Андрей Воронин - Ночной дозор

— Наверху убитый участковый, — доложил офицеру сержант. — В квартире никого.

— Смотрите, чтобы тут не наследили, а я свяжусь с Барышевым. Наверное, он был прав, это не азербы Малютина убили, а чеченцы.

— Сколько с меня? — истерично выкрикнула Катя Ершова, когда такси остановилось возле приземистого здания с неброской надписью «Международный переговорный пункт».

— Мне лишнего не надо, по счетчику платите.

— Я, честно говоря, сейчас в таком состоянии, что не могу прочесть цифр, но этого, наверное, хватит, — Катя вытащила крупную банкноту и протянула таксисту.

— Эй, погодите! — водитель решил, что лучше рассчитаться с пассажиркой точно по счетчику, чтобы потом не было никаких претензий. Он положил ей в ладонь бумажки и несколько монет.

Катя торопливо бросила их в сумку, даже не удосужившись достать кошелек.

— Все хорошо? — спросил таксист.

Наконец, до Ершовой дошло, каких слов от нее ждут.

— Извините за то, что произошло на улице. Я совсем отчаялась остановить машину. Я не хотела причинять вам неудобства.

— Следующий раз будьте осмотрительнее.

Катя рванула на себя крючок ручки, тот отломался. Она недоуменно повертела в руках металлическую детальку:

— Ну вот, я и машину вам сломала.

— Это когда-нибудь должно было произойти, — хмыкнул шофер, забирая у нее отломанную ручку. — Нервная вы какая-то. — Таксист вышел и открыл дверцу снаружи.

— Спасибо, — бросила ему Катя и заспешила к переговорному пункту.

Она спинным мозгом ощущала, что оторвалась от погони. Надолго ли — этого знать ей было не дано, но время следовало использовать, Она вошла в кабинку. Денег у нее оставалось не так уж много, в лучшем случае прожить дня четыре, и то если не снимать гостиницу, а есть в дешевых кафе. Обращаться к кому-нибудь в Питере за тем, чтобы одолжить денег, было страшно.

Катина рука после того, как она набрала код Москвы, замерла. Звонить Варламу ей не хотелось. Если бы не несчастья последних дней, черта бы с два она это сделала, они еще не помирились. Но человека, лучше и ближе знавшего ее, чем Варлам, в мире не существовало.

Скрежетнув зубами. Катя все-таки набрала его номер.

Прозвучал вкрадчивый женский голос — Агентство Варлама Кириллова.

И тут же Ершовой представилась длинноногая дура на другом конце провода, которыми так любил окружать себя Варлам. Все они были для Кати на одно лицо — блондинки, брюнетки, шатенки. И пусть их глаза разнились цветом, но выражение глаз оставалось одним и тем же. «Дуры набитые!»

— Мне Кириллова надо.

— А кто его спрашивает? — поинтересовалась секретарша.

— Его спрашивает Ершова.

— Он занят.

— Я могу повторить: его спрашивает Ершова, — Катя произнесла это таким тоном, что спорить было бесполезно, оставалось или позвать Кириллова, или повесить трубку.

Девушка трубку повесить все-таки не решилась, хотя, кто такая Ершова, она забыла.

— Варлам, — проворковала она, — тебя тут спрашивает…

— Кто? — донесся до Кати далекий голос Варлама.

Кате захотелось закричать в трубку так, чтобы Варлам сам услышал ее: «Да оттолкни ты эту дуру от телефона и поговорим, мне срочно надо тебе сказать…»

Наконец в наушнике послышалось покашливание, Варлам обычно так начинал разговор, прочищая горло.

— Это я.

Варлам тут же оживился:

— Ба, Катя, здорово! Ты откуда? Что с тобой?

— Неважно откуда, у меня проблемы возникли.

Варлам засмеялся:

— Такого, Катя, я еще не припомню.

— А что?

— Тебя все ищут. И не только друзья. Милиция, тобой интересовалась, из ФСБ приходили, чеченцы о тебе справлялись. Популярной становишься.

— Варлам, ты серьезно?

Кириллов по голосу Кати почувствовал, что ей сейчас не до шуток, и волнение ее не поддельно.

— Точно, тобой милиция интересовалась и ФСБ, я-то думал, премию вручить хотят. Милиция почему-то питерская. Ты из Питера звонишь?

— Нет, — вырвалось у Кати. Ей захотелось тут же повесить трубку, но она боялась остаться совсем одна.

— Ты когда приедешь? Работы непочатый край.

— Помоги мне, Варлам.

— Если деньгами, то могу, а на остальное у меня нет времени.

— Ты приехать сейчас ко мне можешь?

— Ты даже не сказала, где находишься.

— В Питере я! В Питере! Приезжай скорее! Бросай все к черту, езжай в аэропорт, на вокзал, садись в машину… Ты что, телевизор не смотришь, я во все питерское дерьмо, какое только можно, вляпалась.

— Не смотрю… Катя, так не получится, — спокойно ответил ей Варлам, — бизнес есть бизнес, и у меня дел выше крыши. Ты сама останешься без заказов, если я все брошу.

— Дурак! — сказала Катя и повесила трубку. Ей сделалось обидно до слез, хотя она понимала, Варлам прав, нельзя ради чувств, какими бы распрекрасными они ни были, бросать работу, дело, в котором занято около полусотни человек. Ведь всем им Варлам пообещал заработок, известность и не может теперь распоряжаться собой по собственному усмотрению.

"Но он дурак, дурак набитый, — повторила Катя, убеждая себя в этом. — Мне тут голову чуть не прострелили, а он… Но он об этом не знает. Может, и слава богу?

Значит, все верно, — подумала Катя, — и человек с серыми бесцветными глазами, убивший Малютина, не бандит, а сотрудник ФСБ. Это руками ФСБ убран представитель президента. Поэтому, Катя, — сказала себе Ершова, — тебе крышка. Нет, не тебе, а мне, — грустно улыбнулась она, — нечего говорить о себе в третьем лице, потому как голова у тебя одна и жизнь — тоже".

Ей показалось, что все кончено, жить ей осталось пару дней. "И то, если удачно спрячусь. Умру молодой и красивой, — подумала она. И ей стало до слез жаль себя. — И что я, собственно, успела сделать в своей жизни? Несколько каталогов для Варлама? Но кто будет помнить о них?

Пройдет год или два, все они очутятся в пунктах приема макулатуры. Я прожила жизнь пусто и неинтересно. Мне казалось, что я всегда находилась в гуще событий или, как говорится, на острие иглы. А на самом деле, мне даже вспомнить нечего. Никто меня даже и не любил по-настоящему, как и я никого не любила".

Кате захотелось, чтобы кто-нибудь обнял ее, пожалел, захотелось почувствовать рядом с собой сильного мужчину, способного уберечь ее, дать совет. Пальцы скользили по кнопкам набора телефонного аппарата, но лишь скользили, не нажимали ни одну из них.

«Всего десять цифр, — подумала Ершова, — дающие практически бесконечное число комбинаций, и за каждой из них стоит человек. Набери — и зазвонит телефон в любой точке земного шара. Но кому сейчас есть дело до меня? Разве только тем, кто хочет меня убить?»

Женщина опустилась на невысокий кожаный табурет, стоявший в кабинке. Короткий шнур телефонной трубки потянул микрофон вверх.

«И записная книжка мне не поможет, — подумала Катерина. — Телефоны тех, кто дорог, знают на память, их не ищут в справочниках».

Слезы туманили глаза, цифры расплывались. Она уже практически не видела собственных пальцев, готова была зареветь и довериться первому, кто попытается ее успокоить. Рука скользнула по клавишам. Сперва она ощупью набрала код Москвы, даже не будучи до конца уверенной в том, что сделала это правильно, а затем пальцы сами собой набрали телефон Ильи.

— Да? — послышалось в трубке.

Ей показалось, что Илья совсем недавно с кем-то говорил и думает, будто ему забыли что-то сказать, поэтому и перезвонили.

— Это я, — выдохнула она в трубку и, не удержавшись, пару раз всхлипнула.

— Катя, ты? — забеспокоился Илья. — Ты откуда звонишь? Что случилось? Почему так долго не вспоминала обо мне?

— Долго? — сквозь слезы проговорила Катя. — По-моему, прошло всего лишь несколько дней.

— Ты где сейчас, в Москве?

— Нет, в Питере.

— По-моему, ты плачешь.

— Я сама не знала, что способна на это.

— Ты хочешь, чтобы я приехал к тебе?

Эти слова, как бальзам, пролились надушу Ершовой.

Она сама хотела попросить Илью приехать к ней, готова была сидеть в телефонной будке и ждать, когда тот появится. И неважно, уйдет на это день или два. А тут он сам предложил приехать к ней.

— Ты слышишь? Я хочу приехать к тебе.

— Илья, ты прелесть, — проговорила Катя. — Я даже не знаю, что тебе и ответить. Наверное все-таки тебе лучше не приезжать.

— Что случилось? Почему ты плачешь? Тебя обидели?

— Я сама себя обидела, — вздохнула Ершова, понимая, что не сможет по телефону, плача, рассказать все, что с ней случилось. — Если тебе станут что-то говорить обо мне, расспрашивать, то ты ничему не верь, хорошо?

— Даже если о тебе скажут хорошо?

— Не скажут. Ты можешь приехать?

— Я втолковываю тебе, что хочу тебя увидеть. Я боюсь, что связь сейчас оборвется.

— Я в Питере, — вздохнула Катя, — и мне очень, очень плохо. Ты даже представить себе не можешь, как плохо!

— Все можно исправить.