Антон Антонов - Негодяи и ангелы
9
В то утро, когда это письмо пришло в штаб дивизии вместе с другой почтой, генералу Игрунову было явно не до него. Ночью в дивизии случилось ЧП. Из караула сбежал рядовой отдельного батальона связи. Сбежал с оружием — автоматом Калашникова старого образца со складным прикладом. Эти автоматы достались связистам по наследству от десантников, когда те получали новые АК-74. А до этого у связистов и вовсе были карабины. Радовало, что, убегая, рядовой Чудновский никого не убил, как это стало уже привычным в Российских вооруженных силах. А огорчало то, что с четырех часов ночи, когда бегство было обнаружено, и до двенадцати часов дня, когда в дивизию прибыла комиссия из штаба округа, беглеца с автоматом и тремя полными рожками боевых патронов обнаружить не удалось. Пытаясь разобраться в причинах ЧП и его возможных последствиях, генералы и офицеры все больше укреплялись в убеждении, что Аристарха Чудновского вообще не следовало брать в армию. И между прочим, на призывной комиссии он сам очень старался доказать это врачам — в особенности психиатру и невропатологу. Но генералы, офицеры и военврачи в последнее время придерживались той точки зрения, что если комиссовывать всех призывников, которые «косят по дурке», то армия вообще останется без солдат. В своей роте Арик имел кличку Чудик и вел себя соответственно. Из-за этого его, как правило, не рисковали ставить в караул. Но недавно в роте появился новый прапорщик, который решил превратить Чудновского в настоящего солдата. Заступая начальником караула, он настоял, чтобы Чудновского включили в число часовых.
Правда, пост ему дали совсем рядом с караульным помещением. Но и от забора недалеко. А забор не простой, а с ржавыми решетчатыми воротами, которыми давно никто не пользовался. Около трех часов ночи начкар Федорчук примерно в десятый раз заглянул на пост к Чудновскому, чтобы проверить, как тот несет службу. Чудновский выглядел так, будто вот-вот упадет в обморок, в результате чего склад оборудования надолго останется без охраны. Прапорщик Федорчук, способный не спать неделю, сгибающий руками кочергу и непобедимый в рукопашном бою, поставил рядового по стойке «смирно» и стал в подробностях излагать ему план поэтапного превращения слабосильного истерика Чудновского в образцового солдата.
— Да я лучше подохну! — неожиданно смело и твердо, хотя и опустив глаза, произнес Чудновский. — Возьму и застрелюсь прямо здесь. Может, вас тогда выпрут из армии, и вы не будете больше над нами издеваться. И еще можно было избежать ЧП, если бы Федорчук немедленно снял Чудновского с поста и забрал автомат. Но такой исход противоречил всем планам и теориям Федорчука, так что прапорщик просто рассмеялся Чудику в лицо.
— Ты?! Застрелишься мне назло?! Да что ты говоришь? Ты, парень, ври, да меру знай. Такие как ты, не стреляются. Ты слишком любишь жизнь и слишком боишься боли. А умирать очень больно. К тому же ты очень любишь свою мамочку, а то бы не писал ей письма каждый день. Представь, что будет, если она вместо твоего письма получит сообщение, что ты застрелился назло какому-то прапорщику. Взгляд, который подарил ему осмелевший от отчаянья рядовой Чудновский был настолько красноречив, что прапорщик добавил.
— И не смотри на меня, как удав на кролика. Меня ты тоже не застрелишь. Духу не хватит. После этих слов Федорчук повернулся и ушел, не оглядываясь. И Чудновский действительно его не застрелил. И сам не застрелился. Он, правда, дрожал всем телом, и неясно было, что он сделает в следующий момент .
— то ли огласит расположение части истерическими воплями, то ли станет кататься по земле, то ли просто присядет где-нибудь в тени и заплачет, а может — начнет стрелять, но не в людей, а в воздух или в землю. Однако в итоге Чудновский ничего такого делать не стал. У невротиков бывают иногда периоды особого просветления, когда нервы напряжены, но это выливается не в бессмысленную истерику, агрессию или депрессию, а в довольно четкие и рациональные, а самое главное — решительные действия, которых редко можно ждать от таких людей в обычном состоянии. Конечно, нельзя сказать, что Арик полностью контролировал свои действия. Иначе он учел бы, что дезертирство с оружием карается гораздо строже, чем просто побег из части. И еще учел бы, что бежать ему, в принципе, некуда. Но обо всем этом рядовой Чудновский забыл. Им владела одна навязчивая идея.
Сейчас он перемахнет через забор и ищи ветра в поле — а виноватым окажется начальник караула, прапорщик Федорчук. Даже если не откроется их последний разговор, прапорщику все равно будет плохо — ведь это по его настоянию Чудновский попал в караул. И вообще, Арик едва мог терпеть все эти семь месяцев дедовщину — но терпеть сверх того еще и учителя жизни в звании прапорщика было выше его сил. А рациональность его действий заключалась в том, что он очень тихо перелез через железные ворота и сразу скрылся в лесу. И пошел лесам, ориентируясь по звездам, к старой турбазе, до которой было километров пятнадцать. После того как от нее отказался завод «Серп и молот» (ныне АООТ «Металлоконструкция»), никто не мог с уверенностью сказать, кому она принадлежит, и никто о ней не заботился.
Несколько лет назад в ее главном здании случился пожар, и с тех пор этой базой вообще перестали интересоваться. Тем более, что место было слишком неудобное.
Нормальные туристические объекты тяготели к озеру, а этот поставили среди леса на речке, в которой летом взрослому мужику по пояс. Арик надеялся, что его не будут искать там. Хотя бы потому, что про эту турбазу мало кто знает. И тем более никому не известно, что рядовой Чудновский может про нее знать. Наверняка все решат, что он рванет прямиком домой, к маме. Тут всего-то 28 километров , пять часов хорошим шагом. Они ведь его за дурачка считают. За маменькиного сыночка с искривлением мозгов. А он переждет на базе пару дней, а потом что-нибудь придумает. В крайнем случае разденется догола и внаглую пойдет через город до областной психбольницы, пугая людей криками: «Да погибнут прапорщики, да поразит их гром небесный и да уничтожится племя их на земле». И пусть попробуют после этого не комиссовать.
10
Как минимум в одном беглый солдат Аристарх Чудновский оказался прав. Прапорщику Федорчуку действительно пришлось плохо. Когда обнаружилось отсутствие Чудновского на посту, Федорчук при солдатах громко произнес.
— Черт! Неужто все-таки застрелился?! Это дошло до дежурного по части, и тот, зная характер прапорщика, спросил у него, строго глядя прямо в глаза.
— Что ты ему сказал? С чего ему стреляться? Федорчук попытался отделаться полуправдой — будто бы он прочел Чудновскому лекцию о том, как должен выглядеть и вести себя образцовый солдат, а Чудновский отреагировал неадекватно.
— Как именно? — спросили у прапорщика. И в конце концов пришлось Федорчуку признаться, что Чудновский угрожал самоубийством.
— И вы, зная об этом, не сняли его с поста? Оставили у него в руках оружие?! — воскликнул прибывший к тому времени в часть комбат, и голос его не предвещал ничего хорошего. На гауптвахту прапорщика отправил, однако, не он, а сам командир дивизии генерал Игрунов. И вкатил по полной программе — десять суток. Сопроводив это замечанием в том духе, что солдат, конечно, надо воспитывать, но не до такой степени, чтобы они стрелялись на боевом посту из вверенного им по службе оружия. Правда, к моменту прибытия генерала на место происшествия было уже ясно, что тела рядового Чудновского нигде поблизости нет, и выстрела никто не слышал.
Прапорщик Федорчук сам себя ввел в заблуждение и подвел под монастырь, задним числом приняв слишком близко к сердцу слова пропавшего рядового. В результате, вместо того, чтобы срочно объявить тревогу и начать широкомасштабные поиски дезертира, весь батальон больше часа искал несуществующий труп. А за это время Чудновский запросто мог дойти до города, и если у него где-нибудь там хранится гражданская одежда, то искать его станет в десять раз труднее. А кроме того, он может продать автомат. Хотя это вряд ли. Скорее всего, он бросит оружие в лесу, а сам пойдет не в город, а к ближайшей железнодорожной станции. И сядет на первую же электричку, идущую к родному дому. Генерал Игрунов всегда был против этих новомодных веяний — отправлять призывников служить в части поблизости от дома. В старой советской системе был заложен глубокий практический смысл. Когда парень из Москвы служит где-нибудь на китайской границе, то он, дезертировав, оказывается в незнакомых местах, за тридевять земель от дома, да порой еще в иноязычном и недружественном окружении.
И поймать его в этом случае — раз плюнуть. А если от места службы до дома 28 километров , то все гораздо хуже. За два часа Чудновский вполне мог добраться до родного города на электричке. До станции — двадцать минут, на поезде — еще двадцать, плюс дыры в расписании в это время суток. Уточнили и расписание. Электрички прошли в 4.08 и в 5.12. Чудновский мог уехать на любой. Причем если он укатил на первой, то уже к половине пятого был дома, а еще через час мог оказаться где угодно с помощью мамы и всей родни. Тем не менее Белокаменская гарнизонная комендатура с двухчасовым опозданием все же начала операцию «Чайка-2». Не сделать этого комендатура просто не имела права. «Чайка-2» — это армейская операция по задержанию солдата, покинувшего часть с оружием в руках. Дивизия и весь гарнизон выставляют посты на дорогах и дополнительные патрули в городе. Оповещаются все правоохранительные службы. По местному телеканалу передается информация для населения. Главная задача — сделать так, чтобы беглецу было некуда идти, чтобы каждый, кто его увидит, немедленно позвонил по 02, и через десять минут дезертир был бы окружен и захвачен или — если он откроет огонь — уничтожен. Конечно, все это бесполезно, если Чудновский уже дома и прячется где-нибудь в стенном шкафу, да вдобавок еще не у мамы, а у какой-нибудь троюродной тети. Но чем черт не шутит — вдруг он еще в Белокаменске или где-то рядом. А пока генерал Игрунов лелеял эти надежды и метался в своей черной «Волге» между штабом дивизии, отдельным батальоном связи и городской военной комендатурой, среди неразобранной почты его дожидалось письмо о самоубийстве. Только написано оно было вовсе не рядовым Чудновским.
