Сергей Самаров - Правила абордажа
Он в течение получаса наблюдал за видимой частью села, расположенного вдоль асфальтированной дороги. Нужный дом просматривался, как игрушка на детском столе. Добротный дом, с широкой верандой, с большим садом на задворках. Во дворе стоит белая «Нива». Почти такая же, на какой только день назад его собирались вывезти в Чечню террористы. Террористы ребята серьезные, с мудрыми бородами, не то что прокурорские работнички. Но они не сумели. И те – безбородые – не сумеют подавно.
И зря Согрин так накричал на полковника Нефедова. Вполне можно было просто вместе посмеяться. Полковник мужик вроде неплохой. И не он отвечает за работу прокуратуры. И сами эти следователи прокуратуры – люди подневольные. Есть такое дурацкое понятие, как Закон. Только и дурак знает, что закон не является справедливостью. Справедливости все хотят. Только все ее по-разному видят. Он – Сохно – понимает ее по-своему. И действует по-своему. Действует там, где не в состоянии действовать Закон. И прокуроры отлично это понимают, понимают, что Сохно нужен району больше, нежели целая рота омоновцев. Потому что омоновцы не смогли еще достать с той стороны границы ни одного человека. А он достал уже несколько десятков. И еще многих достанет. И не смогут ему помешать никакие следователи и никакие группы захвата. А уж о самих чеченцах он и не говорит. Самые лучшие их боевики не тянут в сравнении с одним спецназовцем ГРУ. Тем более, если он работает автономно, ни от кого не завися. То есть его некому предать.
Хотя здесь он не совсем прав. Предать могут всегда. И, к сожалению, могут сделать это те самые люди, о безопасности которых он и заботится. Есть же старинная мудрость – предают только свои. Очень верно.
Во дворе дома, за которым Сохно наблюдал, появились две женщины. Старшая что-то выговаривала молодой. Та слушала, потупив взгляд. Национальный обычай разговора старших с младшими. Старшая вернулась в дом, младшая пошла в сарай. Корову доить. Скоро будет выгонять.
Вот и хозяин появился. Издалека не слышно, но своей клюкой он, судя по движениям, стучит громко. Но хозяин Толику не нужен. Старик – чеченский вор в законе с прошлым крупного партийного работника. Такого подстрелить есть за что, но пока не до того.
Ага, вот и его сын – Спартак. Колоритное имя у парня. Характером вот только на гладиатора не тянет, слабоват. Вышел на веранду, что-то сказал старику. Тот сердито стукнул клюкой об пол и поспешил в дом. Сын потягивается, зевает. Оглядывает двор хозяйским глазом.
Сохно отложил бинокль и взял в руки «винторез». Прицеливался он недолго. И хорошо видел, как хозяйский сын вздрогнул, когда пуля ударилась в бревно дома под крышей. Там таких пуль сидит уже около десятка. Таким образом Сохно вызывал своего осведомителя. Значит, скоро Спартак придет. Надо следить за дорогой.
Через полчаса Толик протянул руку и толкнул в плечо дремлющего в неудобной позе Согрина.
– Проснись, командир, мне пора...
Согрин открыл глаза сразу, словно и не спал.
– Давай. Побыстрее возвращайся, – и глянул на часы, засекая время выхода майора на встречу.
Сохно пошел налегке. Автомат и «винторез» оставил в норе, вооружился только двумя пистолетами Стечкина и рассовал по карманам несколько гранат. Он не слишком доверял Спартаку. Знал, что тот при удобном случае всегда подставит его под пулю. Этот тип осведомителя один из самых неприятных. Еще во время войны Сохно «выбил» из него сведения, благодаря которым группа смогла ликвидировать одного из полевых командиров. Сами чеченцы тоже не любят предателей. К тому же кровная месть в этих местах – понятие достаточно серьезное. И парень боялся, что Сохно, тогда еще капитан, его выдаст. После первого свидания последовали следующие... После первых сведений еще и еще... Кончилась война, парень почти успокоился. Но Сохно остался рядом. Теперь уже встречи проходили строго конкретные, когда Спартак получал только определенное задание. Он хорошо умел пользоваться широкими связями отца. И даже своих осведомителей имел. Но при каждой встрече дрожал неимоверно.
Так и в этот раз. До смешного. Спартак беспрестанно оглядывался. Даже челюсть у него неестественно дергалась.
– А говорили, что вас убили... – начал он.
– Меня не за что убивать. Я человек почти мирный... – Сохно откровенно издевался.
– Но их же поехало тридцать человек...
– Так ты об этом знал?
– Об этом все знали. С разных тейпов люди собрались. Лучшие бойцы. Они вас не нашли?
– Я их нашел. Больше они никуда не поедут. Впрочем, там два-три человека остались ранеными.
– Вас предупредили?
– Никто меня не предупреждал. Только я их носом чую... – Сохно потрогал свой сломанный нос. – А теперь – к делу...
– Я слушаю.
Как можно было слушать в таком состоянии, Сохно понять не мог. Он впервые увидел, как хлопают у человека от страха уши. Но все же выложил задание.
– К вечеру ты должен сообщить.
– Не успею.
– Успеешь. Прямо сейчас садись на машину и...
Сохно откинулся на спину и перекатился за куст. По дороге шла куда-то пожилая чеченка, тащила на веревке упрямую козу.
– Успеешь... – сказал он еще раз и исчез из поля зрения Спартака.
Внешне посмотреть, ему и исчезать-то было некуда. За камень спрятался? Но как сумел так быстро? Парень заглянул за камень, там Сохно не было. Заглянул за ближайший куст, не было и там.
– Торопись, – сказал майор из-за толстого ствола дерева и тут же исчез уже и оттуда.
Спартак просто не верил глазам, но решил, что нечистая сила помогает его мучителю. Конечно, иначе как он смог бы справиться с тридцатью лучшими бойцами! С нечистой силой бороться Спартак не умел. И потому собрался выполнить приказание этого проклятого русского. В принципе-то, ему и выполнять особенно ничего не надо было. Он уже слышал про этого мальчишку, которого очень стерегут целым отрядом боевиков. Надо только съездить кое к кому, поговорить, предложить вариант с покупкой, дескать, именно мальчик ему нужен. И заодно узнать точное место содержания пленника.
* * *Сохно ползком пробрался к входу в берлогу. Он все еще посмеивался над незадачливым молодым чеченцем. Умение исчезать из поля зрения – это большая наука, которой учатся не один день. Они вместе со Славой Макаровым долго изучали ее, будучи еще младшими офицерами отдельной мобильной группы.
Согрин встретил его на посту. Посмотрел на часы.
– Отдыхай. Тебе три часа спать. Через час меня сменит Шурик. Он тебя и разбудит.
Сохно без разговоров уселся в угол, укрылся бушлатом и сразу засопел. Храпеть он давно отучился, еще с первых лет службы в спецназе ГРУ.
Согрин в бинокль наблюдал за жизнью богатого чеченского села. Обыкновенная жизнь. Как и в селе русском. Единственно, не видно работающих мужчин. Все женщины делают. В одном дворе вон даже – пожилая женщина колет дрова. А ее старик сидит на веранде, нахлобучив на глаза лохматую шапку, дремлет. О чем думают здесь старики? Что вспоминают? Молодых рядом не видно. Может, были сыновья, да война забрала. Может, еще что-то случилось, но старики выглядят одинокими даже издали. Чеченскому народу выпала нелегкая история. И кто знает, какие причины сделали их такими неуживчивыми. Может, просто такой национальный нрав. У русских тоже испытаний было немало.
Согрин не воевал в Чечне. К началу этой войны он уже был на пенсии. Отдыхал. Поступало, правда, предложение отправиться сюда. Но это предложение исходило от ФСБ. А он Контору не уважал. Если бы предложила Служба, поехал бы не сомневаясь. Но Служба про него забыла. Или посчитала стариком человека, которому даже сейчас пятидесяти не исполнилось? А что же тогда? Кто их знает. Не посчитали же сейчас стариком, призвали. И как раз сюда, в Чеч-ню, где он не был, где он не знает обстановку. И потому вынужден полностью доверяться своим подчиненным. Но они люди, слава богу, проверенные. На них всегда можно положиться. А решения все же принимать должен он. И ответственность нести – тоже он.
День, похоже, намеревался выпасть жарким. С самого утра начало припекать солнце. И светило оно как раз сюда, в «окно», из которого Согрин наблюдал за селом. И странно было видеть эту идиллию, это размеренное спокойное житье, и понимать одновременно, что уже в тридцати километрах отсюда жизнь совсем иная. Там – напряжение, ожидание, тревога. Была в этом какая-то несправедливость. Чеченские села могли себе позволить спокойную жизнь, а русские на границе с Чечней – нет. Каждую ночь жители русских сел ожидали нападения. Узел завязался крепко, и развязать его уже невозможно. Осталось только разрубать. А это всегда болезненно.
Раньше границу охраняли только милицейские посты. Сейчас подогнали пограничников. Это уже вообще плохо понималось. Если Россия не признает независимость Чечни, то зачем здесь пограничники? Элементарно, с политической точки зрения на это – как смотреть? Как на очередное унижение России?
