибами поедем! — вспомнил поселенец.
— Завтра отчет писать будем, — напомнила Ольга, строго глянув на Гошку.
— С ним успеем. Один день ничего не решает. Поедем в грибы! Потом зимой еще сто раз мне спасибо скажешь! Их первые морозы сгубят, а отчет не смоется! Нарисуем! — стоял на своем поселенец и утром, разбудив женщин, велел собираться на марь.
Впервые Георгий отдыхал в дороге: ни костров, ни людей, ни единого голоса по берегам. Все тихо вокруг, лишь желтые листья летели в реку, срываясь с веток, плыли по воде, подхваченные течением, яркими звездами. Река несла их вниз по течению, не глядя на угасшую красу осени.
Вот с ветки рябины сорвалась кисть ягод, звонко булькнула в воде. За нею выпорхнула сойка.
Эх, как жалко! Сколько старалась, но не успела поймать гроздь рябины. Упустила! Теперь любопытно разглядывает людей в лодке.
Зачем они появились здесь? Что им понадобилось от осенней тайги? Сойка крутит головой во все стороны и, вспомнив, что возле людей всегда можно чем-нибудь поживиться, полетела следом за лодкой.
— Гош, с будущего года нас обещают получше вооружить, ружья дать. Какие — не сказали, но болтают, вроде устаревшие возьмут у пограничников. Чтоб на случай встречи с волчьей стаей было б чем отбиться! — сказала Оля.
— У меня люди хуже зверей! Будь вольным, разделался бы со всеми. Каждого косорылым оставил бы. Достали за лето до печенок. Вот от них иной раз не знаешь, как оторваться! — причалил лодку и позвал за собою на марь.
Первым выскочил Дик и, обнюхав берег, пошел, описывая странные круги, рыча и оглядываясь на хозяина. Он словно просил его вернуться в лодку, покинуть этот берег, но человек не понял.
Женщины почти сразу приметили поляну маслят и принялись срезать их торопливо. Все ведра вскоре были заполнены. Гоша набрал подосиновиков и принялся за костер, хотел согреть женщин горячим чаем. И только соорудил треногу, услышал рык Дика. Пес стал в стойку и указывал на мелкий распадок, куда пошли бабы.
Гошка не обратил внимания на предупреждение пса, а тот, коротко рявкнув, обогнал женщин. Те, тихо переговариваясь, шли не глядя по сторонам, срезали грибы.
Обе одновременно выпрямились на звук драки, рычание, визг и увидели, как две россомахи подмяли Дика и беспощадно, свирепо рвут его в клочья.
— Гошка! Скорей! — заорала Ольга и, не дожидаясь Корнеева, бросилась к зверям, держа в руке нож.
Росомахи оглянулись. Крупные, сильные, они умело оценили силы и быстро сообразили свое. Одна осталась добивать Дика, вторая бросилась к Ольге. Она сшибла ее с ног, рванула на бабе телогрейку, оставив в легкой кофте, сиганула на спину, сунулась к шее. Оставался всего лишь миг между жизнью и смертью. Ольга не могла пошевелиться, нож был выбит и валялся далеко в стороне.
И вдруг россомаха дернулась, обмякла и, оцарапав когтями напоследок Ольгу, свалилась с нее с оскаленными клыками. Применить их она не успела.
Вторую пристрелил Гоша. В упор убил. Он поднял Дика, того успели достать зверюги. Порвали бока и спину, прокусили лапы. Пес стонал как человек.
— Поехали домой! — позвала Анна хмуро. Достав аптечку из багажника лодки, она обрабатывала спиртом плечо и руку Ольги, порванные россомахой. Та сидела злая.
— Вот говорила, давай отчет сделаем! Так уперся как козел! — упрекала она Гошку.
