Альберт Байкалов - Крутая глиссада
– Все это хорошо, – Антон положил руки на панель. – Что от меня требуется?
– Не хочешь оказать содействие?
– Каким образом? – Антон напрягся.
– Дай Джина и Шамана.
– Это не ко мне, – Антон удивленно хмыкнул. – У вас что, своих чеченцев нет?
– Эти в курсе дела.
– Все равно не их профиль.
– Но ведь справятся!
– Не сомневаюсь, – Антон посмотрел на часы. Разговор вместо десяти минут растягивался на неопределенное время. – Почему бы еще раз не использовать Фазыла?
– Слишком деликатный вопрос. Любая утечка информации – и такое начнется! – Линев закатил глаза и покачал головой. – Однозначно нет.
Неожиданно зазвонивший телефон заставил Данилу выругаться, однако, бросив взгляд на определитель, он засуетился. Быстро надавил на кнопку соединения и приложил трубку к уху. На лице появилось выражение тревоги.
– Да… Понял… Так точно, – он вдруг сник. Медленно опустил руку с зажатым в руке телефоном: – Отменяется.
– Что? – не понял Антон.
– Все, – упавшим голосом проговорил он. – Скрипач убежал.
– Как?! – Антон опешил.
– Совсем…
Эпилог
За всю свою жизнь Скрипач никогда не чувствовал себя таким раздавленным, униженным и оскорбленным, как за эти несколько дней, проведенные в следственном изоляторе. Казалось, прошлого, равно как и будущего, не было. Весь огромный мир с его суетой, городами, людьми, реками и лесами перестал существовать. Вместо него с другой стороны толстых кирпичных стен подступила холодная и гнетущая пустота. Он механически передвигал ноги по кафелю бесконечных коридоров с выкрашенными в уныло-синий цвет стенами, где каждый шаг конвоира, эхом отражавшийся от сводчатых потолков, отдавался в груди. Односложно отвечал на вопросы следователя, снова возвращался в уныло-серую, похожую на пенал камеру, ложился на единственную здесь раскладную кровать и лежал. И так изо дня в день. Скрипач не ощущал голода, вкуса пищи, почти не видел снов, которые скорее напоминали видения забывшегося на короткое время больного смертельным недугом человека. После пробуждения оставалось чувство страха и душевной боли. Думать не хотелось. Как оказалось, попросту не о чем. Перед глазами возникали одни и те же картинки, вяло переставляемые уставшим воображением. Глупое и виноватое лицо Карася, который на очной ставке рассказывал, каким образом ему удалось облапошить Смычкова, одутловатая физиономия Таровского, дающего последние напутствия перед отъездом Скрипача в Москву. Считавший себя центром вселенной Саламбек, Метис. И так по кругу. Но дольше и чаще других он видел жену и дочь. Именно их он сейчас видеть не хотел, поскольку чувствовал себя виноватым перед ними. В мыслях он пытался оправдаться перед женой и дочерью, однако эти попытки были корявыми и глупыми. От этого становилось больно. Скрипач старался переключиться на другую тему. «Наверное, это чувство и называется попыткой бежать от себя, – с тоской подумал Скрипач, и тут же поправился: – Бежать от жизни!»
Он медленно сел, свесил ноги с кровати и задумчиво оглядел камеру, словно впервые в ней оказался. Слегка подташнивало. Нагнулся, нашарил рукой туфли, из которых при аресте вытащили шнурки, взял правую и выпрямился. С опаской покосился на массивную железную дверь, зацепил каблук об уголок кровати и стал его отдирать. Вскоре ему удалось оторвать каблук. Еще раз посмотрел в сторону двери. Было тихо. Всунув между гвоздиками пальцы, достал обыкновенное, запакованное в небольшой, с фирменным логотипом «Нева» пакетик, лезвие. Осторожно распаковал его. Откинул не пригодную для путешествия на тот свет обувь в сторону и двумя резкими, сильными движениями решительно располосовал себе запястье.
