Александр Бушков - Охота на пиранью
Когда он вернулся, Ольга сидела на нарах, бессмысленно перелистывая растрепанную книжку. Хватило одного взгляда, чтобы забеспокоиться всерьез. Вполне может быть, в дикой тайге Ольга и не сломалась бы, но это благоустроенное стойбище как раз и приковывало к себе призраком мнимого комфорта – печка топится, крыша над головой, тепло и сухо, стекла в окнах, сортир с дыркой и бумагой...
Мазур присел рядом на нары, приподнял за подбородок ее голову и бодро улыбнулся в целях разведки боем. Она не отвела его руку, не отреагировала никак – просто сидела, словно кукла, глядя пустыми, тусклыми глазами. У него упало сердце. Знал заранее, что может наступить и такой момент, но все равно на душе – помойка...
– Ну, гляди веселей, – сказал он, заранее зная, что все безнадежно.
– Веселей, как же... – отозвалась она глухо. – Поесть ничего нету?
– Откуда? – пожал плечами Мазур. – Вся жратва по домам сидит и носа не высовывает... Придется потерпеть.
– Придется, – произнесла она вовсе уж бесцветным голосом и отстранилась, норовя улечься, накрыться с головой телогрейкой.
Мазур решительно протянул руку, отшвырнул телогрейку подальше. Он сегодня еще не топил, в балке стояла холодрыга, но Ольга, сидя в одних штопаных синтетических шароварах, словно и не чувствовала знобкой прохлады.
– Закуришь? – спросил он. – Одна папироска нашлась, в бараке из-под нар вытащил...
Ольга вяло мотнула головой.
– Кончай, – сказал он энергично. – Собираться пора.
– Куда?
– Ну, ты даешь, амазонка. В путь-дорогу, конечно. Грубо прикидывая, сейчас часов семь утра. До темноты мы изрядно отмахаем. Извозимся, конечно, как черти, да что поделать...
– По этой грязюке? – она показала за окно.
– По ней.
– Давай переждем...
– Нет уж, – решительно сказал Мазур. – Сейчас уже наверняка сентябрь, в это время такой ливень может зарядить надолго. На неделю. Если не на две. А жрать нечего. Друг друга разве что. Как только ослабеем, тут нам и звиздец.
– А по-моему, нам и так – звиздец.
– Не ерунди, – сказал Мазур. – Мы где-то недалеко от обитаемых мест. Есть поблизости деревни, и крупные. Может, по другую сторону сопки. Все газеты, какие я тут нашел, – шантарские. Они не стали бы волочь из Шантарска ни трактора, ни дизеля – гораздо дешевле выйдет, если раздобыть на месте. Предположим, дизель могли и забросить на грузовике, но вот гусеничный трактор – агрегат малого радиуса действия. Его где-то поблизости нанимали. Отсюда только одна дорога и ведет, по ней тронемся. Глядишь, к вечеру, а то и пораньше, наткнемся на деревню...
– А если не наткнемся?
– В тайге переночуем. Шкуры есть, фуфайка есть... Небось не замерзнем. Говорю тебе, такой ливень может и на две недели зарядить...
– Сдохнем же в тайге в такую погоду.
– Да ладно тебе, – сказал Мазур. – До сих пор не сдохли, а тут вдруг... Перебедуем.
– Никуда я не пойду, – сказала она без всякого выражения. – Посидим, пока дождь не кончится.
– А живот еще не подвело? Потом только хуже будет...
– Все равно.
Мазур, сам за эти дождливые дни малость подрастрепавший нервы, поймал себя на желании залепить ей оглушительную оплеуху. Хорошо еще, легко справился с порывом. Подошел к окошку, оперся на узкий подоконник. Ливень безостановочно молотил по грязи – нет, в лужах не видно пузырей, какие россыпью вздуваются перед концом дождя... Это надолго.
Глядя, как лениво, тяжело вздрагивает под ударами струй рыжеватая грязь, промурлыкал сквозь зубы:
За окном моим вода, намокают провода,
за окном моим – беда, кап-кап...
– Олечка, – сказал он чуть ли не умоляюще. – Возьми себя в руки. Зря мы столько перенесли, что ли? И ведь добрались... Почти. Ну давай сделаем последний рывок... Вставай, малыш.
– Нет, – произнесла она с угрюмой решительностью.
Плюнув на дипломатию, Мазур влез на нары, рассчитанно медленно накрутил на руку косу, приблизил лицо:
– Малыш, я тебя никогда не бил, а вот сейчас придется... И качественно.
– Валяй, – сказала она вяло. – А еще лучше возьми автомат – и в затылок... И сразу все кончится. Только подумать – сразу все и кончится...
Прозвучавшие в ее голосе надрывные нотки беспокоили его еще больше, чем депрессия. Бывает, люди ломаются, как сухая палка, – моментально и бесповоротно. Он не хотел верить, что именно такой момент и наступил, но нужно побыстрее искать выход...
Постояв посреди небольшой комнаты, половину которой занимали нары, он старательно принялся собирать нехитрые пожитки. Окончательно разодрав на тесемки остатки куртки, скатал в тугую трубку барсучьи шкуры, перевязал, примотал к ним чайник, туго схваченный за носик хитрым морским узлом. Потом единственную оставшуюся флягу, полную до крышечки. Обмотал промасленными тряпками автомат – надежно, но так, чтобы при необходимости мог моментально их сорвать. Заткнул дуло обрывком ветоши.
Ольга равнодушно наблюдала за ним.
– Вставай, я твои шмотки за тебя надевать не буду, – сказал Мазур. – Иди, одевайся.
Она даже не ответила, сидела на нарах, прижавшись к стене, обхватив колени похудевшими руками.
– Одному уйти?
– Иди.
Преувеличенно громко топая, он прошел по комнате, накинул оленью шкуру поверх энцефалитки, шерстью внутрь. Подхватил автомат, сверток, вышел, громко хлопнув дверью. Прошел, то и дело взмахивая свободной рукой, чтобы сохранить равновесие, к дальнему бараку (которого не видно было из окон их балка), сел на крылечко под навесом и как мог неторопливее выкурил последнюю папиросу.
Ольга так и не появилась на единственной «улочке» лагеря. Вряд ли пребывает в полнейшей прострации – просто-напросто не верит всерьез, что он способен ее бросить. Тупик. Все приемы и средства исчерпаны... Все?
Он сидел еще несколько минут. Покривил рот в хищном оскале, приняв решение, подхватил пожитки и быстро вернулся в балок.
– Вот видишь, – тихо сказала Ольга. – Куда по такой погоде...
Аккуратно сложив вещи на нары, Мазур подошел к ней. Увидев его лицо, она попыталась отшатнуться, да некуда было.
– Ага, дергаешься еще... – удовлетворенно процедил он сквозь зубы. – Какая, к херам, кататония...
Без труда стащил любимую жену с нар, поставил возле них и крикнул, как плетью ожег:
– Руки вытяни! Кому говорю!
Чуть поколебавшись, она вытянула руки. Конечно же, не смогла не только защититься от удара, но и вообще его заметить. И тут же с пронзительным криком боли согнулась пополам, прижимая к груди левую руку – мизинец на ней неестественно торчал в сторону.
– Молчать, тварь! – рявкнул Мазур. – Второй сломаю! Молчать!
Она умолкла, тихо всхлипывая, глядя на него с неподдельным ужасом.
– Больно? – ласково спросил Мазур.
Она торопливо закивала. Глаза набухли слезами. Увидев его резкое движение, отшатнулась. Мазур поймал ее за косу и с расстановкой сказал, приблизив лицо:
– Конечно, больно... Это я сломал один мизинец. Досчитаю до десяти и сломаю второй палец. Потом тем же порядком – третий. И так далее. Пока самой не надоест... – уловил смысл по беззвучному шевелению ее губ. – Хочешь сказать, не надо? Больно, да?
Она закивала, боясь произнести хоть словечко. Покосилась на распухающий, вывернутый палец, всхлипнула.
– Ну что, ломать второй? – безжалостно продолжал Мазур. – На сей раз большой, в суставе, хрустнет так, что ты от одного звука на стену полезешь... Открой пасть, разрешаю.
Глазищи у нее стали на пол-лица. Боясь пошевелиться, тихо попросила:
– Не надо, пожалуйста... Больно же, ужас...
– Будет еще больнее, когда возьмусь за второй. Ну что, до десяти считать или одеваться будешь?
– Как же я оденусь, болит...
– Раз, – сказал Мазур громко.
– Но больно же руку в рукав...
– Два, – произнес он еще громче. – Три. Четыре...
– Не надо!
Ольга бросилась к курточке от костюма. Одевалась, в полный голос вскрикивая и охая от боли, но занятия этого уже не прекращала. Мазур с каменным лицом – хоть и обливалось кровью сердце – ухаживал за ней, как за ребенком. Завязал кроссовки на грязных ногах, помог застегнуть куртку, телогрейку, надел на голову подшлемник, завязал тесемки у подбородка. Окинул комнату быстрым взглядом – не забыли ли чего? Нет, все собрали.
Взял Ольгу за шиворот и подтолкнул к двери:
– Шагай. И запомни – считать начну при первой попытке похныкать...
Они двинулись по узкой дороге, раскисшей в сплошной кисель. Ольга тащилась впереди, временами все еще тихо всхлипывая. Мазур шел следом, широко расставляя ноги, ловя жену за локоть, когда спотыкалась. Дождь лил безостановочно.
Прошло примерно полчаса – и она уже не брела, а шагала более-менее целеустремленно. Не глядя на мужа, сказала звенящим от боли голосом:
– Нужно же лубок какой-то сделать, опухло все...
– Очухалась? – усмехнулся Мазур. – Какой там лубок, погоди-ка... Стой спокойно.
Он моментально зажал ей запястье мертвой хваткой, дернул другой рукой. Вопль был слышен за километр. Увидев, что все в порядке, Мазур отпустил ее. Ольга отскочила, зло глядя, – прежняя, сердитая и прекрасная:
