Дмитрий Стародубцев - Сильвин из Сильфона
В течение последующих, трех лет наставляемые своим мудрым и всевидящим гуру странники неузнаваемо изменили геодезию мировой экономики и политики, превратились в самое большое и самое сплоченное в мире объединение. Оккультное мировоззрение Странника, несмотря на проглядывающую во многих его умозаключениях тавтологию, теперь свободной рапсодией господствовало над ойкуменой, а его чудотворный лик положил начало целому направлению в иконографии. Чем беднее была страна, тем больше сторонников находилось у нового бога, фанатически преданных, радикально настроенных, но и в самых процветающих регионах в его распоряжении оказывалось неограниченное количество сочувствующих, даже из числа аристократов, неустанно распевающих ему хвалебные псалмы и готовых ради него хоть на баррикады. По последним опросам, незатейливый, но крепко сбитый логотип со стилизованным изображением холмов и звезд опередил популярность даже таких завсегдатаев подиума рекламы, как Coca-Cola и Mc'Donald's.
Иллюзионист и бедуин Сильвин стал вечной тахикардией в груди банкиров и политиков, перфоратором в заднице мировой элиты, зеленым чертиком в кошмарных видениях упившихся избыточной роскошью толстосумов. Он с присущим ему маниакальным натурализмом танцевал зажигательный и кошмарный стриптиз вокруг земной оси, и миллионы опьяненных нектаром его посул землян швыряли к его ногам свои никчемные судьбы.
Новую мегаорганизацию одни называли корпорацией, намекая на главенство в ней финансовой составляющей, другие — партией, тем более что Сильвин быстро впутал в свои рассуждения о мироустройстве злокачественную мифологию левых течений, третьи — сектой. Но самые наблюдательные догадывались: Странник и его организация являлись наиболее могущественным за всю историю человечества криминальным союзом — чудовищной всепроникающей мафией.
На определенном этапе, подмяв под себя во всех густонаселенных мегаполисах розничную торговлю наркотиками, странники взялись за наркобаронов, за крупнооптовые поставки и за само производство, от колумбийских и афганских плантаций конопли, опийного мака и коки, до подпольных лабораторий по производству синтетических наркотиков. Вскоре, оставив после себя со свойственным себе милитаризмом тысячи трупов с характерной меткой на лбу, они монополизировали весь наркотический бизнес, а в распоряжении Странника оказались такие суммы, которые и не снились бюджетам процветающих европейских стран.
Разгромив наркокартели и взгромоздив до небес собственную неприступную цитадель Зла, Сильвин полагал, что находится на пути к добру и может в любой момент отдать приказ уничтожить плантации и лаборатории, перекрыть поставки травы и порошка в города, и тогда навсегда избавит человечество от ужасного пристрастия, заставит его жить реальной жизнью. Таков был его сумасшедший и коварный замысел. Но время шло, каждый день с наркотиками приносил дополнительно около полумиллиарда, и Сильвин пока не находил в себе сил от них отказаться и лишь ограничивался строительством специализированных медицинских центров, куда толпами поступали его недавние клиенты.
За последние годы странники заимели по всему миру колоссальное количество бизнес-структур и объектов недвижимости, начиная от металлургических и энергетических предприятий и заканчивая участками земли, дворцами и небоскребами в центре Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Москвы. Но главный странник Сильфон не покидал, добровольно заточив себя в покосившейся многоквартирной башне, которую круглосуточно охраняли десятки вооруженных боевиков, и выползал из нее только в случае крайней необходимости.
Сильвин трудился по восемнадцать часов в день (на управление столь грандиозной империей не хватило бы и ста часов), потом забывался тяжелым сном, всю ночь ворочался в поту, стонал, что-то бормотал, часто разговаривая с Мармеладкой, а иногда просыпался от сильных блуждающих болей и проводил несколько ужасных часов в ожидании смерти. Проснувшись, он кисло умывался, стараясь не сталкиваться в зеркале со своими глазами, с отвращением завтракал — лишь для того, чтобы проглотить не на голодный желудок горсть положенных таблеток, — и вновь садился за невозмутимые компьютеры.
Он всматривался в лица людей, планировал новые акции, рассылал по электронной почте сотни настойчивых приказов, непосредственно управляя тысячами людей и, по сути, распоряжаясь жизнями миллионов. Несмотря на кажущийся комфорт, азартней, опасней этой деятельности Сильвин не представлял. Эта работа представлялась ему скольжением на пробковой доске по волнам при десятибалльном шторме и шквальном ветре, он привык к этому смертельному серфингу, он твердо держался на ногах и все время отдавал предпочтение самым высоким гребням и самым крутым спускам. Если бы не эта дикая боль в голове, которая сопровождала любую его попытку залезть в чью-то голову он вообще был бы счастлив.
Проводя добровольным отшельником почти все свое время, Сильвин терпел присутствие только немногословного Сатаны, тот страдал отрыжкой и летаргическим сном, а когда пса забирали на прогулку, испытывал неповторимо блаженное чувство абсолютного гробового одиночества.
Читая финансовые депеши своих бухгалтеров, которые количеством нулей были похожи на сообщения астрономов, Сильвин скулил от счастья. Но, несмотря на все то несусветное и в высшей мере кощунственное стяжательство, которое он демонстрировал в делах, деньги, по-прежнему, были для него лишь средством. Он радовался не их количеству, а тому, что сможет осуществить свою миссию. Еще немного и он захватит весь мир, подчинит себе весь бизнес и экономику всех стран и тогда будет в силах реализовать свои потолочные грезы. О, он жестоко отомстит всем, кто на протяжении многих лет бесконечно и ежесекундно унижал его — в квартире, на улице, в автобусе, в магазине, в больнице или в кабинете чиновника. Кто издевался над его собратьями, заставляя их жить в захолустьях и питаться из мусорных контейнеров, кто обрек их на тяжелую черно-белую жизнь! Он поставит на колени всю эту свору жирных и довольных изотопов, этих дарвинистов в баварских пиджаках, этих гламурных подонков, пафосных улыбашек! Они за все ответят, они будут умолять о пощаде! А всех странников он сделает фараонами. Он реализует в реальности свои фиолетовые фантазии, он построит цивилизацию справедливого счастья!
Примерно так размышлял Сильвин и в тот знаменательный день, когда по собственным подсчетам его состояние перевалило за триллион (золотых условных единиц Сильвина). Он стал самым богатым человеком планеты, архитектоника его прожектов казалась ему безупречной. А в то же самое время за тысячу километров от него и от де-факто суверенного Сильфона знаменитый французский киноактер — уже давно немолодой, но еще тот репейник — разогнался с дельтапланом на ровной площадке и отчаянно шагнул в дымчатую пропасть. Пестрый треугольник сразу же зарылся носом — один раз, другой, сорвался было в пике, но тут восходящие потоки воздуха ударили пружинисто в несущую поверхность, подхватили конструкцию и плавно понесли в сторону раскинувшейся внизу долины. С тревогой наблюдавшие за полетом приятели актера, составлявшие его дружескую свиту, перевели дух и принялись наперегонки кричать и свистеть.
За первым дельтапланеристом последовали еще двое, но артист уже парил где-то над турбазой, ярко окрашенные домики которой с высоты напоминали веселое семейство сыроежек. Вскоре изменчивый ветер задал каждому дельтаплану свое направление, разбросав их над внушительной красотой жидких лугов.
Киноактер, медленно снижаясь, пролетел над рощей, пересек дикую речушку, болотце, в котором копошилась рыжая собака — сильный боковой ветер все время сносил его в сторону от намеченного направления — и тут вновь оказался у горного нагромождения. Планируя между скал, пилот угодил в неприметное ущелье и сейчас же заметил спрятавшийся в нем хмурый бетонный корпус без окон, с россыпью гигантских спутниковых тарелок на крыше. Часть дома вгрызлась в скалу, другая враждебно выставила углы и острые тени; к нему вела идеальная асфальтовая полоса. Француз удивленно повернул голову, но через секунду уже вылетел из ущелья и вновь оказался на равнине, залитой изумрудной благодатью.
А внутри железобетонной тверди, за четырьмя сверхпрочными дверьми, пройдя двумя узкими коридорами и спустившись лифтом под землю, в специальной камере, экранированной динатронным энергетическим полем, за многослойной трехметровой толщей стен сидел на табурете голый и грустный Капитан в своей бессменной фуражке. В помещении не было естественного освещения, здесь оно было ни к чему. Призрака, словно арлекина на арене цирка, выхватывали из темноты пронзительные розовые и неоновые лучи, делая его видимым для обычного глаза.
