Богдан Сушинский - Золото Роммеля
«А ведь в Берлине в этом деле покровителя у него нет! – с удивлением открыл для себя фон Шмидт. – Фельдмаршал, наивная его душа, просто отдает эти сокровища рейху, не задумываясь над тем, в чьи конкретно руки они попадут, кому в итоге достанутся».
– В таком случае, господин фельдмаршал, следует подумать не только над тем, кому мы можем довериться во время прохождения операции, но и кого следует напрочь исключить, а кого – столь же решительно опасаться.
– Хотел бы напомнить, барон, что перед вами – командующий экспедиционным корпусом, а не главарь сицилийский мафии, – помрачнел Роммель. – И мне крайне неприятно заниматься всем тем, о чем вы только что говорили.
Шмидт не сомневался, что фельдмаршал искренен с ним, однако эта его искренность лишь усугубляла сложность положения. Налаживать связи в верхних эшелонах власти, так или иначе, придется ему, Роммелю. Осуществлять общее руководство операцией тоже способен только он. И наплевать, кем он будет чувствовать себя при этом: главарем мафии или пиратствующим капитаном какого-нибудь шлюпа.
– За сокровищами начнется охота сразу же, как только они будут доставлены в порт, для погрузки. А возможно, и раньше. Причем бригады охотников станут формироваться чуть ли не во всех столицах мира. И не думаю, что прибытие конвоя в Германию само по себе обезопасит нас с вами; скорее наоборот: в самом Берлине неминуемо найдутся люди, которые захотят избавиться от нас, как от нежелательных претендентов на часть сокровищ или, по крайне мере, от нежелательных свидетелей.
– Над таким исходом операции стоит поразмыслить, – угрюмо согласился фельдмаршал, заставив фон Шмидта еще раз задуматься над тем, в какую опасную игру втравливает его этот безвольный человек.
Вода в бадье слишком плохо охлаждала пиво, и Шмидту оно показалось мыльно-горьковатым на вкус. Тем не менее оба офицера срывали губами его желтоватую пену, как лепестки с цветков райского блаженства.
– Подобрать команду вам поможет лейтенант Кремпке, – возобновил их разговор Роммель.
– Почему именно он?
– Специалист. Сын ювелира и его же ученик.
– Даже предположить не мог, что сыны ювелиров тоже «умудряются» попадать в действующую армию, да к тому же – в «африканскую».
– Не удивляйтесь, если хорошо поискать, мы найдем у себя даже двоюродного племянника английского короля. Вас это в самом деле поражает?
– Уже нет, – сладострастно употребил барон очередную порцию почти священного – в условиях этой безводной пустыни – напитка. – Мало того, я никогда не сомневался, что все ювелиры – великосветское дерь-рьмо; до той поры, естественно, пока их не превращают в дерь-рьмо окопное. Как, впрочем, и племянники королей. Однако лейтенанта этого, «ювелирного», из-под пуль следовало бы изъять, причем сделать это надо немедленно.
– Уже изъят, – охотно заверил фельдмаршал, причем в устах его это прозвучало, как в устах обывателя традиционное: «Обижаешь! Мы в этой жизни тоже кое-что смыслим».
– В нашей с вами ситуации простительнее было бы потерять половину дивизии, нежели одного такого специалиста.
– И мы ни в коем случае не потеряем его, оберштурмбаннфюрер.
* * *Опустошив в сумеречном одиночестве каюты половину бутылки, барон так и уснул в кресле беспечным сном разбогатевшего в мечтаниях нищего. И снился оберштурмбаннфюреру тот же навязчивый шизоидный сон, который преследовал его вот уже в течение нескольких ночей: он обнаруживает себя на огромной груде сокровищ, которые медленно, но неотвратимо, словно убийственная трясина, засасывают его, угрожая погубить в своих недрах.
Барон терпеть не мог ни снов, которые обычно именовал «потусторонним бредом», ни их толкователей, тем не менее этот «потусторонний бред» почему-то казался ему по-настоящему зловещим.
Проснулся же фон Шмидт уже в те минуты, когда загрохотали зенитные орудия, а все пространство над кораблем стало изрыгать рев авиационных моторов.
«А ведь ты никогда не простишь себе того, что, доставив в Европу невиданные сокровища, так и вернешься с войны разорившимся аристократом, не имеющим за душой ничего, кроме трех орденов и двух нашивок за ранение», – молвил себе барон, вновь принимаясь за бутылку прекрасного вина.
Несмотря на налет вражеской авиации, оставлять свою каюту оберштурмбаннфюрер не торопился. К чему суетиться? Все равно более защищенного места на этом «летучем голландце» ему не найти. Да и на палубе с его пистолетом тоже делать нечего. Так стоит ли напрашиваться на третью нашивку о ранении?
– В этот раз налетали не англичане, а американцы, – презрительно сплюнул себе под ноги командор, когда налет был завершен и фон Шмидт все же явил команде свой синюшно-бледный лик.
– Вы уверены в этом? – спросил барон только для того, чтобы как-то отреагировать на слова старшего по чину.
– Как в самом себе. Отчетливо видел их бомбардировщики.
– Впрочем, какое это имеет значение: кто именно нас пытался угробить: «темпесты», «спитфайтеры»[6] или что-то там из летающего арсенала англичан? – проворчал барон.
– Все выглядит намного сложнее. Появление американцев может означать, что и они тоже знают об операции «Бристольская дева».
– Откуда им знать об этой операции? И потом, насколько мне известно, пилотов награждают за потопленные корабли, а не за содержимое их трюмов.
– И за содержимое – тоже, – не сдавался командор. – Слишком уж наша операция необычна, чтобы противник даже не догадывался о ней. Немалый куш достанется тому, кто раскроет тайну «Африканского конвоя Роммеля», поэтому-то разведки не дремлют.
– Просто пилоты увидели германские корабли и устроили нам классическую «ужиную охоту».
– А предчувствие почему-то подсказывает, что после войны америкашки начнут путаться у нас, хранителей сокровищ фельдмаршала, под ногами, конкурируя в этом не только с англичанами, но и с французами, итальяшками, и даже с русскими.
– Ну, русские-то здесь при чем?
– При сокровищах, при чем же еще?
Офицеры молча обшарили биноклями все видимое пространство вокруг конвоя, и лишь после этого фон Шмидт изрек:
– Мало нам англичан, так еще и янки эти чертовые, с их «темпестами» и «спитфайтерами»!.. Полное тыловое дерь-рьмо!
7
Небо над конвоем давно опустело, а корабельные зенитчики все еще нервно подергивали орудийными и пулеметными стволами, буквально прощупывая ими поднебесные окрестности, которые в любую минуту могли породить новую волну штурмовиков.
– Теперь все понятно: это еще там, в Тунисе, сработала английская разведка, – сплевывал командор сгустки жевательного табака. – Иначе как объяснить, что авиация союзников преследует нас от самого мыса Карбонара? Можно подумать, что, кроме нашего конвоя, ни на море, ни на суше у англичан не осталось ни одной достойной мишени.
– И все же каждая миля приближает нас к Генуе, – мечтательно произнес фон Шмидт, осматривая проплывавший мимо борта линкора какой-то крохотный скалистый островок.
– Мне почему-то кажется, что она приближает нас к небесам.
Барону было понятно настроение командора. Ведущий эсминец ушел на дно еще у южной оконечности Сардинии. Замыкающий бежал к берегам Таскании, уводя за собой английскую подводную лодку. И кто знает, удалось ли ему уцелеть? Сам «Барбаросса» получил две бортовые пробоины и несколько палубных повреждений. Двенадцать моряков и часть солдат охраны погибли или же были ранены. Не лучше обстояли дела и на линкоре «Рюген».
– Впереди, справа по курсу, в двадцати милях – остров Эльба! – доложили командору по переговорному устройству.
– Французов это, возможно, обрадовало бы, – зло сплюнул Аугштайн. – А нам нужно продержаться до темноты. – Он почти с ненавистью взглянул на зависшее справа по борту непогрешимо беззаботное солнце и, нервно сжав кулаки, прошелся по мостику. – Второго такого налета мы попросту не выдержим.
– Но его может и не последовать. Дело идет к вечеру.
– Они не успокоятся, пока не убедятся, что от нашего конвоя остались только спасательные круги на водных воронках. На всякий случай будем держаться поближе к берегам Корсики, чтобы спасти хотя бы команду.
Барон спустился в свою каюту и, воспользовавшись тем, что шторм стал постепенно угасать, тут же уснул. Снилась ему бесконечная каменистая пустыня, которой он обрел, теряя последние силы, падая, поднимаясь и снова падая. Во время одного из таких падений он и проснулся. Поняв, что мог проспать нечто очень важное в определении судьбы сокровищ, корабля и собственной судьбы, фон Шмидт тут же оставил каюту со все еще похрапывающим подполковником Кроном и по трапу метнулся наверх.
Понадобилось какое-то время, чтобы он понял, что солнце еще не зашло, а в предвечерье своем всего лишь скрылось за тучами; ну а за сумерки он принял дымку – все еще прогретую дневным теплом, однако слишком уж пресыщенную влагой.
