Американец - Борниш Роже
— Жаль…
Она чувствовала опасность, исходящую от этого слова, и постаралась определить эту тайную угрозу:
— Что значит жаль, коп?
Голос ее дрожал от волнения. Джек Брайнд ответил ей сладким голосом:
— Это значит, красотка, что если ты не с нами, ты против нас. Понятно?
Да, она все поняла. Даже слишком хорошо. Боже милостивый, куда она ввязалась, вот идиотка. Все из-за Роббинса, которому, наверное, плевать было на нее. Да и чем сейчас поможешь Роббинсу, ведь его разорвало на куски, там, на улице. А этот инспектор не склеит его заново и не воскресит. А она, Джун, по уши в дерьме. Да, Роббинс был, конечно, нормальным парнем. Лучше, чем другие. Но за это она ему делала скидку. А теперь попала в такой переплет! В следующий раз пусть из них хоть фарш сделают, из этих легавых! Она будет держаться подальше…
— А когда кто-то против нас, — продолжал Джек с легкой усмешкой на губах, — с ним могут случиться неприятности… Вот, взгляните…
Он выдвинул ящик письменного стола.
— Это магнитофон, который записал весь наш разговор. И очень жаль, если господа мафиози узнают, что ты сдала Мессину. Ведь ты же рассказала о Рокко и о других, да? А ты знаешь, что бывает с теми, кто заговорил… Ну, вот. Я тебе даю неделю сроку, чтобы ты узнала и мне сообщила, где найти Джо и Джимми. И ни дня больше. Все, привет!
Никто не провожал Джун, когда она с трудом поднялась со стула и, спотыкаясь, направилась к выходу. Никто, включая сержанта Даймонда, который не смел взглянуть ей в глаза. Ничего не попишешь, возражения бесполезны, и она это знает. Первый раз в своей жизни толстая Джун ощутила себя в ловушке.
IV
Над моей голубятней сверкают под июльским солнцем металлические кровли домов. Солнечный свет золотит серые стены и гигантские антенны на здании Управления полиции. Через настежь открытые широкие окна доносится стук пишущих машинок. Перед величественным порталом здания — море машин, торопящихся в сторону пригорода Сент Оноре.
Телеграмма из Интерпола заставила меня проглотить оскорбление Толстяка. Я лихорадочно достаю из ящика два зеленых бланка, помечаю в левом углу каждого из них УП, сокращение от: Уголовная полиция, первый отдел. На одном бланке я пишу фамилию Серизоль, на другом — Лангуст, подписываю их и кладу в корзину подъемного устройства для отправки на восьмой этаж. Потом звоню в звонок, и надо мной в сумраке клетки появляется чья-то голова:
— Скажите Роблэну, что это надо сделать срочно. Для патрона…
Высокий и худой старший инспектор Роблэн педантичен и обходителен. У него привычка в момент глубокой задумчивости поглаживать серебрящиеся бакенбарды, что делает его похожим на старого английского лорда. Роблэн — это мозг, это память полиции. В архиве ему подчинена сотня одетых в серые халаты инспекторов-архивистов. Когда я пришел в полицию, он взял на себя роль моего наставника, давая ценные советы: ему нравился мой взрывной характер.
Там, наверху, в полумраке, голова кивнула мне в ответ:
— Ладно, сейчас отдам это шефу…
Я закрыл окошко и вернулся в кабинет, доставая сигареты из кармана.
— В полиции слишком много курят, — сказал мне доктор с улицы Камбасэр, делающий скидку сыщикам из Сюртэ.
Подняв указательный палец вверх, он продолжал:
— Мой друг, обратите внимание на ваши бронхи, они так же закопчены как туннель, по которому ходят паровозы…
К тому же недавно я начал кашлять, как старик. Особенно по утрам. Это не нравится Марлиз. Он прав, в сущности, этот доктор, похожий на старого папу. Надо сделать усилие. Придется уменьшить мою дозу Филипп-Морриса. Это непросто!
Завтра я перейду на жвачку. Челюсть будет как у американца. Одна пластинка, одна сигарета. Фифти-фифти. Так будет лучше. Но сегодня? Да, сегодня мне не обойтись без привычной дозы никотина. Я курю уже четвертую, когда, наконец, великий Роблэн, подмигнув мне, вручает досье Серизоль:
— Одна есть. Это итальянка, живет в 16-м округе. Красивая шлюшка. Я тебе дал только АА, в других картотеках ничего нет. Что касается Лангуста, зайди позже. Среди наших питомцев его нет.
Тем хуже. Начну с того, что уже есть. Да, она, действительно ничего, эта Лилиан Серизоль. Живет на улице Лекэн, дом 5. Ну что же, вперед — посмотрим дом и поболтаем с консьержкой. Если, конечно, она уже не уехала куда-нибудь тоже в Коррез!
С сигаретой в зубах я шагаю по старым улочкам в Пасси, где раньше земледельцы, виноградари и гончары селились поближе к церкви Нотр Дам-де-Грас. Времена изменились. Поля и виноградники превратились в шикарный квартал, денежные обитатели которого сейчас проводят время на пляжах Довиля, Биаррица или Жуан-Лепэна. Я второй раз прохожу мимо витрины кондитерской Коклэна, где красуются заварные пирожные с ромом, блюда с эклерами и воздушными суфле, мимо места, где раньше была городская станция, а теперь раскинулась очаровательная площадь Пасси. Отсюда когда-то начинали движение фиакры компании «Акселерэ» в направлении далекого Королевского Дворца. Я иду по улице Анонсиасьон. Большая часть лавочек уже закрыта.
Боже, как жарко! Солнце припекает узкую улочку Лекэн и фасады домов, украшенные в стиле XVIII века. Я весь в поту. Не лучшее время для допроса сплетницы-консьержки. В такую жару лучше быть в Коррезе, чем шагать по раскаленной мостовой в Париже.
Я еще не обедал, но пока не хочется. Досье Мессины перебило мне аппетит. Я потратил на него почти два часа, аккуратно переписав на линованную бумагу для сведения Толстяка все самое ценное.
Американцам надо вернуть все, что им принадлежит. У них особая манера четко излагать все имеющиеся сведения в запросах о розыске, а нашим преподавателям в полицейских училищах надо бы поехать перенимать опыт в Национальную Академию ФБР, чтобы потом познакомить курсантов с новейшими методами проведения расследований.
В их досье чего только нет. Фотографии подозреваемого, качеству которых позавидовали бы в Голливуде, и данные обмеров его лба, носа, глаз, рта, ушей, подбородка, шеи, грудной клетки, конечностей, пальцев рук и ног, цвет кожи, ногтей, их форма, длина шрамов, величина родинок — все отмечено, описано, классифицировано в такой форме, что и полицейский-новичок сразу же произведет необходимое опознание. Это просто фантастика! Помимо отпечатков пальцев есть и отпечатки ладоней, стоп в обуви и без, детальное описание тиков, осанки. Перечисляются пороки, привычки, связи, склонности к определенным типам женщин, любимые игры, напитки, сигареты, марки машин. Это уже не путеводитель по преступному миру, a Who’s Who образцового федерального агента. Даже волосок Рокко, которые агенты ФБР подобрали во время тайного обыска, присутствует в досье в полиэтиленовой упаковке.
Он и правда красавчик, этот американец итальянского происхождения Мессина. Тип прекрасного незнакомца, с черной шевелюрой и влажным взглядом меланхоличного влюбленного. Именно такими любит восхищаться Марлиз в кино на бульваре, куда я ее вожу, когда Толстяк не очень загружает меня работой… Мессина широко улыбается перед объективом американской эмиграционной службы, может быть, вспомнив об украденных незадолго до отъезда из родной Италии драгоценностях и ответных мерах всей римской полиции.
… Графиня Бьяцонни ни о чем не подозревала. Она лежала в своей ванной, когда дерзкий грабитель проник в ее спальню через открытое окно на четвертом этаже. Пока она надевала пеньюар, ларец с драгоценностями исчез. Так же исчезли драгоценности продюсера Семюэла Фредштейна, кумира молодых актрисок от Беверли Хиллз до Лос-Анджелеса, и вся зарплата рабочих самого большого сталелитейного предприятия Мичигана в Гэри. Тогда был украден миллион долларов. И перед каждой кражей было замечено появление красавчика Рокко. Но, несмотря на всю компетентность итальянской и фантастическое техническое оснащение американской полиции, Американцу удавалось выйти сухим из воды. Да, Толстяк мне сделал хороший подарок…
В обед я звоню домой:
