Морской узел - Дышев Андрей Михайлович
Я заметил, как Пацан осмотрел двор, словно обронил где-то золотую безделушку, и его взгляд остановился на паре грязных кроссовок, стоящей у низенькой двери выбеленного известью домика. Лицо его совсем скисло, и он даже сам на себя перестал быть похож. От подвесной сетки, по которой вился виноград, он отломил кусочек проволоки, согнул ее крючком и, поковырявшись в замочках наручников, освободил мои руки.
– Заходи! – сказал он, кивнув на дверь. – Только шкары скинь!
Я сел на табурет и принялся распутывать узлы на шнурках. Пацан заскучал, ожидая меня, попробовал семечки, сплевывая шелуху в кулак. Убедившись, что он на меня не смотрит, я вынул из-за пазухи кассету и затолкал ее под деревянную ступеньку. Разувшись, зашел внутрь. Сейчас я увижу Фобоса, луноликого Али и женщину с кофейными глазами, эту странную компанию пиратов, которая настойчиво допытывалась, на кого я работаю. Был бы я мудр задним умом, сказал бы им, что работаю на Дзюбу – и отпустили бы они меня сразу, и забыли бы обо мне. А так я снова в их власти, и снова они будут с недоверием смотреть мне в глаза и задавать дурацкие вопросы.
Но я ошибся. В первое мгновение мне показалось, что в комнате вообще никого нет. Я застыл на пороге, оглядывая белые, местами вздувшиеся стены, и лишь потом заметил притаившегося в углу человека. Он неподвижно сидел на койке, поджав под себя ноги, а белая нательная рубаха делала его незаметным на фоне стены. Когда в комнату ввалился Пацан со своим негабаритным пулеметом, человек вскочил с койки. Это был невысокий жилистый мужчина с короткой стрижкой и роскошными черными усами, придающими его облику казацкую удаль.
Он приближался ко мне с таким видом, как если бы хотел расцеловать или же высечь нагайкой. Но не сделал ни того, ни другого, небрежно отпихнул меня в сторону и схватил Пацана за плечи. Посмотрев ему в глаза, он сказал:
– Я тебя убью! Ты все-таки не послушался меня! Ну, наломал дров? Говори правду!
– Обижаете! – ответил Пацан, прислоняя пулемет к стене.
Усатый ткнул Пацана кулаком в грудь, после чего повернулся ко мне и, широко расставив ноги, подбоченился. Складки избороздили его высокий лоб, когда он рассматривал мое лицо. «Сейчас и меня стукнет кулаком в грудь, – почему-то подумал я. – Или в морду».
Но усатый только нахмурился да пробормотал: «Здоровый, бугай!», а затем вернулся на койку.
– От ребят ничего? – спросил Пацан.
Усатый промолчал. Он не сводил с меня глаз и решал мою судьбу.
– В ментовке спрятаться решил? – спросил он. – Думал, не достанем?
Мне понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить вопрос, но Пацан ждать не захотел, ткнул мне под ребро пулеметным стволом и с ненавистью процедил:
– Ну, чего молчишь, как сушеный суслик?
– Думаю, как ответить на ваш вопрос.
– И как, надумал? – поинтересовался Пацан.
– Лучше в гробу прятаться, чем в ментовке, – убежденно ответил я.
– Это ты верно подметил, – похвалил Пацан.
– Мне нравится этот парень, – заметил усатый и принялся подкручивать кончик уса, словно заводное колесико механических часов. – Яхта где, остроумный ты наш?
– В море, – не задумываясь, ответил я.
У усатого нервно дернулась щека. Похоже, первоначальное мнение обо мне у него стало меняться. Он перестал заводить часы и стал царапать ногтем висок.
– А точнее?
– А зачем вам яхта? – начал я вбивать в сознание усатого клин сомнения. – Поздно уже! Гаек в аварийном контейнере уже нет, а шторм такой, что яхту вот-вот выбросит на берег, и конец ее бесславному плаванию!
У усатого дернулась вторая щека, когда я упомянул про гайки. Пацан засопел за моей спиной.
– Откуда ты знаешь, что гаек нет? – проявил осторожное любопытство усатый.
– А я был на яхте вчера вечером. Привозил врача для Игната. Парень приболел немного…
Пацан и усатый переглянулись. Усатый шмыгнул носом, затем хлопнул себя по ляжкам, словно принял окончательное решение о моем расстреле.
– Ты нам мозги не пудри, парень, – доброжелательно посоветовал он. – И не таким рога скручивали… О чем ты еще Дзюбе докладывал?
– Что значит «о чем еще»? – обиженно произнес я и подумал, что на союзников Дзюбы эти парни не очень похожи.
– О гайках, о больном Игнате, – нетерпеливо перечислил усатый. – А еще о чем?
– Как раз о гайках ни слова не было сказано, – усмехнулся я. – Мы говорили о моей девчонке.
Усатый поморщился, будто выпил некачественной водки.
– О какой еще девчонке?
– Об Ирине Гончаровой. Ее обвинили в поджоге «Горки» и посадили в «обезьянник» городского управления МВД. Пока я ее оттуда не вытащу, никаких разговоров ни с Дзюбой, ни с вами не будет.
Усатый смотрел на меня так, словно он был экзаменатором театрального училища, а я – бездарным абитуриентом.
– Мгм… – промычал он и кивнул. – В «обезьянник»… Понимаю. А кому он поручил вести яхту?
– Да при чем здесь яхта? Не говорили мы о ней! – устало произнес я. – Что вы заладили одно и то же! Я к «Галсу» не имею никакого отношения! Сотый раз повторяю, что попал на яхту случайно.
– И вчера вечером тоже попал туда случайно? – со злой иронией уточнил усатый.
– Не мог же я бросить раненого парня на произвол судьбы!
– Не ври, картонка бумажная! – вдруг сорвался на крик Пацан и рванул рычаг пулеметного затвора. – Ты должен был заменить Игната! Ты собирался вместо него управлять яхтой! Я прав, мокрица поносная? Отвечай, а то пристрелю!
– Да! – рявкнул я с такой силой, что на голове Пацана зашевелились волосы. – Да, я собирался управлять яхтой! Сначала в одну сторону повернуть штурвал, чтобы яхта пошла бейдевинд, потом перевести ее в бакштаг и, наконец, замутить штирборд, чтобы точно попасть бушпритом в твою глупую голову!
Усатый в ярости врезал кулаком по тумбочке.
– Молчать! – крикнул он, подскочил ко мне, схватил за ворот рубашки и, заглядывая в глаза, сказал: – Все слишком страшно, чтобы шутить. И мы из тебя правду вытряхнем. Ибо медлить уже нельзя. На карту поставлено слишком многое. Если будешь дурочку валять – пристрелим и зароем в песок под забором. Своей честью и мамой клянусь. Понял?
– Не понял! – жестко ответил я, отрывая руку усатого от рубашки вместе с пуговицами. – Меня сегодня уже столько раз пугали, что вся голова пугалками забита, места для страха совсем не осталось. А мамой своей перед зэками клясться будешь. Свою поганую честь им на уши вешай…
Не знаю, как усатый стерпел обиду и не ударил меня. Я услышал, как он скрипнул зубами. Глянул себе под ноги, потом на маленькое, как чистый лист бумаги, окошко. Пацан сопел у меня над ухом. У моего виска покачивался ствол пулемета, и я ощущал запах оружейной смазки. Скрипнув, приоткрылась дверь. В щель заглянула татарка. К ее нижней губе налипла скорлупка от семечки.
– Вы так громко разговариваете, – прошептала она, – а там люди ходят.
– Какие люди? – отрывисто спросил усатый. – Милиция?
– Не-е-ет, – протянула татарка и покачала головой. – Туристы.
«Опаньки! – подумал я. – Кажется, эти ребята опасаются милиции не меньше меня. Выходит, их ничто не связывает с Дзюбой? Или это все-таки розыгрыш? Надо проверить…»
– Теперь мы будем говорить тихо, – пообещал усатый, глядя при этом мне в глаза. – Я задаю вопрос, а ты коротко отвечаешь: да или нет… Скажешь нам, где находится яхта, и можешь проваливать на все четыре стороны. Согласен?
– Нет, – ответил я и выставил свои условия: – Вы помогаете мне освободить девушку, а потом я, может быть, попытаюсь вспомнить, где яхта.
– Наглеет… – начал было заводиться Пацан, но усатый оборвал его:
– Тихо! – Он смотрел на меня, прищурившись, словно читал мои мысли, написанные мелким и неразборчивым почерком. Похоже, его осенила идея, как расколоть меня. Вкрадчиво, будто залезал мне в карман, усатый спросил: – А почему ты не попросил Дзюбу, чтобы он отпустил твою девушку?
– Не только просил, но и требовал.
– Но он поставил тебе одно условие? Так ведь? И ты его принял…
