Андрей Воронин - Победитель всегда прав
– Значит, тайна все-таки есть? – Я не ошибся? Сядьте, – Дорогин говорил так, как следователь разговаривает с осужденным на допросе в следственном изоляторе. Осужденным был главный редактор, следователем – Дорогин. – Я слушаю, Яков Павлович.
– Тут дело вот какое… Меня просили молчать. Так вы потеряли деньги? – вновь вспомнив о дипломате, спросил главный редактор.
– Потерял, – спокойно ответил Муму.
– Это ужасно! Такие деньги!
– Да, неприятно, зато сам остался в живых. Тут уж мне пришлось выбирать: либо деньги, либо жизнь.
– Варвару вы видели?
– Видел издалека, – признался Дорогин.
– Как она?
– Тяжело сказать.
– Ее били, пытали? Все пальцы на месте? Сергей передернул плечами, подвинул пистолет на край стола. Оружие производило на Якубовского впечатление: пистолет не только парализовал пальцы рук и ног, но даже язык главного редактора сделал деревянным, прилипшим к небу. Якубовский то и дело судорожно сглатывал слюну, заполнявшую рот.
– Вы хотите спасти Белкину, Яков Павлович?:
– Да, конечно!
– Тогда говорите. Белкина в опасности, ее жизнь в ваших руках, – немного с пафосом произнес Дорогин.
Эта фраза решила исход разговора. Якубовский определился, увиливать бессмысленно, Белкину надо спасать, поэтому ему придется рассказать все, что он знает.
Якубовский не успел договорить до конца, а Дорогин уже все понял.
– Адрес? – перебил он главного редактора.
– Чей адрес?
– Адрес Гаспарова.
– Поселок Сокол. Вы собираетесь сообщить на него в милицию?
– Нет, не собираюсь.
– Он честный человек.
– Надеюсь, вы в это не верите, Я предлагаю новый план…
Когда Муму покинул квартиру, Якубовский в отчаянии хлопнул ладонью по лбу. Ему хотелось броситься вдогонку и крикнуть: «Где моя машина?!!». Но… Яков Павлович умел взглянуть на себя со стороны, и, как каждому умному человеку, ему меньше всего хотелось выглядеть смешным, поэтому он ничего не крикнул вдогонку.
Глава 20
Эдуард Гаспаров был вне себя от ярости, после того как узнал последнюю новость. Человеком, принесшим плохие вести, был Супонев.
– Вы что, с ума сошли? – закричал Гаспаров, о колено ломая бильярдный кий и с остервенением стуча обломком по столу. – Вы меня подставили! Понимаешь, Супонев, вы меня подставили! Как? Кто навел?
– Я в этом не участвовал, Эдуард. Ты на меня не кричи, ты Тимуру поручил это дело.
– Тимуру! Тимуру, будь он неладен! Никому ничего нельзя поручить, все завалите! И мента пристрелили, и наших взорвали. Это Мамонтов навел, Мамонтов! Дай телефон, я ему сейчас позвоню, ублюдку!
– Погоди, Эдуард, не горячись, успокойся. Подумай хоть немного.
– Что здесь думать? Я его с землей сровняю, я из него все жилы вырву!
Но Гаспаров сам прекрасно знал, что ярость – плохой советчик. Он схватил бутылку коньяка, схватил так резко, что несколько бутылок упало на пол. Захрустело под ногами стекло разбитых бокалов. Гаспаров сделал несколько глотков прямо из горлышка, коньяк потек по толстому подбородку.
– Кошмар, кошмар… – бормотал он, всех проклиная и грязно матерясь. – Супонев, ты знаешь, где Тимур прячет девку?
– Прятал, – поправил Гаспарова Сергей Супонев. Ему и самому было не по себе, он понимал, что дело, созданное Гаспаровым и им, начинает разваливаться прямо на глазах, преданные люди гибнут один за другим, вот-вот милиция выйдет и на их след. – Не надо было, Эдуард, журналистку похищать, лучше бы дали ей денег, чтобы она заткнулась. Отправил бы ее главный куда-нибудь в отпуск на месяц-два. Что нам каких-то пять тысяч? А теперь все может рухнуть, надо думать, как дело спасать.
Гаспаров тяжело вздохнул, сел в кресло, обхватил горло руками.
– Дело спасать… Знаешь, Серега, его уже, наверное, не спасешь, надо свою шкуру спасать и выхватывать то; что можно выхватить.
– Я остановил всю работу, – сказал Супонев.
– Правильно, – с придыханием произнес Гаспаров, – правильно сделал.
– Я всех распустил, сказал, чтобы до моего сигнала все исчезли.
– Правильно, – тяжело дыша и поглаживая грудь слева, сказал Гаспаров.
– Что, сердце, Эдуард?
– К черту сердце! Все к черту! Ты хоть понимаешь, в какое дерьмо мы втюкались по самые уши? Журналистку кончать надо!
Эту фразу Гаспаров сказал шепотом, который напоминал шипение змеи. В этом шепоте была смертельная опасность, звучал приговор. Холодок пробежал по спине Супонева, будто разговор шел о его смерти.
– Убей ее, Сергей, и чтобы тело исчезло. А наших людей, которые ее прячут, тоже в расход. Меньше свидетелей – меньше головной боли. Ты меня слышишь, Эдуард?
– Я тебя хорошо слышу.
– А когда сделаешь это дело, решим, как отсюда ноги уносить.
Трубка сотового телефона в углу, рядом с лузой, ожила, издала веселенькую, а потому пугающую трель. Гаспаров, пошатываясь, подошел к столу, взял телефон, прижал к уху.
– Кто? Кто? – спросил он.
– ..
– А, Яков Павлович… Добрый вечер. Тебе чего?
– ..
– Говоришь, ее приятель появился, тот самый, который исчез вместе с деньгами?
– ..
– Конечно, не телефонный разговор. Давай приезжай, все расскажешь.
– ..
– Да-да, занимаюсь. Твою машину уже нашли, приедешь, все расскажу. Когда ты сможешь?
– ..
– Через час? Почему так долго?
– ..
– Ну хорошо, через час так через час, – Эдуард Гаспаров положил трубку на зеленое сукно, руки у него дрожали. Но он и не пытался это скрывать.
– Кто звонил? – взглядом спросил Супонев.
– Якубовский. Объявился тот мужик – с моста. Они мне клялись, что пристрелили мерзавца, что он в реку с моста упал и утонул. А он объявился.
Супонев запустил руку в карман пиджака, пальцы нащупали пистолет. Вязкий страх на несколько секунд сковал тело Супонева.
– Ну и как теперь будем действовать? – побелевшими губами произнес он.
– Всех в расход! – отрезал Гаспаров. – И этого урода тоже.
– До урода, как я понимаю, еще добраться надо. – Доберемся, – сказал Гаспаров. – А сучку писучую поедешь и прикончишь, прямо сейчас. Если что, я тебе позвоню.
– Договорились, – сказал Супонев, взял бутылку коньяка и так же, как хозяин дома, сделал несколько маленьких глотков из горлышка, при этом даже не поморщившись.
* * *Два охранника Варвары Белкиной, изрядно заросшие щетиной, с загоревшими лицами сидели на террасе в полосатых шезлонгах перед раскладным столиком. Они наблюдали, как солнце скатывается за фруктовые деревья, порхают птицы в ветвях.
Они поспорили, положив на край стола два кусочка рафинада, смоченных пивом, на который из кусочков раньше сядет муха. Оба смотрели на желтоватые сахарные кусочки так, словно муха могла решить их судьбу, все-таки каждый кусочек стоил, по условиям спора, двадцать баксов.
Мухи, как назло, не появлялись, зато сел комар.
– Это не считается, – сказал чернорубашечник, – комар – не муха, он слишком мелкое насекомое.
– Вроде нас с тобой, – уточнил электрик. И тут на террасе появилась огромная жирная муха, явно навозная. Она гудела, как тяжелый транспортный самолет, нарезая круги над столом. Мужчины сжались, насторожились. Они боялись пошевелиться, вращали лишь яблоками глаз, следя за полетом насекомого. «Ну, ну, давай! – думал каждый из них. – Сядь на мой кусочек, он такой хороший, сладкий!»
– Если бы на столе лежало дерьмо, – сказал электрик, – она бы уже села.
– Мухи, между прочим, сладкого не любят. Но досмотреть сцену с мухой, которая уже зависла над столом, готовая сделать вертикальную посадку, мужчины не успели: из оцепенения двух натуралистов вывел невероятный грохот. Муха испуганно взвилась и села на потолок. Грохот был ужасный, исходил он снизу, из подвала, слышались истошные крики. Естественно, человек, проходящий возле забора, услышать эти крики и грохот не мог, они пробивались сквозь доски.
– Чего это она?
– Хрен ее знает, – сказал электрик, – может, в туалет хочет?
– У нее есть ведро.
– Бабская истерика?
– Она спокойнее нас с тобой, вместе взятых. Она только и делает, что спит.
– Тимур куда-то запропастился, – задумчиво произнес электрик, – а он нам, между прочим, деньги за работу должен.
– Если должен, то отдаст, – сказал чернорубашечник и поскреб щетину.
– Тебе не приходит в голову, что нас просто кинули? Будем сидеть день, два, неделю, месяц, носить ведра, кормить журналистку, а никто так и не приедет.
– Такого не бывает. Если людей похищают, значит, это кому-нибудь нужно.
– Слушай, может, ты выпустишь ее, когда стемнеет? Пусть по двору потопчется, как лошадь стреноженная.
– Что я, дурак, что ли? Еще убежит, потом геморрой наживешь.
Больше игнорировать крики и грохот возможности не было. Электрик поднялся как более слабонервный. Он вошел в дом и поднял люк.
– Ты чего?
