Прототипы - chromewitch
— За мной, — Полли подхватывает Артема, — мы выберемся, мы должны двигаться, я знаю больницу и...
Он все еще не чувствует полного веса Артема на своем плече. Марго вцепилась в него мертвой хваткой и мотает головой. Вокруг них текут нечистоты, они по колено в дерьме сейчас — буквально, и по уши — фигурально, но все же Марго молча требует, чтобы Полли остановился. Она отпускает Артема, только чтобы сообщить жестами:
«Мы — в больницу. Ты — нет».
— Что? Почему...
«Ты — идти». Жесты Марго и близко не такие точные, как обычно, а Полли от шума крови в ушах не может соображать ясно.
Однако он понимает.
Он один тут твердо стоит на ногах, а значит — он один может добраться до остальных и выяснить, что это, черт побери, было.
И начинать надо быстро.
Сейчас.
— Ты выберешься? — спрашивает он. — С ним.
Марго кивает, и он кивает в ответ. Артем мычит что-то, прежде чем полностью обмякнуть.
Даже так не может не вставить свое замечание.
Глубоко в канализации, с полицией на хвосте, уничтоженные и раздавленные, они расходятся в разные стороны.
3. В бегах
Флай все еще помнит, как извивался язык под ее пальцами. На костяшках уже не видно следов — синтетика гораздо более упруга, нежели настоящая кожа — но Флай все равно помнит: его зубы вцепились в ее ладонь. Ее рука гасила его крик.
Кто он? Кем он... был?
«Был» — это звучит дико. Да, люди умирают, и Флай большая девочка, — пожалуй, понятие смерти в Аркадии приходит к людям быстрее, чем даже ответ на вопрос, откуда берутся дети. Но Флай впервые увидела трупы не со стороны — и она впервые стала причиной появления этих трупов.
— П-причина п-появления т-трупов.
Ее зубы стучат, ее бьет озноб, и она говорит только чтобы проверить, что речь ей еще подчиняется, а этот гул в ушах, эти пронзительные крики — это ее память, это ее сломанный мозг, это ее убитая психика, и она... Флай еще жива. И даже в более-менее здравом рассудке, раз может говорить.
И «причина появления трупов» — звучит гораздо лучше, чем «убийца».
Отстраненно.
Холодно.
Спокой...
Флай останавливается и ее выворачивает наизнанку уже во второй раз.
Первым инстинктом было — бежать. Возможно, экзоскелет развратил ее: способная обогнать машину, она даже не подумала о том, чтобы остановиться и сдаться в руки полиции. Возможно... возможно, не только это. Ведь она уже давно не чувствовала себя настолько живой.
Только вот жизнь — отстойная штука, особенно в трущобах Аркадии, и очень скоро Флай ощутила это на себе. Где-то в своих мечтах она представляла раньше, как может сбежать, и там это было довольно просто: в тех случаях, когда требовалось быстро уйти с радаров, ответ мог быть только один — Триал, закрытая аркадийская Сеть и оператор связи, способный стереть тебя с любых радаров. Единственная аксиома этого города — пока ты платишь Триалу, твои данные неприкосновенны, только вот... В реальности «Новатех» потребовалось несколько минут, чтобы заблокировать ее счета, и оставшись без денег — Флай могла только отрубиться от Сети полностью и идти без остановки, выбирая улицы потемнее, чтобы городская камера или чей-то дрон не отметили ее передвижения.
Отсутствие связи пугало больше, чем отсутствие денег, и под этим натиском быстро сломалась даже совесть. К тому же...
— Я же не виновата? — спрашивает Флай сама себя. — Это же была... не я.
Один из бомжей, спящих у помойки после — если красно-фиолетовые синяки под глазами не врут — дешевых стимуляторов, поднимает голову на звук. И, конечно, узнает ее. Сонная улыбка растягивает его уродливые черты, придает грязному лицу выражение мечтательности, и этот контраст бьет по мозгам.
— Дерьмо, — бормочет Флай, не в силах остановить собственный голос.
Ее лицо узнает даже последний сброд, да и без того — она слишком приметна в своем обтягивающем ярком комбезе, со своим идеальным кукольным лицом и, конечно, экзоскелетом. Планер складывается за спиной, но вот почему она никогда не показывала это на камеру — в сложенном состоянии он уже совсем не напоминает ангельские крылья. Скорее, что-то вроде горба из металлических спиц и полимерной пленки.
Флай поворачивает голову к бомжу, не пытаясь сбежать или скрыться. Ужас от совершенных убийств вновь теряется за волной обычной человеческой... брезгливости.
Они смотрят друг на друга, и мир становится очень тих. Темные от грязи и наслоений граффити стены подпирают их, и Флай только моргает, пока бомж медленно трезвеет, видя что фея небесная сошла на землю именно в его вонючем закоулке. Не дав ему, впрочем, открыть рот, Флай шагает вперед и поднимает его за шиворот.
У него мертвое лицо — лицо вконец обдолбанного наркомана, сидящего на самой дешевой химии. Мутно-серые глаза почти пропадают на фоне ярко-красной капиллярной сетки, вены слишком заметные и слишком темные. Кожа бумажная, и Флай почти слышит, как она рвется, когда ее металлические пальцы смыкаются на его горле. Она душит случайного человека безучастно и с трудом останавливает себя. Всхлипывает — но не от страха за собственный рассудок или чужую жизнь, а от того, что ей надо будет стащить с этого полутрупа пальто.
— Точно! — вскрикивает кто-то над ее головой. — Это она!
Придыхание слышно даже в электронных помехах. Дрон висит над ее головой и разговаривает человеческим голосом. Флай быстро оглядывается и, не найдя опоры получше, подпрыгивает и стопой отталкивается от мусорного контейнера. Тот со скрежетом проезжает полметра по асфальту, нарушая идиллическую тишину наркоманского закоулка, Флай успевает поймать дрон и упасть с ним на землю. Дрон маленький, кустарного производства — основа с камерой легко помещается в ее руке, к ладони липнут остатки моментального клея.
— Да! — радостно отзывается дрон. — Вот так, ближе, куколка!
«Куколка» — это слово вызывает приступ отвращения, и Флай, даже не задумываясь над причиной чьей-то разговорчивости, резко сжимает кулак, с наслаждением слушая хруст микросхем и пластика, а потом давит уцелевший окуляр ногой.
— Нет! Пожалуйс...
Флай выдыхает, унимая дрожь. То, что разрушение — один из ее методов избавления от стресса, она и так знает, статистика «Кровавого турнира» не даст соврать. Но никогда еще деструкция не вызывала такого...
