Андрей Воронин - Лабиринт для Слепого
Джордано Карлуччи отложил в сторону газету и стад рассматривать трех молоденьких девушек, пытающихся договориться с портье о дешевом номере.
«Наверное, туристки из Европы. А блондинка ничего… Если бы сейчас не был занят делом…»
Но додумать Джордано не успел. В наушнике послышался голос Штокмана:
– Ты еще долго собираешься сидеть? Они уже полчаса как ушли. Действуй.
– Если что, то через десять минут поднимайся, – сказал себе в грудь Джордано Карлуччи, легко вскочил на ноги, сунул руки в карманы куртки и вразвалочку, помахивая газетой, направился к лифту.
На восьмом этаже, покинув кабинку лифта, он осмотрелся. Он хорошо знал этот отель. Номер, в котором остановился «клиент», находится в конце коридора по правой стороне.
Джордано Карлуччи тихо ступал по мягкому ковру.
Его правая рука лежала на рукояти револьвера. Он и сам не знал почему, но испытывал неуверенность.
Надо заметить, Джордано не любил русских.
Как-то раз года два тому назад он ввязался в потасовку в одном портовом баре И едва смог унести ноги.
Двое русских эмигрантов оказались настолько проворными и сильными, что Джордано пришлось не сладко.
Его лицо было в ссадинах, губы рассечены Русские дрались как черти, хотя и были очень пьяны.
С тех пор Джордано не любил русских, хотя тогда он сам был виноват и первым полез на рожон.
Сейчас он почему-то вспомнил пьяный шальной блеск в глазах тех двух эмигрантов, и на душе стало нехорошо.
Он еще крепче сжал рукоять револьвера и немного замедлил шаги. Подойдя к двери номера с золочеными цифрами, Джордано остановился, снял большим пальцем револьвер с предохранителя. А затем левой рукой прикоснулся к ручке двери, мягко опустил ее вниз, выхватил револьвер из кармана и, пригнувшись, вскочил в номер.
Он услышал шум воды за дверью большой ванной комнаты, и на его тонких губах появилась злая улыбка.
«Лысый толстяк сейчас будет плавать, как беременная жаба», – почему-то такое неожиданное сравнение пришло на ум Карлуччи.
Он решительно подошел к двери ванной, резко открыл ее. Густой пар заполнял комнату. Карлуччи услышал за спиной какой-то шорох, обернулся, и в этот момент раздался негромкий звук, похожий на хлопок в ладоши.
Владимир Владиславович Савельев стоял в дверном проеме.
Пуля вошла итальянцу точно между глаз, как раз в то место, где срастались его черные брови. Он покачнулся, револьвер выпал из его руки, и Джордано Карлуччи рухнул на кафельный пол ванной. Из густого пара торчали только его ноги, обутые в добротные ботинки на рифленой подошве.
«Но сколько же их будет?» – подумал Владимир Владиславович Савельев, поднимая револьвер и пряча его в карман пальто.
Затем отставной полковник КГБ закрыл дверь своего номера, вышел на балкон и перебрался в соседний номер. А оттуда по лестнице спустился в холл седьмого этажа. Все эти перемещения были неприятны и обременительны, но, слава Богу, в соседнем номере никого не оказалось и никто не видел, как Владимир Владиславович, пыхтящий и багровый, спускался по пожарной, истинно чикагской, лестнице на седьмой этаж.
Он благополучно покинул отель через черный ход, нашел такси, и автомобиль помчался от «Хилтона» в сторону железнодорожного вокзала.
* * *Прошло десять минут.
Ганс Штокман попытался вызвать своего напарника, но безуспешно.
– О дьявол! – выругался Ганс, затем взял пистолет, сунул его в кобуру, спрятанную под пиджаком, открыл дверь «форда» и бегом бросился к отелю.
Второй, третий, пятый, шестой, седьмой, восьмой…
Ганс Штокман смотрел на цифры.
Наконец, лифт остановился, и дверь мягко открылась. Штокман выхватил оружие и помчался в конец коридора. Дверь номера оказалась запертой. Дважды выстрелив в замок, Ганс ворвался в номер. В ванной шумела вода.
Ганс прижался к стене, осмотрел одну комнату за другой и только после этого рывком открыл дверь ванной и резко отступил в сторону.
Но тем не менее он разглядел в клубах пара распростертое тело своего напарника и огромную темную лужу крови на голубоватом кафеле.
Гансу Штокману хватило двух секунд, чтобы понять, что его напарник мертв. Ганс даже не стал прикладывать руку к артерии на шее.
– Майн Гот! – вдруг по-немецки заговорил Ганс Штокман, уже сообразив, что их «клиент», этот лысый смешной толстяк из русской разведки, сумел скрыться, пристрелив при этом Джордано Карлуччи. – Майн Гот!
Майн Гот! Бузони мне этого не простит. Я должен найти проклятого толстяка и обязательно прикончить! Обязательно! Иначе могут прикончить меня.
А умирать Гансу Штокману не хотелось. И поэтому он стремглав бросился к черному ходу. Ему на пути попалась группа туристов. Он расшвырял дюжих скандинавов, как кегли, и помчался дальше.
Но Ганса ждало разочарование. Когда он выскочил на улицу, лысого толстяка и след простыл.
* * *Отставной полковник КГБ был уже очень далеко, и в какую сторону он направился, наемный убийца мог только гадать.
«Скорее всего, он рванул в аэропорт», – пришла в голову Штокману спасительная мысль, и он ринулся к центральному входу.
Ему на пути попались все те же скандинавы. Но на этот раз, увидев разъяренного немца, туристы поспешно расступились, давая ему дорогу.
Штокман вскочил в машину, мгновенно запустил двигатель и устремился в сторону аэропорта.
Но и в аэропорту его ждало разочарование. И сколько ни вглядывался он в лица пассажиров, в лица тех, кто покупает билеты и ждет отправления авиалайнеров, он нигде не видел низенького крепыша с немного выпученными глазами и сверкающей лысиной.
– Майн Гот! Майн Гот! – шептал Ганс Штокман и словно брошенный камень рассекал толпу пассажиров, идущих по эскалатору.
Он в любой момент готов был выхватить свой пистолет и открыть стрельбу. Он понимал, что ни Антонио Эскуразо, ни Андреа Бузони не простят ему такой промашки.
А еще Штокману очень хотелось отомстить за своего давнего приятеля, за своего напарника Джордано Карлуччи, которого вот так легко и просто, одним выстрелом в голову уложил маленький толстячок из далекой России.
– Майн Гот! Майн Гот! – бежал по эскалатору Ганс Штокман.
Он вспотел, русые волосы прилипли ко лбу, в глазах горел бешеный огонь, а пальцы рук царапали воздух подобно когтям разъяренного тигра.
* * *Антонио Эскуразо был вне себя от ярости, когда узнал, что русскому удалось скрыться. Его и без того красное лицо сделалось малиновым. Он брызгал слюной, проклиная всех на свете.
– Я заплатил такие деньги! Я отдал почти все, что у меня было! А вы вот так.., не можете ухлопать какого-то одного русского! Я понимаю, был бы он профессиональным убийцей, так нет же! Он самый обыкновенный засранец, говнюк! А ты, Ганс, не смог его застрелить!
– Дон Эскуразо, виноват…
– Что мне твои извинения?! Тут огромные деньги – десять миллионов! Ты понимаешь, придурок? Десять миллионов! Это тебе не доллар и не тысяча, это десять миллионов кровных денег!
Андреа Бузони сидел в углу гостиной в глубоком кожаном кресле, втянув голову в плечи и нахохлившись, как большая хищная птица. Его холеные пальцы дрожали.
– Да еще потерять Джордано!
– Он сам вызвался идти, дон Эскуразо, я здесь ни при чем…
– Ты ни при чем, я ни при чем, он ни при чем…
Но кто-то же должен быть виновным?
Ганс Штокман побледнел. Он понимал, что Эскуразо шутить не будет.
– Я исправлю ошибку, я достану эту русскую свинью из-под земли! Я его уничтожу, я заставлю его свое говно жрать!
– Это я тебя заставлю, ублюдок! Я же предупреждал, все должно быть сделано четко, никаких осечек, никаких оплошностей и провалов. А тут мало того, что он скрылся, облапошив нас, двух самых лучших, так еще и Джордано Карлуччи уложил!
Андреа Бузони выбрался из своего кресла. Сейчас он уже не выглядел таким холеным и хладнокровным, как вчера вечером, сейчас это был старый человек, которого мучат самые разнообразные хвори и у которого в жизни море проблем.
– Ты что молчишь, Андреа? Я один распинаюсь, а ты ведь тоже вложил деньги, – продолжал неистовствовать Эскуразо.
– А что могу сделать, Тони? – Андреа Бузони с досадой развел руками, потом подошел к Штокману вплотную – а он был почти на голову выше Ганса, – взял немца за плечи и принялся трясти. – Если ты, Штокман, не убьешь этого мерзавца, эту грязную русскую свинью – я тебя достану из-под земли! Ты понимаешь – из-под земли! Я тебя замурую в бетоне, только одна макушка будет торчать! Ты это понимаешь?
– Да, синьор Бузони, да, понимаю. Клянусь, ему не жить!
– Мы тебе платим деньги, и немалые, а ты позволяешь себе допускать оплошности!
– Я все исправлю…
– Поздно уже исправлять, – ледяным голосом сказал Андреа Бузони, и от голоса итальянца по спине Ганса Штокмана побежали мурашки.
И он понял, что сейчас дон Эскуразо может вытащить свой хромированный пистолет из верхнего ящика письменного стола и преспокойно всадить ему в грудь всю обойму, а он ничего не сможет сделать, потому что охрана забрала оружие. Да если бы у Ганса и был сейчас пистолет, все равно он бы не отважился достать оружие.
