Евгений Сухов - Я — вор в законе: Мафия и власть
— Я не требую от вас никаких признаний. К тому же я вполне могу ошибаться. Но даже если мои догадки относительно вас справедливы, то я прекрасно понимаю, что вы не вправе их подтвердить. В любом случае мы должны полагаться друг на друга, поскольку придерживаемся сходных взглядов на будущее страны и на пути движения к этому будущему. С этого дня вы получите возможность связываться со мной напрямую, где бы я ни находился. Можете рассчитывать на мою помощь при решении всех тех проблем, которые мы сегодня обсуждаем. Учтите, — премьер наставительно поднял палец, — это означает, что вам через меня будут помогать множество и других людей — весьма влиятельных, умных и талантливых. Свое кресло я могу потерять в любой момент, и думаю, что скоро и в самом деле его потеряю, но вот друзья, к счастью, всегда остаются с нами. Они всегда придут на помощь. От нас требуется только одно — не опускать рук и не сдаваться.
ГЛАВА 33
Слава Парфенов был счастлив. В самые дорогие столичные магазины он заходил как к себе домой, хозяйским взглядом окидывал красивых девушек. В самом дорогом заведении он мог себе позволить между делом выпить кружку пива, подзывая официанта неподражаемым хозяйским жестом. Слава овладел столицей быстро и без особых усилий, в то время как многие другие тратили и тратят на это лучшие годы жизни. Весь секрет состоял в его умении делать правильную ставку. Для Славы тараном для проникновения в Москву, в эту неприступную крепость, послужили наркотики.
В Душанбе русская семья Парфеновых (родители- инженеры и вчерашний школьник Слава) голодала в самом буквальном смысле этого слова. Когда-то интернациональное население душанбинских новостроек, создав отряды самообороны, сумело защитить себя от банд погромщиков, состоявших из таджикской молодежи, в основном сельской. Погромщики кричали о защите ислама и родной культуры, а сами желали пограбить горожан, которых они считали богачами, попробовать их женщин, казавшихся такими красивыми, а в идеальном случае и вселиться в их дома, такие светлые и удобные. Изнеженные горожане дали, однако, такой свирепый отпор, что в погромах с тех пор никто даже и не помышлял. Однако если с насилием русскоязычному населению удалось справиться, то победить голод им не удалось. Несмотря на разгром исламистов, на дружбу с Россией и на присутствие российских войск, жить некоренному населению, и в том числе семье Парфеновых, становилось все труднее и труднее. Таджикам тоже приходилось нелегко, но они все же могли найти себе работу и не подвергались опасности в повседневной жизни. Любой начальник-таджик при наличии даже самого способного безработного русского все равно нанимал таджика — лучше представителя своего клана, а еще лучше — родственника. Таким образом, при отсутствии каких-то заметных эксцессов на национальной почве выдавливание русскоязычных продолжалось, и главным его рычагом являлся голод. Однако семья Парфеновых и уехать не имела возможности: на контейнеры для перевозки вещей в Россию денег не было, за их душанбинскую квартиру они могли выручить лишь смехотворную по российским масштабам сумму, а самое главное, конечно, состояло в том, что в России их нигде не ждали.
Слава слушал все эти разговоры, перебивался случайными заработками, которых хватало разве что па хлеб, и изнывал от безысходности, когда вдруг встретил на улице бывшего одноклассника Джафара Касимова, сына правительственного чиновника средней руки. Приятели поздоровались, поговорили об одноклассниках, причем оказалось, что уехало чуть ли не полкласса, а затем Джафар задал вопрос, которого Слава ждал и боялся:
— Ты сейчас где?
Жизнь в стране, охваченной гражданской войной, давно приучила Славу не грубить, однако тут перед ним стоял его одноклассник, и он не выдержал и огрызнулся:
— А что, не видно? Помойкой заведую на рынке.
Однако Джафар не обиделся, а с улыбкой обнял Славу за плечи:
— Да ты не сердись, я не дурак, все понимаю. Ты в этом не виноват, просто жизнь так повернулась. Сволочь Горбачев, такую великую страну развалил, а теперь нигде порядка нет… Но что же делать, надо как-то выбираться из этого дерьма. Если мы сами себе не поможем, никто нам не поможет.
Джафар еще не перешел к делу, а Слава уже догадался, о чем идет речь. До него и раньше доходили слухи, что Джафар промышляет наркотиками, а его отец входит в узкий круг лиц, которые контролируют этот промысел в республике.
— Наркотики, конечно, нехорошее дело, — продолжал Джафар. — Но если есть люди, которым нужна дурь, то они ее достанут и найдутся люди, которые им ее продадут. Так почему же кто-то другой будет делать бабки, а мы будем хрен сосать?
Слава с готовностью поддержал Джафара. Как только он понял, куда клонится разговор, он уже решил на все согласиться — настолько измотали его нищета и полная безысходность. К тому же вхождение в могущественную структуру наркобизнеса влекло за собой не только хороший заработок, но и уважение окружающих, прочное общественное положение и защищенность. Слава оценил оказанное ему доверие — люди, вовлекаемые в наркобизнес, проходили строжайший отбор, каждая кандидатура всесторонне рассматривалась и обсуждалась. Как ни странно, Славе помогло то, что он был русским. Та структура, к которой принадлежал Джафар, сбывала наркотики в сибирских городах, однако теперь, по мнению руководителей организации, пришло время расширять обороты и выходить на необъятный московский рынок. Для этой цели следовало привлечь Новых людей, и предпочтительно русских, поскольку таджики, сколько бы они не маскировались, все равно резко выделялись среди москвичей, а это не вязалось с той строжайшей системой конспирации, которую постепенно разработали и внедрили наркодельцы. Частью этой системы сделался и Слава Ему выправили российские документы и московскую прописку, чтобы сделать его своего рода резидентом в столице.
Слава быстро стал фанатиком конспирации. Жизнь его разительно изменилась к лучшему, так что он категорически не желал менять свое нынешнее благополучие на тюремные нары. Поэтому его не надо было агитировать за соблюдение осторожности. Он принимал как должное то, что перед выездом в Москву гонца с партией товара ему звонили совершенно незнакомые люди и произносили некий условный текст, который ничего не мог сказать постороннему слушателю, даже если бы таковой присутствовал при разговоре. Гонца Слава тоже не знал и не встречался с ним — приезжал на вокзал и забирал в оговоренном месте сумку с товаром завербованный Славой человек. С гонцом этот человек тоже не встречался. Затем человек Славы брат такси, доезжал до условленного места, оставлял там сумку и уходил, не заботясь о дальнейшем. Дождавшись его ухода, сумку забирал другой посредник и отвозил товар покупателю, который уже был извещен о готовящемся поступлении. Тот расфасовывал товар и либо продавал его сам, если речь шла о знакомых надежных клиентах вроде содержателей наркопритонов, либо отдавал его розничным торговцам, толкавшимся на Пражском рынке, у метро «Новогиреево», у аптеки на Лубянской площади и в прочих подобных местах, хорошо известных всем наркоманам столицы.
Налаженная система конспирации делала таджикскую мафию и ее московскую структуру, созданную Славой Парфеновым, крепким орешком и для милиции, и для прочих возможных противников. Конечно, милиция время от времени ловила мелких сбытчиков и даже выходила через них на так называемых «фармацевтов», хранивших и фасовавших товар, но далее цепочка обрывалась, так как «фармацевты» не знали тех, кто привозил товар, а торговцы-посредники не знали друг друга, и даже те из них, кого завербовал лично Слава, не знали, как найти его в Москве. Нигерийские наркоторговцы не принимали и сотой доли этих мер безопасности, полагаясь на свой статус иностранных граждан и на то, что из любой затруднительной ситуации можно выпутаться, отказавшись понимать по-русски. Поэтому Коле Радченко не составило труда выйти на торговавших наркотиками африканцев, а остальное для него и подавно было делом техники.
Адетунджи и его компания пострадали из-за того, что подумали, будто с ворами в законе можно поступить так же, как с милицией, то есть просто изобразить непонимание, и от тебя в конце концов отвяжутся. Такое нахальство стоило нигерийцам жизни, зато их земляки, узнав о происшедшей расправе, сделались куда понятливей и принялись беспрекословно платить. Первую часть поставленной задачи Колян выполнил, но эта часть была самой легкой. Об этом он откровенно заявил Вите Тульскому во время их очередной встречи, на которую Витя привез сумку с деньгами.
— Недешево ты нам стоишь, — передавая сумку, пожаловался Витя, но Колян тут же оборвал его:
— Ты думаешь, я не знаю, сколько вам платят в месяц эти черножопые? А все благодаря мне. Так что надо не жаловаться, а спасибо мне сказать. И учти: с неграми разобраться было нетрудно, они держались на виду. А вот таджики — другое дело. Да там, собственно, не только таджики, там, в ихней системе, и русских хватает. Я тут поспрашивал кое-кого — их московские агенты все русские. Короче говоря, выйти на мелких сбытчиков, которые толкают товар на улице, особого труда не составит, но чтобы выйти на тех, кто может платить, потребуется время — возможно, даже несколько месяцев.
