Виктор Доценко - Черный трибунал
Они учитывали все, что предваряет прием пищи и сопутствует процессу еды: выделение желудочного сока у клиента, очередность блюд, психологию трапезы, основанную на ассоциациях и воспоминаниях о когда-то съеденном и выпитом, даже физиологию — приливы крови, а ко всему прочему, естественное утомление от процесса пищеварения.
Правда, официанты японцами не были: их роль выполняли вьетнамцы, в изобилии осевшие в столице еще с середины восьмидесятых.
Амиран Теймуразович Габуния уже ждал гостя, сидя за столиком, заставленным обильной выпивкой и разнообразной закуской, он нетерпеливо поглядывал то на часы, то на вход. Внешность этого высокого грузина располагала к себе: оливковая кожа лица, аккуратный бобрик прически, ослепительная белозубая улыбка…
В свои двадцать восемь лет Амиран, имевший за плечами четыре судимости (все за мошенничество), носил звание ООРа, то есть особо опасного рецидивиста, что, впрочем, не мешало ему считаться одним из самых перспективных банковских махинаторов во всем Московском регионе.
О многоходовых мошеннических схемах «выставления» банков и вкладчиков, хитроумно задуманных и виртуозно осуществленных молодым грузином, ходили легенды. Впрочем, после катастрофы семнадцатого августа Габуния все больше и больше склонялся к относительно легальным способам зарабатывания денег.
Пройдя в зал, Немец взглядом указал Говоркову место за столиком и, приветственно махнув рукой грузину, прошептал охраннику:
— Сядешь тут, у входа, закажешь себе чего-нибудь поскромнее, долларов на пятьдесят. Скажешь, чтобы счет мне принесли. Не забывай Андрею позванивать.
— Слушаюсь. — Бешеный кивнул в знак согласия и, полоснув взглядом грузина, делавшего Миллеру приветственные жесты, опустился за столик.
Немец, мгновенно забыв о своем охраннике, двинулся к Амирану:
— Здравствуй, дорогой!
— Рад тебя видеть, Александр Фридрихович! Опаздываешь, нехброшо…
— Это ты раньше приехал, — кивнул Немец, в ответ протягивая руку.
Деловое рукопожатие, напряженно-дружелюбные улыбки, звук отодвигаемых стульев, подобострастная суета узкоглазого официанта, который при появлении долгожданного гостя бросился разливать по бокалам спиртное.
Савелий, пролистав меню, подозвал официанта и, игнорируя экзотические «сеу-моно», «коно-моно» и «сашими», попросил обычную свиную отбивную и бутылку минеральной воды. Пятидесяти долларов, по расчету Бешеного, должно было хватить.
Ожидая заказ, Савелий принялся обозревать зал. Что ж, все правильно: если Немец — подсадная утка, на которую должен клюнуть «Черный трибунал» в лице Лютого, то нелишне загодя осмотреться.
Занята оказалась едва ли половина столиков: не то время теперь в Москве, чтобы по дорогим ресторанам деньги просаживать!
В кабинке слева отдыхали несколько иностранцев — то ли немцев, то ли шведов: видимо, «бьюик» у входа принадлежал кому-то из них. Иностранцы накачивались рисовым пивом и, судя по всему, чувствовали себя, как дома.
Соломенные усы, панибратское похлопывание друг друга по плечам, подчеркнуто хозяйская манера держаться… Особенно раздражали бесконечные восклицания «йа, йа» — как будто общалась группа ослов.
В кабинке справа одиноко скучал расфранченный молодой человек с огромной золотой печаткой на безымянном пальце. Ассортимент выпивки и закуски выглядел не бедней, чем у Габунии и Миллера, однако обладатель печатки не начинал трапезу — видимо, кого-то ждал.
Сразу за ним сидел, лениво ковыряя вилкой салат, кареглазый, горбоносый мужчина лет сорока. Ел он без аппетита, словно принуждая себя усилием воли.
Острый взгляд Бешеного сразу отметил, что на столе у него не было спиртного.
Этот посетитель «Саппоро» сразу не понравился Говоркову: то ли настороженными взглядами, которые он то и дело бросал по сторонам, то ли тем, что чем-то неуловимо напоминал Миллера…
Тем временем у столика Бешеного появился узкоглазый официант и, подобострастно кланяясь, принялся расставлять тарелки.
— Приятного аппетита, — пролепетал азиат и, поклонившись, взял бутылку минералки, чтобы наполнить стакан дорогого гостя.
Тяжелая рука Говоркова легла на его ладонь.
— Я сам… — непонятно почему раздражаясь, проговорил он. — Ты бы лучше вилку и ножик принес — я что, твоими палочками отбивную есть должен?
Тут некстати зазуммерил мобильник, лежавший на столе.
Бешеный взял трубку:
— Алло?
— Ну, у тебя все в порядке? — послышался голос Андрея. — Девчонки-то хоть стоящие есть?
— Какие девчонки, — почти шепотом досадливо откликнулся Савелий, — сижу, скучаю. Даже выпить не могу.
— Гори она огнем, такая работа, если на ней выпить нельзя! — пошутил напарник.
— Да нет, не о том я… Не о работе на Немца. На службе мы с тобой, Андрюша. Киллеры, Миллеры… И когда только все это закончится?!
— Ничего, когда-нибудь расслабимся! — успокоил Андрей.
— Твои бы слова да Богу в уши. Ладно, Андрюшка, у тебя все в порядке?
— Ничего подозрительного. Сижу музыку слушаю.
— Если что, звони!
— Ты тоже. Пока.
Отложив телефон, Савелий принялся за ужин — азиат наконец-то принес европейские приборы. Кромсая ножом отбивную, Говорков то и дело поглядывал по сторонам.
Неожиданно почудилось: из-за отделявшей зал от кухни бамбуковой ширмы с драконами мелькнуло на секунду чье-то лицо. Бешеный дернулся, словно от удара электрическим разрядом, и нож звякнул о фаянс тарелки.
Савелий был готов поклясться — там, за ширмой, появилось и тут же исчезло лицо Нечаева! Всего на мгновение, на долю секунды, словно фотографируя взглядом сидящих в зале.
Поправив висевшую под пиджаком кобуру, Говорков поднялся из-за стола, придал лицу выражение безразличного спокойствия, после чего двинулся между столиками в сторону кухни. Зашуршала отодвигаемая бамбуковая занавеска, дернулись нарисованные драконы, и Савелий, сделав несколько шагов, осмотрелся.
Никого похожего на Лютого вокруг не было. Прямо — дверь на кухню, где в благоговейной тишине колдовали японские повара. Слева — дверь в подсобку, запертая. Прямо — дверь черного хода. Савелий подергал ручку — эта дверь тоже была закрыта.
— Померещилось, наверное, — пробормотал он, возвращаясь к своему столику, и, устало опустившись в кресло, взглянул в сторону Немца.
Миллер и Габуния оживленно беседовали. Амиран что-то живо доказывал, Немец снисходительно кивал, и лишь тяжелые морщины, лежавшие на его грубоватом лице, свидетельствовали о недоверии к собеседнику.
— …можно и вместе это провернуть! — донеслось до Говоркова.
— …вот и выпей за это, Амиранчик! — обобщил Александр Фридрихович. — Нет, мне не надо, спиртного не употребляю.
— Зря, дорогой, не употребляешь! — взмахнул руками грузин. — Если бы употреблял, не был бы таким задумчивым! Надо иногда расслабляться, уважаемый Александр Фридрихович! А я выпью!
Он выпил водки, причем это была чуть ли не десятая рюмка за вечер.
Глаза у Габунии блестели, он наклонился через столик и стал горячо шептать Миллеру:
— Есть классные девочки, может, потом ко мне поедем? Ломовые телки, слушай! Надя и Катя и еще эта… как ее… ладно, забыл… Мне стоит только свистнуть — сами прибегут. Высший сорт девочки, клянусь! Мне их когда-то покойный Лебедь прислал. А я запомнил. Без никакого презерватива трахаются! И лесбос могут, и в попку любят, все могут! Поехали!
— Амиранчик, о чем ты говоришь? — усмехнулся Немец. — Я блядьми уже сыт по горло. Да и потом, не до отдыха мне сейчас. Такие дела начинаются…
Он аккуратно орудовал ножом и вилкой, отрезая от солидной порции так называемого мраморного мяса небольшие кусочки. Потом придирчиво осматривал то, что было на вилке, окунал мясо в соус и только потом отправлял в рот. Жевал тщательно, неторопливо, как говорится, с расстановкой.
— Жаль, дорогой, — огорчился плавно пьянеющий грузин и выпил еще одну рюмочку. — Ничего не пьешь, к девочкам не хочешь. Так нельзя, слушай. Боюсь, не получится у нас компаньонства.
Немец перестал жевать и пристально посмотрел на Габунию — вот он и убедился в справедливости своих догадок. Этому грузину, как и ему самому, хотелось прощупать собеседника, вызвать на откровенный разговор, чтобы кто-нибудь из них двоих проболтался, раскрыл свои карты. Но трезвый Немец был осторожнее пьяного грузина. А тот все болтал:
— Пойми меня, Александр Фридрихович, нельзя время терять. Не будет компаньона — ничего, я и сам справлюсь. Но не могу такого уважаемого человека не поставить в известность. Однако же дела — завтра. Сегодня мне лично очень хочется отдохнуть.
Выпив, Габуния что-то произнес по-грузински и, поднявшись из-за стола, направился в сторону фойе. Он был уже сильно пьян и шел пошатываясь. Проходя мимо столика Бешеного, грузин случайно задел тарелку полой пиджака и, пробормотав какие-то извинения, двинулся дальше.
