Андрей Воронин - Комбат против волчьей стаи
Когда дверь самолета захлопнулась, по морщинистым желтым щекам казаха покатились крупные слезы, плечи задрожали, жена рядом билась в истерике.
— Будьте вы прокляты, шакалы безродные! — закричал казах, вскидывая глаза к небу, затянутому низкими тучами, серыми, как бетон взлетной полосы.
Сильвестр, держа в одной руке автомат, а в другой пистолет, был в кабине, рядом с летчиком.
— Уйдут, уйдут! — со сжатыми кулаками бегал рядом с машиной майор спецназа Пантелеев и командир отряда по борьбе с терроризмом. — Надо было брать!
— Да не кричи ты, майор, — не выдержал Подберезский, — все будет чики-чики, не вопи как баба.
— Как ты со мной…
— Да пошел ты! — махнул рукой Подберезский, — я не твой подчиненный, ты мне не командир.
— Понаехало сюда всяких, — чертыхнулся майор Пантелеев.
А Андрей Подберезский и Шмелев лишь улыбнулись, переглянувшись.
Савельев сорвал с себя бронежилет, бросил к ногам каску.
— Что за чертовщина такая! Эти бандиты не люди, самые настоящие звери! Знаете, генерал, они своих перестреляли, там на холме в гараже своих расстреляли. Представляете, как бешеных собак.
— Да, они нелюди, — сказал генерал, — но с их требованиями мы вынуждены считаться. А где Рублев?
Полковник Савельев встрепенулся.
— Где ваш командир? Где ваш этот, как вы его называете?
— Комбат.
Подберезский поморщился, словно у него заболел зуб, он не любил когда Иваныча, их командира, их батяню, всякие разные звали Комбатом.
Он считал, что такое право имеют лишь те, кто служил под началом Бориса Ивановича Рублева, кто был вместе с ним в Афгане, в страшных ущельях, в жутких передрягах, в жестоких боях.
— Так где ваш Рублев, мать его так! От него одни проблемы.
— Успокойтесь, полковник!
— Спокойно, — сказал Подберезский, — не надо нервничать, наш Комбат там, — он кивнул головой на транспортный самолет, от которого уже отъезжал трап.
— Что? — лицо Савельева вытянулось, глаза испуганно захлопали. — Как это там?
— Просто, — ответил Подберезский спокойно, словно бы он был генералом, а полковник Савельев простым сержантом, — Вот так-то. Там наш Комбат лежит, скрючившись в ящике.
— Кто разрешил? Что за самоуправство?
Подберезский кивнул на генерала ГРУ, который стоял рядом с казахами.
Савельев плюнул себе под ноги, а затем как-то обреченно махнул рукой, дескать, делайте что хотите, черт с вами.
«Я готов отвечать за все, то есть за все провалы, промахи и ошибки. Вообще, судите и наказывайте меня, я готов положить голову на плаху».
— Так куда летим? — обернувшись из кабины-пилота, прокричал Сильвестр.
Курт, окруженный детьми, подошел к нему, продолжая сжимать пальцами гранату, и громко крикнул:
— Курс на Чечню! На Грозный! Сядем там, с чеченцами мы договориться сможем за деньги, а если они откажутся нас принять, летим на Ближний Восток.
Надеюсь, керосина у вас хватит? — Курт нервно засмеялся.
Сивакова уже в который раз передернуло от этого жуткого смеха.
«А что если пальцы Курта разожмутся или их сведет неожиданная судорога? Что тогда будет?»
Он опасливо посмотрел на правую руку Курта, увидел выкрашенную в зеленый цвет гранату и побелевшие от напряжения суставы, затем прошептал с присвистом:
— Слушай, Курт, а ты не боишься, что твои пальцы разожмутся.
— Боюсь, — спокойно ответил тот, — когда взлетим, я постараюсь от нее избавиться. Сильвестр, скажи им, чтоб взлетали, ткни им в затылок стволом.
Чтоб боялись, как нагадившие щенки дрожат.
Летчики, действительно, были испуганны, они понимали, что влипли, они, конечно же, могли отказаться и не лететь, но отказ грозил большими неприятностями.
— Я хочу выпить. Надеюсь, водка у вас есть в самолете?
— Конечно, есть, — ответил Сиваков Курту, когда мы сюда летели, водку загружали.
— Тогда принеси мне бутылку.
Самолет еще только вырулил на взлетную полосу, моторы заревели, набирая обороты.
— Ну, с Богом, — пробормотал Курт, беря левой рукой бутылку, и сделал несколько глотков, — холодная, это хорошо, — он вытер губы. — Ты бы тоже выпил, Сиваков?
— Нет-нет, — затряс Сиваков головой.
— Сильвестр, глотни.
Тот зажав автомат под мышкой, а пистолет продолжая держать в правой руке, взял бутылку и тоже сделал несколько глотков. Он пил так, словно бы это была не водка, а вода из-под крана.
— Ну вот, сейчас взлетим.
Транспортный самолет медленно разгонялся, словно бы ему не хотелось отрываться от земли и подниматься в серое, затянутое облаками небо. Но все-таки колеса оторвались от бетона взлетной полосы, самолет несколько раз тряхнуло. В грузовом отсеке послышался стук.
— Что это? — испуганно дернул головой Курт.
— Ящики посыпались, я их туда втащил.
— Ящики, ну-ну. Сильвестр, ты хорошо все осмотрел?
— Хорошо, — ответил тот, — в каждый угол заглянул.
— Не волнуйся, Курт, — сказал Сиваков.
— Да, тебе, по-моему, надо больше волноваться, чем мне, Сиваков. Иди, посмотри, что там такое.
Щека Курта несколько раз дернулась.
— А теперь, — обратился он к пилотам, — отключите связь, я не хочу, чтобы вас инструктировали, вы меня поняли?
Пилотам ничего не оставалось делать, как выполнить приказание. Самолет постепенно набирал высоту, чтобы затем взять курс на юго-запад, куда приказал лететь Курт.
Сиваков открыл дверь и заглянул в полутемный грузовой отсек. Минут через семь он вернулся.
— Ну что там?
— Коробки развалились.
— — Не понял, как развалились.
— Упали, — уточнил Сиваков, перекрикивая рев моторов.
— Дверь закрой! — бросил Курт громко и зло.
Его лицо уже стало бесстрастным, он сделал еще несколько глотков водки и опять вытер губы рукавом.
— Да не дрожите вы! — прикрикнул он на перепуганных детей, — чего вы дрожите, хоть на самолете вас дядя Курт покатает.
От такой шутки пилотам стало не по себе.
* * *На аэродроме в это время один из казахских генералов кричал в трубку спутникового телефона.
— Полковник, ты меня понял?
— …
— Понял или нет?
— Я тебе приказываю, поднимай истребители! Самолет должен быть уничтожен, да, министр в курсе.
— …
— Полковник, ты что, погонов хочешь лишиться?
Я тебе даю двадцать минут и не больше, самолет не должен вылететь за территорию Казахстана. Ты меня понял?
— …
— Да, действуй.
После телефонного разговора военные переглянулись.
— Скажем, что это была авиакатастрофа. Погибло два пилота, всего лишь два пилота, ну и что из того?
Самолет русский, да мало ли их разбивается, одним больше, одним меньше. Зато все будет тихо.
Если бы это слышал Комбат, он проклял бы двух генералов и обрушил на их головы отборный русский мат. Но сейчас Борису Рублева было не до этого, он лежал, поджав ноги на дне железного ящика и даже не подозревал, что сверху на ящик навалена почти тонна наркотиков. Борис Рублев попытался сдвинуть крышку, но она не поддалась.
«Что за чертовщина!»
Еще одно усилие, еще, суставы захрустели.
«Неужели вся моя затея провалится? Провалится из-за ерунды, из-за того, что я лег в этот ящик и не подумал, что сверху его могут завалить каким-то барахлом.»
— Ну же, Борис Иванович, — приказал сам себе Комбат, — давай действуй. Тебе ведь не впервой.
Невероятным усилием, задыхаясь, Рублев смог-таки сдвинуть рифленую металлическую крышку.
— Еще, еще!
Как раз в этот момент самолет попал в воздушную яму, его сильно тряхнуло, ящики сдвинулись в сторону. и посыпались, падая.
— Да, что там за чертовщина такая? — Курт грозно взглянул на Сивакова.
— Да, ящики, мать их так, — сказал Илья Данилович, — эти козлы свалили их как могли, времени у меня было в обрез, да и не кладовщик я, Курт, чтобы знать, как их складывать надо. Свалили, как могли.
— Сейчас пойдешь и соберешь, дорога неблизкая, лететь нам часа два, а то и больше, так что придется тебе попотеть, раз мозги не сработали на земле.
Сильвестр стоял за спиной у пилотов, по его лицу катился пот. Пальцы правой руки Курта уже цепенели, он понял, что еще может держать гранату минут пять от силы десять, его рука не железная, не кузнечные тиски. Пальцы уже начали немного подрагивать, а в кончиках и под ногтями было такое ощущение, что пальцы протыкают тонкие иголочки.
Курт выругался, посмотрел на свою руку, сжимающую гранату, затем взял мальчишку-казаха за плечо.
— Вы стойте здесь, а я пойду избавлюсь от нее, а то пальцы немеют, — и толкая перед собой левой рукой дрожащего мальчика, Курт двинулся к грузовому отсеку.
Он долго возился с дверью, наконец, смог ее открыть и заглянул в полумрак грузового отсека, где горела лишь одна маленькая лампочка.
— Иди вперед, не бойся, иди к той двери, вон к той стенке.
— Дядечка, дядечка, — мальчик обернулся, запрокинул голову, — не бросайте меня вниз, не бросайте.
