Марина Воронина - Катюша
Так и не убрав лопату, Прудников толкнул скрипучую дверь и вошел в пахучую полутьму дома. Здесь пахло сыростью, старым деревом, дымом и мышами. Профессор успел возненавидеть этот запах всем своим существом — вся его одежда пропиталась этой вонью, этим тоскливым и безошибочно узнаваемым ароматом нищеты и убожества. “Поскорей бы это все закончилось ко всеобщему удовлетворению, — подумал он. — Вот Банкира наверняка придется убирать, а это хлопотно, это тебе не соплячка с фотокамерой... везучая соплячка, надо прямо признать. Словно кто-то ее хранит и направляет ее руку. Вокруг нее люди валятся, как кегли. В городе, небось, все лабухи нарасхват — на похоронах дудят, а ей хоть бы что. Ну, надо думать, что счастье ей уже изменило — по крайней мере, по времени пора. На банкировых дуболомов надежда маленькая, но вот майор в лепешку расшибется, чтобы вырвать из цепких лап мафии свою благоверную. Вряд ли он отважится отколоть какой-нибудь отчаянный номер — не тот возраст, да и темперамент не тот, и козырей у него, можно сказать, никаких...”
Профессор (он усмехнулся, припомнив свою кличку, и погасил окурок о подошву сапога) прошел к окошку, затянутому по углам пыльной паутиной — гнилые половицы отозвались громким скрипом, — уселся на шаткую скамью, оставшуюся от прежних, давно канувших в Лету хозяев, и извлек из глубокого кармана своих засаленных штанов (назвать их брюками у него не поворачивался язык) плоскую коробочку сотового телефона. Набрав испачканным землей пальцем знакомый номер, он приложил трубку к уху, слушая длинные гудки. Прудников поднял брови в немом удивлении — майора все еще не было на месте, хотя, по идее, он давным-давно должен был сидеть в своем кабинетике и, мучаясь, ждать звонка. Он закурил новую сигарету и вторично набрал номер. Майор по-прежнему не отвечал, и в душу Профессора стал понемногу закрадываться ледяной холодок подозрения. Похоже, там что-то снова пошло наперекосяк. А может, он напрасно дергается — соплячка могла где-нибудь задержаться, или Селиванова зацепили в суматохе, и он лежит теперь в больнице с ногой на растяжке и мечется на узкой койке, потому что ему должны позвонить, а его нет на месте и еще долго не будет...
“Не имеешь ты права валяться в больнице, майор, — подумал он, кривя губы в страшноватой ухмылке. — Ты должен ждать звонка, ты должен был выполнить свою работу, иначе... А что, собственно, иначе... Козырь-то мой накрылся, лежит под яблоней мой козырь, под двумя метрами земельки... кто же виноват, что эта старая сука сумела как-то перегрызть веревку и выбраться из сарая? Еще немного. и ускользнула бы старушка.
Ну, Селиванов-то про это, допустим не знает, и знать ему об этом пока что не обязательно, — успокоил он себя. — А позвоним-ка мы Банкиру, — решил он, — в конце концов, ему за это дело деньги плачены, и немалые деньги, а он не чешется. Подстраховывать его, видите ли, надо...”
И он стал звонить Банкиру, и дозвонился сразу же — Банкир ответил мгновенно, словно ждал звонка. Слышимость была великолепной, и где-то на заднем плане Прудников различил монотонное гудение двигателя — Банкир ехал в машине. Куда же это он?..
— Привет с того света, — сказал Профессор, глубоко затягиваясь сигаретой — нервишки все же пошаливали, ему приходилось стискивать зубы после каждого слова, чтобы они не стучали.
— А, это ты, — лениво отозвался Банкир.
“Как-то слишком лениво”, — подумал Прудников, но тут же решил, что это просто у страха глаза велики.
— Что расскажешь? — спросил он.
— Что я тебе — радионяня? — фыркнул Банкир в трубку. — Бабки готовь, вот и весь мой рассказ.
— А ты уверен? — осторожно уточнил Профессор.
— Что я — жмуриков не видел? Бабки, говорю, готовь.
— Но это точно была она?
— Нет, Клара Цеткин... Она, она, не дребезжи ты, как жесть на ветру. Приперлась, и даже с фотоаппаратом — на память, что ли, хотела сняться... Ну, мы ее и сфотографировали... Так что готовь денежки.
— Ты же хотел ее взять...
— Хотелки не хватило, понимаешь ли. Там понимаешь ли, засада оказалась. Ты не знаешь, кто мог их на нас навести?
В голосе Банкира явственно прозвучала холодная угроза, и Прудников вздрогнул: он что, меня подозревает?
— Какая засада? — удивленно спросил он. — Менты?
— Кабы менты... Хотя, может быть, конечно, и менты. Только странные тогда это менты, скажу я тебе по секрету.
— То есть?
— Да ладно, проехали... Слушай, давай попозже договорим, а? Ты мне мешаешь машину вести.
— Постой, постой. Скажи, а этот майор там был?
— Да хрен его знает... Бегал там какой-то в штатском, да мне не до него было.
— Как это — не до него? Я же просил...
— Ах, ты просил... — саркастически повторил Банкир. — А ты пробовал когда-нибудь, каково это, когда по тебе в пять стволов из автоматов лупят почти что в упор? Вот попробуй сперва, а потом уж проси... умник, твою мать. Встретимся, где всегда, и не забудь привезти деньги.
Он еще раз возмущенно фыркнул в трубку и отключился. “Весь микрофон, небось, заплевал, — подумал Профессор. — Ну чистый гиппопотам. Что же это у них там вышло-то, а? Неужели Селиванов решил-таки рискнуть и привел своих ментов с приказом стрелять на поражение? Он что, рехнулся? Да и кто бы ему позволил устраивать бойню посреди города? А бойня была, недаром Банкир сам за баранкой. Он ведь у нас хозяин жизни, баранку крутить давно отвык.
А ведь их там всех популяли, — вдруг понял он. — Или почти всех. Либо они все валяются, откинув копыта, и Банкиру некого было посадить за руль, либо он драпал без памяти, бросив свое войско на произвол судьбы. Так или иначе, во всех своих бедах он, похоже, обвиняет меня. Встретимся, где всегда... Жди, дожидайся. Я на тот свет не тороплюсь. Я, можно сказать, только-только жить начинаю. Интересно, а сколько это будет стоить — замочить Банкира? Дорого, наверное, и хлопотно — это же нужен специалист, а не какой-нибудь охочий до бабок говноед, который перед делом обширяется так, что ствол с рукояткой перепутает... Что же вы, сволочи, в Банкира-то не попали, с горечью подумал он в адрес неизвестных автоматчиков. Трудно вам было, что ли, эту гниду замочить?
Впрочем, что это я? Конечно, трудно. Он ведь не дурак, Банкир-то. И то диво, что он сам туда поехал. Чем же эта девка его заманила?
Знаю, — подумал он. — Знаю я, чем она его заманила. Неужели Студент, сучий потрох, про колечко ей рассказал? Мог. Этот мог, и очень даже запросто. Он — ей, она — Банкиру...
Хрен ты меня здесь найдешь. Место потайное, надежное... А надежное ли? И такое ли потайное? Не сюда ли он едет?
Очень может быть, что и сюда. Ах ты, господи, как же я сразу-то не сообразил?”
Он заметался по дому, срывая с себя засаленные тряпки и наспех напяливая неприметные джинсы и кожаную куртку. Теперь ботинок куда-то запропастился... С грохотом отодвинув в сторону изъеденный древоточцами сундук, державшийся только за счет ржавой металлической оковки, он поднял три доски в углу и с натугой выволок из тайника объемистый пластиковый чемодан, содержавший весь его наличный капитал и самые ценные экспонаты коллекции. Из того же тайника он извлек завернутый в полиэтиленовый пакет и промасленную ветошь бельгийский револьвер 38-го калибра, отшвырнул в сторону пакет, размотал ветошь и сунул скользкий от смазки револьвер в карман. Карман оказался мелковат, рукоятка револьвера торчала снаружи, и он, шипя и невнятно матерясь, затолкал его за пояс, задрав для этого куртку.
Схватив тяжеленный чемодан за ручку, Юрий Прудников выскочил во двор. Архипыч, стоявший около своей полусгнившей калитки и куривший завернутый в прошлогоднюю газету термоядерный самосад, с веселым удивлением наблюдал, как его сосед, чудаковатый, но щедрый на выпивку отставник Юрик, спиной вперед вывалился из дверей, волоча за собой здоровенный чемоданище на колесиках, которые немилосердно вспахивали загаженный немощеный двор. Одет Юрик был по-городскому, но явно второпях, и, похоже, сильно торопился.
— Далеко ли собрался, служивый? — крикнул он через заросшую травой улицу.
Архипычу было скучно и хотелось поболтать, а еще лучше — раздавить поллитра в приятной компании, предаваясь воспоминаниям.
— Иди на хер, дед, — задыхаясь, крикнул в ответ Юрик, немало огорчив этим общительного Архипыча. — Разгребай свое говно, старый придурок!
Отведя таким образом душу, Прудников нырнул в высокий бурьян, среди которого тихо догнивали пришедшие в полный упадок надворные постройки и три или четыре бесплодных от старости яблони. Проклятый чемодан цеплялся за все подряд и больно бил по ногам, в бурьяне то и дело попадался ржавый до неузнаваемости сельхозинвентарь и прочий мусор, всегда сопутствующий умирающему от старости и небрежения человеческому жилью; он наступил на деревянные грабли, заметив их лишь тогда, когда было уже поздно, и шарахнулся в сторону, но гнилые зубья тихо хрустнули под его ногой. Он разразился по этому поводу коротким нервным смешком, и тут где-то совсем недалеко послышался шелестящий гул и бархатистый рокот мощного, явно не отечественной сборки двигателя.
