Сергей Донской - Волки в погонах
– С меня хватит! – поспешно предупредил он, представив, что начнется в баньке, когда Тупиков возьмется за дело по-настоящему.
– Слабак! – удовлетворенно хохотнул тот. – Ладно, разрешаю отход на заранее подготовленные позиции. Там возле входа душевая, облейся холодной водичкой и отдыхай. Только много не лей! – предупредил он вдогонку. – Мне оставь!.. Э-эх!
С последующим взмахом простыней Громова вынесло из парной, как пушинку, подхваченную огненным завихрением. Приложив руку к волосам, он с удивлением обнаружил, что они не дымятся, но все же поспешил подставить голову под жидкие струйки холодной воды. Сколько бы ни пытались друзья-товарищи научить Громова испытывать удовольствие от бани, он получал истинное наслаждение лишь на этом заключительном этапе.
В предбаннике пахло прелью, сыростью и еще какой-то дрянью. Сначала Громов заподозрил, что под полом сдохла крыса, но потом ему на глаза попались дырявые полковничьи носки, и, прикрыв их остальной одежкой, он почувствовал себя значительно комфортнее.
Скептически прислушиваясь к полковничьему уханью за дверью, Громов выложил на колченогий стол провизию из «дипломата», ограничившись пока что одной бутылкой. Водки всегда должно быть мало, тогда ее поглощают с особым рвением. Ну, а за добавкой задержки не будет.
– Эх, хорошо!..
Вывалившийся в предбанник Тупиков, облепленный мокрыми листьями, походил на лешего и водяного одновременно. На ходу он успел оценить сервировку стола, а потому обливание холодной водой заняло у него совсем немного времени. Громов и глазом не успел моргнуть, как полковник уже восседал на лавке напротив с парой алюминиевых кружек в руках. Заподозрив, что, орудуя сразу двумя емкостями, собеседник перестанет вязать лыко еще до того, как перейдет к сути, Громов открыл было рот, но в этот момент одна из кружек со стуком перекочевала на его край стола.
– Наливай! – скомандовал Тупиков.
Судя по послужному списку, в боевых действиях он участия не принимал. Однако на поле брани он, наверное, отдавал бы короткие приказы точно таким же решительным тоном, не терпящим возражений. «Заряжай!» Или: «Пли!» Не подчиниться ему было невозможно.
– Супруга потом насмерть не запилит? – осторожно поинтересовался Громов.
– Пусть попробует! – воинственно заявил полковник. – Сегодня мне положено! Не каждый день Родину продавать приходится!
Где-то на середине тирады он успел влить в себя первую порцию, но к закуске пока не притрагивался, прислушиваясь к ощущениям внутри. После чего, удовлетворенно кивнув, распорядился:
– Давай-ка повторим залп.
Громов пока и один раз причаститься не успел, хотя сделал вид, что опять разливает водку поровну. Дождавшись, пока Тупиков опрокинет кружку и закусит сардиной, он сказал:
– Насчет Родины ты не прав, полковник. Она-то, может, и продается, да только не мной, не здесь и не сейчас.
– Верю, – прогудел Тупиков. – Потому что ежели верить не буду, то подлецом себя считать придется. А так все вроде пристойно. Выпиваем, закусываем, разговоры разговариваем. Чего не сболтнешь по пьяной лавочке, верно? – Он хитро прищурил глаз. – Ловко ты меня при Любане моей за жабры взял. Откажись я от денег – она бы мне плешь до самой задницы проела. Комитетчик, что ли?
Не ответив, Громов неспешно выцедил из кружки водку и, плавно возвратив ее на место, усмехнулся.
– Комитетчик, – убежденно повторил Тупиков. – Только ваш брат с такими каменными физиономиями пить умеет. Я слыхал, таблетки вам какие-то специальные выдают, противоалкогольные. Так оно?
– Многолетняя практика, вот и весь секрет, – пожал Громов плечами.
– У меня практика побольше твоего будет, а толку? – Помрачнев, Тупиков неожиданно признался: – Запойный я. В прошлом, конечно.
Вслед за этой не слишком убедительной оговоркой прозвучало новое предложение налить и выпить. Их кружки наполнились и опять опустели, и полковник, наконец, заговорил по существу.
Все, что требовалось от Громова, так это постепенно уменьшать дозы, напоминать рассказчику о наличии закуски и направлять беседу в нужное русло наводящими вопросами.
А услышал он историю прелюбопытнейшую.
* * *– Я службу в крайней южной точке нашей родины начинал, в Кушке. В общем, жизнь – только держись, пей кумыс, закусывай вожжами. Хотя не кумысом мы там заправлялись, а водочкой. – Ласковое прикосновение к бутылке. – Она там действительно до сорока градусов нагревалась, без балды. Отрава редчайшая. А надо же, пристрастился. На стакан упал, как на амбразуру. И пошло-поехало. За это самое дело, – многозначительный щелчок по горлу, – и был уволен в запас в расцвете сил. Что, скажу я тебе, несправедливо очень. Потому как в армии даже боевая техника своей порции спирта непременно требует. А уж люди…
Нет среди военных трезвенников, а из меня, надо же, козла отпущения сделали. Это наш главный штабной особист постарался, Рябоконь. Его рук дело. Хотя какие там руки! Копытами он по мне прошелся! С его подачи на медкомиссию меня направили, а там язву мне приписали. Она у меня зарубцевалась давно, но главврач мне потом шепнул по секрету: поступило распоряжение вас забраковать к едрене фене как самую распоследнюю паршивую овцу. Вот и забраковали. Вытурили из сплоченных рядов коленом под зад и будильник на прощание подарили. А на кой пенсионеру будильник? Что он проспать может? Смерть свою?
В чем, спрашиваешь, тут злой умысел заключался? Да все проще портянки размотанной. Рябоконь, как начальник особого отдела, с моей биографией решил поподробнее ознакомиться. Я ж в штабе без году неделя – что за гусь залетный, чего от меня ожидать можно? Вот этот сивый мерин и разослал запросы своим коллегам, а те рады стараться. Прописали ему, как я в молодости куролесил, чего вытворял, а это, скажу я тебе, просто песня строевая! Я ж такие аты-баты откалывал, что сам потом диву давался, как погоны и голову на плечах сохранил.
Один раз я на развод в присутствии командующего дивизии при галстуке, надетом задом-наперед, выперся. Удивляешься? Все потом удивлялись. А дело так было. Принял я на грудь полкило, не без того. То ли с тоски, то ли с устатку, а скорее всего, просто с похмелья. На этом остановиться бы мне по случаю скопления высокого начальства, а я не удержался, самогонки дрянной добавил. Ну и поплохело. Короче, когда потянуло меня унитаз пугать, я галстук, чтобы не измарать, на шее развернул и за спину забросил. Потом привел себя в порядок, фуражечку сверху нахлобучил и на плац. А тут меня, как главного инженера, генерал из строя вызывает. Я ать-два, ать-два! Шаг чеканю, отмашечку держу, пузо втянуть поглубже стараюсь. Хоть сейчас на Красную площадь!.. Красавец! А над плацем гогот стоит, потому как галстук за моей спиной на ветру вьется. Короче, тот выход мне не удался, да.
Таких историй у меня полный боевой комплект, да ты, я вижу, не за ними явился… Ладно, главное, подливать не забывай, а я волнующие тебя вопросы освещу по мере сил и возможностей. Кха!
Интересуешься: какое дело Рябоконю было до моего морального облика? Отвечаю: в любом штабе свои мутки творятся, о которых посторонним знать совсем не обязательно. А в Московском округе, там та-а-кие дела проворачивались, что только держись! Я-то сразу почуял. Да и ты, надо полагать, не зря штабом интересуешься, а? То-то же… Короче, решили меня убрать от чужого греха подальше. И сколько я ни доказывал Коню этому Рябому, что вот уже четыре года закодированный хожу, капли в рот не беру, он мне не верит. Лупает глазами своими волоокими, шевелит усами и удивляется: «Да кто вас пьянством былым попрекает, Иван Сергеевич, бог с вами! Язвочка двенадцатиперстной – вот единственная причина вашей отставки. А вдруг прободение? Нет уж, вы лучше лечитесь, отдыхайте, медиков добрым словом вспоминайте». И ухмыляется при этом в усищи свои, жеребец такой. Они у него видные были, врать не буду. Все бабы под Рябоконя штабелями падали… Отвлекся? Ладно, баб замнем. Ну, так о чем это я?..
А! Штаб наш. В нем, как и всюду, особисты все главные высоты под прицелом держали. Рябой Конь с яйцами тот не хуже иного генерала жил, гад. У него одна собака имела жилплощади больше, чем мы с Любаней. А все почему? А все потому, что в военных сферах денег прокручивается не меньше, чем в финансовых. Даже больше. Кукуева гора денег. Ежели на водку их израсходовать, то новый всемирный потоп устроить можно. Запросто.
Ты лей, лей, не жалей! Мы к самому интересному подбираемся, должен же ты мне язык развязать, а, хитрован? Думаешь, не замечаю, что пьешь ты через одну да и то не по полной? Замеча-а-аю, я все замечаю. А откровенничаю с тобой вовсе не потому, что мозги водкой залил. Ты ко мне по-человечески подкатил, с уважением. Мог бы на Лубянку выцепить и там книжицей своей гербовой по мордасам меня хлестать, показания выбивая, а ты подходец нашел, денег предложил… Уважаю! Мужик!
Я, вообще-то, к вашей конторе с уважением отношусь, без предвзятости. Вот все вокруг говорят: сталинские соколы, черные воронки… Да только соколы и воронки – птицы разного полета. Знаешь, мне в Москве храм один показали, так там под куполами соколы и мирные голуби уживаются. Первые, конечно, питаются вторыми, в страхе их держат и в почтении. Но голуби-то при этом никуда не улетают, живут и размножаются, вот в чем загадка природы. Это потому, что главная напасть для них – вороны. И как только твари эти черные начинают на голубков наезжать, соколы им живо небо над Сталинградом устраивают. К чему это я? Да к тому, что человеческое общество по тому же принципу устроено. Потом эту тему обсудим? Ладно, не возражаю. Ближе к телу, так ближе к телу… Плесни-ка еще пяток бульбочек, и приступим к главному.
