Леонид Словин - Отстрел

В Хайфу прибывали рано утром.

Туркмения поднялся еще затемно.

Над морем вставал невиданный прежде сиреневый рассвет. На палубе сновали те, кто ночевал под свежим небом. Вылезали из палаток, спальных мешков. Быстро готовили еду на своих спиртовках, керогазах… В салоне уже возвращали паспорта пассажирам.

Израильская Хайфа вставала за бортом огромным жарким гористым берегом. Громко трезвонил бортовой колокол.

Про хайфскую пограничную службу Кудим знал все. В морских портах все было проще. Контрразведчики вертели в руках документы, ограничивались элементарными вопросами. Туркмении как бывшему менту Шереметьева все было внове и интересно.

— Таможенница? С такой-то жопой?

— Ты мыслишь советскими категориями!

Из Хайфы в Иерусалим двинули прохладным междугородным автобусом с кондиционером. Большую часть пути Туркмения проспал. Проснулся уже на въезде в Иерусалим, на Таханс Мерказит — Центральной автобусной станции. Несмотря на звучное название, она оказалась маленькой, провинциальной. Несколько десятков автобусов. Втом числе двухэтажных. Живописная толпа. Религиозные ортодоксы в черном, арабские женщины в белых платках, монахи. А главное, молодежь…

Киллеры приглядывались к толпе глазами военных: молоденькие солдаты — с автоматами, карабинами, огромными сумками. Полицейские. Мужики небрежно одетые — рубахи поверх штанов, свитера, вытянутые ниже ладоней рукава. Тяжелые ботинки… Пистолеты за поясами…

«Нарочно, что ли?»

Солдаты все без головных уборов. Все вооружены. Ни одного патруля. Девчонки-солдатки таскают автоматы, как дрова…

«Жареный петух по-настоящему еще не клевал?..»

Толпа бурлила. Что-то произошло. Кудим обратился к кому-то по-английски. Ему объяснили:

— Митинг протеста! Арабы на днях взорвали автобус, больше двадцати убитых… Полсотни раненых!

— Вот так!

— Здравствуй, приехали!

— Как говорится: «Время срать, а мы не ели!»

Из Информационного банка «Лайнса».Из израильской прессы:

«…И вот — новый взрыв и новая кровь, новые слезы,новый траур. В школах отменены праздники. Люди в автобусах (те, кто еще не боится садиться в автобус) разговаривают тихими голосами и уступают друг другу места.Может быть, мы привыкнем к этим воскресным взрывам,как привыкли к перепадам температуры и давления? И набоку автобуса появится надпись: «В утренние часы этотмаршрут наиболее опасен…»

(Ирит Меркин, газета «Наш Иерусалим».)

Начинало светать. Утро в Иерусалиме казалось облачным.

Внизу поливали газон. Тонкие игольчатые капли дождя ударяли в деревья. Ночной неустроенности тротуаров приходил конец, огромные мусорные контейнеры, похожие на бронетранспортеры, грузили на специальные машины.

Громадный, как многоэтажный дом, красный солнечный диск показался за гостиницей, четко на востоке, над Старым городом…

Игумнов перемахнул через перила. У Неерии дверь на балкон была открыта. Ночью он снова выходил курить. Рекомендации секьюрити Арабов намеренно не принимал.

Под ногами пробежала ящерица. Было тепло. Где-то напротив уныло, как в Дубулты, в католической кирхе, звякнули часы.

Завтракали внизу, за шведским столом. Неерии предстояло встретиться с министром труда и торговли, в прошлом известным советским диссидентом, с главой Государственного банка Израиля и еще несколькими банкирами. Игумнов проводил его в номер. До той поры, как израильское агентство «Смуя» и его шеф Голан смогут принять у Рэмбо заказ на охрану, Игумнов не оставлял Неерию ни на минуту. Из номера они вместе спустились к машине. Предстояло наиболее томительное для Неерии — осмотр «Тойоты».

Игумнов начинал со стоянки. Кроме разного рода коробок, ящиков, примет внезапно начатых строительных работ, его интересовали куски проволоки, изоляционной ленты, пакеты, окурки — следы чужого пребывания. Существовали десятки способов минирования транспорта и столько же сигналов об опасности. К дверной ручке мог тянуться провод, шнур. Куча мусора у машины, свежевырытые участки земли — все сигнализировало об опасности. Неизвестный предмет на капоте, крыше, сумка, пакет от еды. Игумнов перешел к самой машине. От багажника к капоту… Курс в полицейской школе графства Кент не прошел зря. Снаружи и внутри машины могли быть такие же следы.

Наконец, они смогли выехать.

—Кто-то рылся в вещах… — Неерия окликнул его через балкон.

Перед тем как уехать в министерство, Игумнов установил на чемодане Арабова незаметные капканы для того, кто проявит интерес.

—Да, действительно!

Чемодан открывали!

Судя по грубому отношению к ловушкам, действовали не спецслужбы, не Шинбет. Не профессионалы.

Когда они поднимались в номер, Игумнов уловил взгляд уборщика, парнишки-араба, — суетливый, быстрый.

— Мне надо проконсультироваться…

— Да уж пожалуйста.

Неерия уединился в спальне, включил телевизор, нашел программу Общественного российского телевидения. Игумнов набрал номер телефона Туманова. Постоял у балконной двери. Отсюда открывался вид на южную часть израильской столицы — густо застроенное крутое каменистое взгорье, прорезанное долинами…

Эспланада, на которой он только что был, находилась чуть сбоку, стать мишенью прицельного огня снайпера можно было, только если сделать шаг вперед, к ограждению балкона.

Туманов приехал быстро. Вместе с несколькими своими гангстерами с Меа-Шеарим. Чувствовалось, что они все недавно хорошо поддали. Шуки с ними не было. Игумнов собрался представить Миху и Неерию друг другу.

— Мне это нужно? — спросил Жид, не считаясь с тем, что Неерия слышит. — На хер он мне?

— Если так…

—Показывай уборщика.

Неерия счел за благо вмешаться. Уголовники в обличье поддатых хасидов производили удручающее впечатление.

— Но Игумнов не может утверждать!

— Разберемся…

Жид вышел в коридор. Вернулся через несколько минут:

— Доллары были в чемодане?

— Немного.

—Он то же сказал. — Туманов бросил на стол несколько стодолларовых купюр. — Тут одна лишняя. Штраф. Я обещал, что администрация отеля не будет ничего знать…

Неерия кивнул.

Говорить «спасибо» у воров западло. Да и как отделаться словом, если другой ставит за тебя на весы свободу, честь. Иногда жизнь.

Игумнов вышел проводить гостей. В бар вела винтовая, с отдраенными до блеска медными поручнями лестница. Там готовились к приему. В центре стола прозрачным лебедем сверкало что-то хрустальное. У двери на полу стояла огромная фотография; ее сняли, очевидно, по политическим мотивам. Покойный премьер-министр пожимал руку здоровому жлобу в очках, судя по всему, хозяину «Кидрона». Премьер смотрел на бизнесмена и был чем-то смущен. Задумчив. Может, что-то почудилось ему впереди. Не скорая ли кончина от руки религиозного фанатика… Жлоб, как и положено жлобу, забыл о госте и смотрел в объектив, представляя, как впарит этим снимком конкурентам из отеля «Царь Давид» и «Холиленд».

— Что ты сказал уборщику?

— Всякую ерунду…

— А все-таки!

Жид подумал.

Они еще постояли в холле.

— Ну, эта история случилась со мной и моей матерью. Мать внесла деньги на строительство квартиры. Сто тысяч баксов. Прошел год. Ни денег, ни квартиры. Я пошел к адвокату: «Пусть он вернет деньги…» Адвокат согласился: «Внеси мне три тысячи, и начнем работать…» — «У меня нет их!» — «Зачем же ты приехал?..» Я сказал: «Передай: я приехал его убить…»

— Ну!

— Вечером нам передали чек.

Через дорогу бежали дети — маленькие пейсатые старички — очкарики и разгильдяи. В доме напротив на балконе раздувало колоколом сушившуюся юбку. Жид послал одного из своих за бутылкой.

—Золотой пацан. Тут есть и еще один…

Игумнов решил, что он об отсутствующем по неизвестной причине Шуки. Они еще сели за столик.

—Здесь как тот свет. Тут и бабка моя жива, и дед уже снова родился. Один мужик встретил тут своего сына, погибшего в армии. Окликнул, а тот поспешил уйти… Он написал в газету: «Если бы я ошибся, человек мог бы сказать мне об этом… Но он предпочел исчезнуть…» Все время встречаешь каких-то людей, которые учились с тобой в первом классе, и они тебя помнят, а ты считал их умершими…

С делами было покончено. Жид лениво болтал. Его ученики в черном внимали.

—Я раз по пьянке смотрю: объявление на столбе. «Новый репатриант заинтересован в скрипке насовсем или в пользование…» Говорю одному мудаку: «Напиши ему, пусть пришлет чек из магазина. Я оплачу…»

На вора это было похоже.

— Оплатил. Он потом мне письмо накатал. С фотографией — он со скрипкой…

— Она у тебя?

— Зачем мне? Я деда вспомнил. Хотел, чтобы я играл… Абсолютный слух! Определял ноты в аккорде за пять пальцев. Кем я был бы сейчас?