Валерий Горшков - Реаниматор
Когда стало совсем невмоготу, Алексей сел за компьютер и придумал себя заново. Так, благодаря Интернету, в его жизнь вошла, ворвалась, сразу заполнив собой зиявшую в душе холодную пустоту, юная немая девушка Алена. А позже произошло то, что произошло...
Я не скрывал от недавно назначенного на должность начальника тюрьмы подполковника Саенко своего мнения относительно несправедливости вынесенного «заключенному № 160» приговора. Однажды, без особой надежды, под впечатлением очередного разговора с Алексеем даже поинтересовался возможностью пересмотра дела, заранее предвидя неутешительный ответ... Действительно, просить высоких начальников о смягчении приговора бандиту, бывшему активному члену ОПГ, признавшемуся в умышленном убийстве четырех человек, было так же безнадежно, как пытаться доказать дикарю из джунглей, что земля не плоская, а круглая...
На двенадцатом месяце своего пребывания в тюрьме особого назначения Алексей неожиданно попросил охрану о встрече со мной. Когда я пришел к нему в камеру, он, пребывая в крайнем нервном возбуждении, сбиваясь, сказал, что прошлой ночью ему приснился сон, перетряхнувший весь его внутренний мир, и, к моему огромному удивлению, категорично спросил, могу ли я при помощи подключенного к Интернету компьютера, который без труда можно найти в Вологде (в город я наведывался не реже одного раза в месяц), послать письмо Алене Беловой, спросить, как у нее дела. Слушая его путаную речь, я с грустью подумал: «Вот и этот не выдержал. Дело вовсе не в каком-то там сне, а в том, что Леха сломался, окончательно осознав, что выхода нет. И что он останется здесь навсегда».
Я выслушал более чем неожиданную просьбу пожизненно заключенного, умоляюще глядевшего мне в глаза, и спросил:
— А стоит ли, Леша? Ведь для нее ты уже целый год не существуешь. В е е мире тебя давно уже нет. У девушки, особенно после того, как к ней вернулась способность говорить, теперь совсем другая жизнь. И с людьми она общается уже без помощи компьютера. Возможно, — осторожно предположил я, — у Алены даже появился друг... И тут вдруг приходит письмо с того света. Для девушки, какие бы чувства вас в прошлом ни связывали, это послание будет очень сильным шоком. Подумай о ней.
— Если мне не изменяет память, — сухо выговорил Алексей, — однажды вы, батюшка, сказали, что, будь у вас возможность, сделали бы все, чтобы облегчить мою участь. Или я тогда ослышался?! — Гольцов приподнял брови и посмотрел на меня как на лицемерного лжеца, не отвечающего за свои слова.
— Я имел в виду тот отрезок времени, когда суд еще не вынес тебе смертный приговор, — спокойно конкретизировал я. — Да, чисто практически мне не составит труда отправить из Вологды сообщение на электронный почтовый ящик Алены. Но если я сделаю то, о чем ты просишь, то нарушу закон. За такой поступок... в общем, начальник тюрьмы будет иметь полное право требовать, чтобы я, умышленно нарушивший условия моего пребывания в закрытом режимном учреждении ГУИНа, немедленно покинул остров. Навсегда. Ты этого хочешь? Я — нет.
— Хотите сказать, что я, зэк, толкаю вас, священника, на преступление? Ну и что?! — скрипнув зубами, взорвался Алексей. — Это самое безобидное преступление из всех, какие вообще можно совершить! — Медленно опустив взгляд и уставившись в пол камеры, Реаниматор понизил голос почти до шепота: — Неужели вы не видите, как мне это нужно... Просто знать, что с ней все в порядке! Большего я от вас не требую! Одно-единственное письмо и... если будет... один ответ. Я прекрасно понимаю, что прошу вас о том, чего вы делать не должны. И понимаю, ч е м вы рискуете в случае, если охране станет известно о нашей договоренности. Ведь смертник не имеет права на переписку. Но... ведь никто ничего не узнает, так?! Или вы выезжаете в Вологду только в сопровождении ментов?
— Так было только в самом начале моей службы на Каменном, — ответил я. — Бывший начальник тюрьмы, подполковник Карпов, имел все основания не доверять мне, считая меня засланным тайным агентом спецслужб, который должен неотлучно находиться в тюрьме и докладывать наверх о всех нарушениях. К тому же ему было что скрывать... Тогда за мной в Вологде действительно следили. Причем не таясь, открыто. Сейчас я просто выхожу из машины и возвращаюсь назад в оговоренное время.
— Я знаю, чего вы на самом деле опасаетесь, отец Павел, — снова подняв глаза и с надеждой посмотрев на меня, сказал Алексей. — Вы не боитесь, что вас заметят. И уж тем более узнают, по какой надобности вы решили зайти в Интернет-клуб. Практически это невозможно. Даже если за вами будут наблюдать сразу два топтуна! Нет, вы просто опасаетесь... если она... ответит и не захочет ограничиться лишь одним письмом... то я буду снова и снова просить вас быть нашим посредником. Такого не случится. Я понимаю — все кончено. И не хочу портить Алене жизнь, превращаться из первого любимого мужчины в вечно висящий за спиной, постоянно напоминающий о своем существовании в каком-то параллельном мире бестелесный призрак. Я обещаю вам. Всего одно письмо!.. Неужели вы — не на словах, а реально — не можете сделать для меня даже такую мелочь?!
— Для тебя письмо от Алены — мелочь?
— Что?.. Нет. То есть... Да, вы правы. Для меня это очень важно. Я хочу знать, что с ней все хорошо. Я не прошу вас соглашаться прямо сейчас, отец Павел...
— Просишь, Леша, просишь, — чуть улыбнулся я, качая головой. — Прости, но...
— Ладно. Хватит! — излишне резко перебил меня Гольцов. — Будем считать, что я вам ничего не говорил, а вы ничего не слышали. Извините. Я действительно не должен был предлагать вам, священнику, совершать недостойный поступок. Письмо смертника любимой девушке — это ведь кошмарное, опасное преступление...
Я услышал, как скрипнули его зубы.
— А теперь... если вы не возражаете, батюшка, можно я побуду один?! — сухо, уставившись в одну точку на стене, попросил узник.
— Конечно, — кивнул я. Подошел к двери камеры и нажал кнопку звонка, вызывающего контролера. Вскоре дверь распахнулась и выпустила меня в ярко освещенный коридор.
— Все в порядке, отец Павел? — бросив холодный взгляд на неподвижно сидящего на нарах зэка, задал традиционный в таких случаях вопрос прапорщик.
— С Божьей помощью, — ответил я и, перекрестившись, первым направился вперед, к расположенной в конце коридора, перекрывающей вход в корпус решетке, у которой дежурил другой контролер.
В ту минуту я еще не знал о жуткой, кровавой трагедии, которая разыгралась минувшей ночью в Троицком храме Санкт-Петербурга. Я не знал, что моего духовного наставника, единственного по-настоящему близкого мне на этом свете человека, протоиерея отца Сергия, больше нет среди живых.
Через день, раздираемый противоречивыми чувствами и сам еще до конца не уверенный, правильно ли поступаю, я вошел в камеру к Гольцову и без лишних слов протянул ему вырванный из тетради лист и авторучку...
Завтра утром я собирался в Вологду.
Глава 43
Утро выдалось солнечное, не по-октябрьски теплое. В приоткрытое окно проникал по-летнему сильный запах хвои. Не успел я об этом подумать, как ко мне в домик постучался старший прапорщик Каретников и, извинившись за столь раннее вторжение, передал настоятельную просьбу начальника тюрьмы немедленно подойти к нему в кабинет для важного разговора. Теряясь в догадках, чем могла быть вызвана такая неожиданная, не предполагающая отказа «просьба» главного человека на Каменном, я быстро оделся, сполоснул лицо озерной водой из ведра и направился вслед за контролером в административный корпус.
Подполковник Саенко, невысокий худенький человек примерно моего возраста, с наметившейся лысиной в коротко стриженных, но все равно кучерявых волосах, встретил меня молча. Я сразу понял: начальник тюрьмы чем-то сильно взволнован. Андрей Юрьевич жестом указал на стул, подождал, пока я сяду, затем, шумно дыша, нахмурившись и поджав губы, некоторое время излишне внимательно смотрел на лежавшую перед ним раскрытую папку с личным делом заключенного, номера которого я не разглядел, потом медленно покачал головой, сочувственно взглянул мне в глаза и тихо сказал:
— Боюсь, у меня для вас плохие новости, отец Павел. Очень плохие...
Мое сердце словно сжало клещами. Мне даже показалось, что оно, замерев от предчувствия надвигающейся беды, пропустило один удар.
— Мне только что звонили из Санкт-Петербурга. Майор Томанцев, вы его знаете по делу Каллистрата... В общем... в ночь на тринадцатое октября скончался отец Сергий, протоиерей Троицкого храма, в котором вы служили до перевода к нам. Мне очень жаль, поверьте. Я понимаю, что это звучит банально, но примите мои действительно искренние соболезнования, батюшка...
Я был не в силах произнести ни слова. Ни одно из них все равно не смогло бы в полной мере выразить то, что в этот миг творилось в моей истошно кричавшей, парализованной ледяным холодом душе.
