Владимир Гриньков - Человек с двойным дном
– Помнишь, ты сказал, что узнал голос Потапова, – напомнил генерал. – Что ты, будучи на Кипре, позвонил по телефону в Швейцарию, тебе пообещали перезвонить, а в назначенный час вместо телефонного звонка тебя ожидали убийцы. А голос абонента в Швейцарии принадлежал Потапову. Я навел справки, Слава. Потапов в указанное тобой время действительно был в Швейцарии. В общем, взяли мы его в оборот, сейчас дает показания. Там такие удивительные вещи…
Захаров покачал головой, но продолжать не стал. Не нужно этого Корнышеву знать.
– Вторым человеком, который оказался на подозрении, был Нырков, – сказал генерал. – Когда я рассказывал историю полковника Ведьмакина, я, естественно, навел справки и о его семье. Ну, на Кипре они жили, потом с твоей помощью их вывезли в Россию…
Корнышев при последних словах Захарова посмурнел лицом. Генерал сделал вид, что этого не заметил, продолжал как ни в чем не бывало:
– Тут, в России, супруга полковника Ведьмакина умерла… Ну да дело не в этом, – будто спохватился генерал. – В общем, когда мы отрабатывали кипрский след, выплыла интересная подробность. Ведьмакину ты вывез. Их кипрский дом стоял пустой. А спустя какое-то время вокруг того дома крутился – кто?
– Нырков? – вопросительно посмотрел Корнышев.
– Точно! Он тогда, правда, не в ФСБ служил, а в частной охране у олигарха Левочкина. И вот он почему-то проявил интерес к семье полковника. Позже Нырков вернулся в ФСБ, совсем другими делами занимался, но я, когда узнал про тот его давний визит на Кипр, переманил его к себе. То есть поближе к тебе и к Кате. Тоже провокация, как ты понимаешь.
Корнышев молчал.
– Он тебя продал Левочкину, Слава, – сказал Захаров. – Попросту сдал.
Не дождался реакции.
– В общем, я Ныркова и Потапова взял в свою команду, – сказал генерал. – И когда ты, настоящий Корнышев, появился, – они страшно возбудились. Клюнули. И мне уже пришлось думать, как тебя спасать. Лучший способ был – сделать вид, что ты двойник. Двойник им не нужен, потому что ни черта не знает. Вот я и сказал тебе, что ты – не Корнышев.
Помолчали, думая каждый о своем.
– Провокация удалась, – сказал после долгой паузы Захаров. – До твоего возвращения в Россию я ведь не знал, в чем дело, почему на тебя идет охота. А когда эти ребята возбудились, какие-то цепочки стали выстраиваться, связи устанавливаться, и в итоге вся схема передо мной – как на ладони. Ты им был нужен как ключ к Кате Ведьмакиной. Она им нужна.
Корнышев равнодушно пожал плечами в ответ. А мне плевать, мол. Мое дело сторона.
– Полковник Ведьмакин перекачивал деньги в секретный президентский фонд, – произнес Захаров таким тоном, будто лекцию читал. – Его стараниями на счетах в западных банках сконцентрировали двадцать пять миллиардов долларов. Это были государственные деньги, которые вы с генералом Калюжным, царство ему небесное, в конце концов нашли и вернули государству. Но Ведьмакин, как оказалось, успел поработать и на себя. Воспользовался тем, что в подробности мало кто был посвящен – да ведь все еще делалось обходными путями, не совсем законно. Он смог утаить колоссальные суммы. Там миллиарды долларов. И право распоряжаться этими миллиардами – у Кати. Сам Ведьмакин так составил бумаги, что его дочь – владелица этих невообразимых богатств. Возможно, там пять миллиардов долларов. А может быть, и десять. Где-то в этих пределах, Слава.
Захаров строго посмотрел на собеседника. Прямо как профессор на экзамене. Но Корнышев ощущал необыкновенное спокойствие. Он не боялся получить «двойку» за незнание ответа на вопрос.
– Это государственные деньги! – с нажимом произнес Захаров. – Их надо вернуть государству! Ты это понимаешь?
– Разумеется.
– Поможешь?
– Нет.
– Почему?
– Потому что ничем не могу помочь.
– Ты можешь знать, где искать Катю.
– Я этого не знаю.
– Это точно?
– Да, – бестрепетно соврал Корнышев.
Не верил он Захарову.
* * *Пятнадцать верст через глухой лес – путь долгий, на несколько часов. Поэтому послушница Лариса уходила к реке рано, с первыми лучами солнца – лишь бы только стала приметна тропиночка, ею же и протоптанная.
Удочка, сетка для улова, червяки в поржавевшей жестяной банке – это для рыбалки. Несколько сухарей – для себя.
К реке Лариса выходила в ту пору, когда солнце поднялось. Это уже была не та рыбалка, что на зорьке, когда клев идет, не переставая, но выбора у Ларисы не было. Боялась она на ночь оставаться на пустынном берегу, чтобы на зорьке рыбку половить. Тут ночью страх такой, что и молитва не спасала.
Место себе Лариса с давних пор приметила хорошее. Тут дерево наклонилось над рекой, ветки клонились к воде, и под этим шатром, в тени, Лариса могла сидеть часами, терпеливо рыбачить, довольствуясь тем, что подарит ей в этот день река. Суда проплывали редко. Они были наперечет, и Лариса все их знала, как в городе узнают друг друга на улице живущие на ней люди: лично не знакомы и не здороваются, но знают, что это местные, давно приметили.
Лодки тут были редки, далеко потому что от жилья. Редко кто добирался.
В этот день Лариса рыбачила, как и прежде бывало. И вдруг услышала далекий звук в лесной тиши. Этот звук прилетел с реки. Лариса вслушалась в звук и узнала. Сверху по реке спускалась моторная лодка. Шла она споро и вот уже загудело-зашумело где-то рядом, за ближайшим поворотом. Еще минута, и показалась сама лодка. Обычная, низкая, на каких порой и забирались в эти глухие края охотники. А эти, видно, браконьеры. Потому что до открытия охотничьего сезона еще прилично оставалось ждать. Про то, что это могут быть рыбаки, Лариса даже не думала. За рыбой так далеко не плавают. Она по всей реке, эта рыба.
Лодка шла, не снижая скорости. Лариса уже видела, что мужчин в лодке двое. Ее насторожило то, что они внимательно всматривались в оба берега. Один на носу лодки сидел с биноклем и осматривал то один берег, то другой, а второй мужчина, хотя и управлял лодкой, а все равно отвлекался на изучение окрестностей, у него тоже был бинокль. Растревоженная Лариса покинула свое насиженное место и спряталась за дерево. Не хотела, чтобы ее увидели. Боязно ей как-то.
Из укрытия она видела, как поравнялась с нею лодка. Прошла было мимо, но тот мужик, что на корме, все смотрел и смотрел в бинокль в ее сторону. А на берегу удочка ее оставалась и узелок с сухарями. Надо было бы все взять с собой, спрятать от греха подальше. Да теперь уж поздно горевать.
Лодка вдруг поменяла курс, описала дугу и носом развернулась прямо на Ларису. Женщина уже поняла, что обнаружена и что это к ней плывут, да ноги ей с испугу первое время не подчинялись, и еще тешила она себя тщетной надеждой, что обойдется. Но лодка уверенно держала курс на нее. Лариса по едва приметной тропинке побежала в лес. Очень жалко было удочку и все оставленные на берегу припасы. Отбежав прилично, затаилась. Слышала, как захлебнулся заглушаемый мотор лодки. Потом долго было тихо. А потом те двое показались. Прямо на ее тропе. Они шли быстро, при этом внимательно и настороженно оглядывались по сторонам, и при них были ружья. Так охотники не ходят. Не похожи они на охотников. Они шли так, как по следу идет погоня. За нею, за Ларисой шли.
Перепуганная женщина бросилась к скиту. Такого страха она не испытывала никогда. Это был самый сильный страх. Такой, наверное, какой когда-то довелось испытать инокине Софии. Пять лет назад несчастная, пойдя по ягоду, нос к носу столкнулась с медведицей. А медведица та была с медвежонком. Всякий, кто в лес ходит, знает, что не приведи Господь такой встречи удостоиться. Медведица, охраняя медвежонка, всякого встречного-поперечного сразу рвет на части. Инокиня София к смерти приготовилась, стояла смирно в ожидании и читала про себя молитву. И ушла медведица, не тронула. Господь помог в тот раз. Большая редкость, чтобы медведица-мать человека пощадила. Вернулась инокиня София в скит, долго молилась перед образами, а с другими инокинями почти не общалась, и вообще казалось окружающим, что тронулась она умом. А через год с лишним София занемогла, была из скита отправлена в монастырь, а оттуда переправлена в город, в больницу, где и умерла через время в сильных мучениях. Рак у нее обнаружили. Врачи сказали, что причиной, скорее всего, стал сильнейший пережитый стресс. Медведица ее убила, спустя почти два года после страшной встречи.
По тропинке Лариса мчалась, не чуя под собой ног. Задыхалась от бега, но усталости не чувствовала. И не помнила того, как она эти пятнадцать верст отмахала.
У скита, когда Лариса туда прибежала, было безлюдно. Осознание собственного одиночества еще прибавило ей страху, хотя куда уж больше, как казалось. Она стремилась сюда под защиту, а обнаружила, что нет здесь никого. Хотела крикнуть, позвать на помощь, но не было сил на крик, она от этого безостановочного бега задыхалась, как рыба, выброшенная на берег. Ей не хватало воздуха.
