Александр Бушков - Танец Бешеной
– Жизнь заставила, – сказал Глеб, на миг отведя глаза. Достал из набедренного кармана вязаный капюшон, натянул, скрыв лицо. – Извини, я на минутку. Сиди и не выходи.
Он выпрыгнул наружу и размашисто зашагал к калитке. Даша видела со своего места, что во двор кого-то вывели, плотно окружив, стискивая боками. Донесся хриплый, нечеловеческий хохот. А следом вынесли что-то длинное, укутанное в кусок материи. Похоже, и Дарий Петрович сделал свой выбор…
Даша хотела выйти, но давешний автоматчик моментально оказался у дверцы, преградил дорогу, глядя с нагловатым любопытством:
– Вас просили оставаться здесь…
И она осталась сидеть, словно пленная. Дымила, но никто не препятствовал. Дико хохотавшего человека, невидимого за сгрудившимися фигурами, затолкнули в «рафик», попрыгали следом, и машина отъехала, почти неотличимое от волчьего завыванье утихло вдали. Вернулся Глеб – Даша узнала его по походке, – упруго взмыл в автобус, сел, сдернул капюшон и покачал головой:
– Капут Дарию.
– Агеев его? – вяло спросила Даша.
– Ну не застрелился же… Видимо, Агеев его грохнул сразу, как только ты вышла. Все же хваткий малый. Бил, естественно, левой. «Клюв орла», не знаешь? Пальцы складываются вот таким манером – и в сонную артерию. При известном навыке душа у клиента отлетает мгновенно. Агеев, мне сказали, поначалу твердил, будто это ты – ворвалась окончательно ополоумевшая с двумя пистолетами наголо и кончила Москальца. Потом немного врубился – и сломался… Дай-ка, кстати, пистолеты, ни к чему они тебе, служебным обойдешься. Ты у Агеева забрала д в а, понятно? Оба эти… Ему, в принципе, все равно, а тебе ни к чему лишние отписки и порочащие контакты… – Он взял у Даши оба ствола, небрежно положил на скамейку. – Да, тебе наверняка будет интересно… Того, кто пришел кончать Марзукова, наши бармалейчики аккуратненько взяли, так что жив зятек, сейчас пишет оперу, распуская на бумагу сопли. В меня, кстати, не далее как четыре часа назад тоже порывался пальнуть какой-то декадент, так что не думай, будто ты одна подставляла лоб. Будь я настоящим журналистом-пентюхом, могли бы и пришить…
– Ты герой, Глебчик, – кивнула она отрешенно.
– Героиня как раз ты. Одна-единственная героиня на все поле боя. Когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой… Мы люди скромные и свое участие выпячивать не станем. Строго говоря, во всем этом деле нас не было вообще. Мы призраки. Тени. Почудились. Поняла? Нас нет и не было. Два часа назад появились на свет готовенькими – именно тогда мы поняли, что происходит, и подключились к операции, блестяще проведенной славным угро вкупе с дружественными службами. Все это преступление века от начала и до конца распутал скромный гений шантарского сыска – Дашенька Шевчук, комсомолка, спортсменка, красавица. Я не шучу и не издеваюсь, а вкратце излагаю официальную версию, которую тебе чуть попозже объяснят подробно. Готовься стать звездой. И не преувеличиваю, шум будет на всю Россию – такой совершенно спонтанный, вызванный свободой печати и жаждой свежих сенсаций… Я за тебя чертовски рад, Дашка.
– Руки убери.
– Что, настолько разозлилась?
– Убери руки… жених. Мне что, обязательно здесь торчать? Майор до сих пор в психушке…
– Выйдет утром. Не поднимать же среди ночи… Хотулева уже взяли, так что и там все гладко. Утром съездим, заберем майора, Усачева тоже, хватит ему отлеживаться, пора показания давать… А тебе, извини, придется задержаться. Сейчас поедем на очную ставку, сведем вас с Фогелем. Шеф с ним хочет немного поиграть. Даш, это же не я придумал, дело требует… Может, потом возьмем пару бутылочек и завалимся отпраздновать счастливый финал? Ну, как хочешь… Дай-ка ключи от машины, я сам поведу. У тебя пальчики подрагивают…
Даша опустила ключи ему в ладонь, вышла из автобуса первой. Спросила:
– Агеев, точно, больной?
– Не то слово. Подозреваю, ему-то как раз спецпсихушка и светит со страшной силой. Из-за этого и из армии комиссовали. Попал в аварию, побил голову… Не помню дословно, что там написали медики, но что-то вроде: «Травматическое повреждение определенных участков головного мозга с последующим частичным нарушением функций…» Примерно так. Получился стопроцентный параноик, отсюда и глупейшие промахи наряду с блестящей работой, у него это шло полосами, этакая зебра… Если бы не Москалец, не видать бы ему ни агентства, ни разрешения на боевое оружие.
– А его можно было взять раньше? После первого или второго убийства?
Глеб молчал. Шагал с ней рядом, вновь в глухом капюшоне – значит, и впредь будет играть прежнюю роль – подбрасывал на ладони ключи.
Возле «Нивы» монументом самому себе возвышался Бортко.
– Выше голову, Рыжая, – сказал он ободряюще. – Подумаешь, немножко жизнь побила… Все хорошо, что хорошо кончается, – покосился на Глеба, фыркнул, дернул головой. – А этот-то хорош, заслуженный артист Шантарской губернии… Когда-то интервью у меня брал, я и не заподозрил ничего такого, даже из кабинета выкинуть хотел за развязность, желтой прессе присущую. Даша, если ты к Дню милиции майора не получишь, я свою фуражку съем, при свидетеле говорю. А эти смершевцы тебя к приличному орденку представляют, руками Дрына. С тебя бутылка, у меня в твои годы ничего и не было на груди, кроме нашего «поплавка»…
Даша, чутьем уловив, что настал краткий миг, когда все можно, набрала побольше воздуха в грудь и послала полковника – семиэтажно. И за Косильщика, и за все остальное – он не мог не участвовать в игре, многое должен был знать с самого начала…
Уселась на стылое сиденье, хлопнула дверцей…
– Насчет ордена – все верно, – сказал Глеб. – Заслужила. И за светлый ум, и за все страдания. И вообще, повторяю, будешь знаменитостью…
– Вы же могли взять их всех гораздо раньше, – упрямо сказала Даша. – И тогда было бы гораздо меньше смертей…
– Не могли. Мы, знаешь ли, внутри страны кое-какими надзорными органами прижаты не слабее, чем вы прокуратурой. Что бы там про нас ни строчили в газетках. Сами мы не берем.
– Верю, – сказала Даша. – Не такая уж я дура. Может, и не так выразилась… Спецслужб нынче – как блох у барбоски. Вот вы и сидели тихонечко, таскали жар чужими руками, чтобы сгоряча не просчитаться, не заиграться и не получить по мозгам. Могло оказаться, что Москалец хулиганит с двадцать пятым кадром не сам по себе, не из собственной выгоды, а работает на кого-то в столице. Свободно могло оказаться, что это лихие ребята вашего же пошиба, только из-под другой вывески, отрабатывают во глубине сибирских руд новую методику промывания мозгов избирателю – чтобы потом уговаривать его не продавать кангарские акции, а голосовать за нужную рожу. Вот и устроили провокацию…
Глеб усмехнулся:
– Кстати, о провокациях… Я тут слышал про один занятный случай. Некие сыщики никак не могли приловить на горячем одного беспредельщика по кличке Гусар. И случилось так, что, когда этот Гусар ехал на своем сверкающем авто, его вдруг обогнала и на полном ходу обстреляла иномарка с куруманскими номерами. А поскольку у него с куруманскими были старые счеты и кровная вражда, Гусар ужасно обиделся, собрал чуть ли не всех своих орлов, набил тачки незарегистрированными стволами, и помчалась эта кавалькада в Куруман разбираться вдумчиво и круто. Только не доехали. На выезде из Шантарска тормознул их ваш спецназ, отыскали уйму улик, радостно всех повязали… Ты не помнишь фамилии подполковника и капитана, которые эту операцию проворачивали? Мне сорока на хвосте принесла, что это были подполковник Воловиков и капитан Шевчук…
– Но из той иномарки стреляли холостыми…
– Вот и вся разница.
Даша вдруг увидела перед собой лицо Сиротникова, услышала его усталый и грустный голос: «Согласно печальному опыту человечества, вы в конце концов когда-нибудь обнаружите, что играете в таком театре, где роли странствуют по кругу…»
– Да я не читаю морали и не становлюсь в позу, – сказала она, сгорбившись от навалившейся на плечи невероятной усталости. – Хреново просто. Пустили вперед дуру-девочку, дали ей спички и позволили играть с огнем возле стогов с сеном. А сами с безопасного расстояния смотрели в бинокль – выскочит из дома разъяренный хозяин с вилами, или нет?
– Даша, я не генерал. Я майор. А майоры, как тебе прекрасно известно, советов генералам не дают. Это раз. И позволь тебе заметить: будь я и в самом деле сторонним газетиром, мог запросто схлопотать пулю только за то, что имел неосторожность с тобой делить ложе и краем уха прослышать от тебя что-то… Это два. Хорошо, что я ждал поганого сюрприза, что я не калека, что меня, когда наскочил тот обормот со стволом, страховали не пентюхи…
– Кстати, о тех, которые не пентюхи… Роберт – ваш мэн? А его палата – ваш маленький Эслинген?
– Забудь про эту палату, – ухмыльнулся он. – Бумаги Роберта пусть себе лежат в деле, но палаты как бы и не было…
