Сергей Зверев - Им равных нет
Казарменное положение помимо прочих радостей означало сухой закон. Обитатели пятиэтажки шатались из комнаты в комнату, трезвые и не слишком веселые. Все разговоры так или иначе сводились к положению в Ичкерии. Почти во всех комнатах бубнили дикторы радио или телевидения, передававшие новости. Люди, которые собрались в этой общаге, пытались понять – воевать им в скором времени или нет. Опять перед ними маячил страшный вопрос – остаться в живых или быть перемолотыми в очередной кавказской мясорубке. Из новостей, газет и Интернета ничего нельзя было узнать толком. Лились какие-то мутные и невнятные сообщения о продолжающихся акциях ичкерских бандитов против правоохранительных органов. Раздавались бодрые заверения политиков о скором и окончательном наведении порядка, от которых мороз полз по коже, потому что было видно невооруженным глазом – обстановка в Ичкерии дрянная, государство и его силовые структуры находятся в растерянности, если не в шоке.
На третьем этаже общаги, в тесно заставленной мебелью и вещами комнате, которую делили Цыган с Бизоном, собралась вся группа. Правда, за исключением командира – тот, как всегда перед перспективой выхода на боевые, в немногие свободные минуты не отходил от болезненно обожаемых им жены и двух дочек, но был готов появиться в течение десяти минут. Майор ловил на лету мгновения семейного счастья, как и все зная – завтра жизнь его опять зависнет на волоске. И кто обрежет волосок – снайпер или осколок мины, или опять перенесет судьба лихая над пропастью, это одному Господу известно.
– Мне кажется, дырка от бублика будет, а не полноценная боевая работа, – лениво протянул Акула, он же капитан Станислав Олейник, сухощавый и жилистый, с внешностью коварного латиноамериканского обольстителя, тридцати годков от роду, лучший сапер, которого можно отыскать на юге России. Чего угодно может заминировать и разминировать: хоть атомный заряд, хоть ржавую морскую мину времен Бисмарка.
– Что за пессимизм? – всплеснул руками Цыган. – Не узнаю своего кровного брата Акулу.
– Попомни мои слова, – Акула отхлебнул из большой глиняной кружки растворимого кофе «Нескафе». – Сейчас буза начнется. Международная общественность. Слезинка ребенка… И наши правители-управители побоятся вздохнуть резко, не то чтобы бомбоштурмовыми ударами Ичкерию слегка подрихтовать. Не дадут нам полноценно отработать… Или вообще ничего не будет. Или станем тянуть кота за хвост, как в первую войну.
– Не тужи, бомбометатель, – махнул рукой Цыган и смочил горло чаем из изящной фарфоровой чашки. – Будет у нас работа, печенкой чую. Все будет по-взрослому. Задавим гидру терроризма в ее логове, на Западе и свистнуть не успеют.
– Надо давить бабуинов, ядрена-матрена, – сонно произнес Фауст, он же прапорщик Степан Филатов, радист группы, кудесник в технике. При разговоре о кавказских проблемах иными рецептами их решения, кроме как «давить сук», «вешать на фонарях» и «четвертовать, как в былые времена», он обычно не радовал. Его отец, терский казак, завещал сыну басурман бить днем и ночью. С гордым вайнахским народом у его семьи были свои счеты: Фауст отлично помнил, как его родственников в Ичкерии выкидывали из домов, расстреливали на улицах некогда исконных казачьих, а теперь ичкерских станиц. – Или мы их, или они нас. И не хрен тут мудрствовать, воздух словесами портить.
– Ты в Госдуму загляни, там начистоту выскажись, – Цыган еще с видимым удовольствием отхлебнул душистый чай, на приготовления которых был мастак домовитый и обстоятельный Фауст.
– Не пустят, сучье племя, – посетовал Фауст, принявшись за горячую картошечку, шипящую на сковороде. – Нет туда ходу простому прапорщику, мать их за ногу.
– Представляю твою речугу в Думе, – хмыкнул Цыган.
– А чего, – меланхолично пожал плечами Фауст. – Я бы им все сказал, что думаю, коленвал им в жопу.
– Да уж кто б сомневался. Только к тебе переводчика пришлось бы приставлять.
– А этим хорькам всенародно избранным чего, теперь по-русски уже в лом говорить? – заинтересовался Фауст. – Теперь они только по-английски кумекают?
– Переводчика с русского матерного, – Цыган подкупающе открыто улыбнулся. – У тебя, как в раж войдешь, из трех слов четыре матерных.
– Это факт, йошкин дрын, – согласился Фауст. – Грешен…
– Тоска, – потянулся Цыган. – Пить нельзя. Народная мудрость не зря гласит: для содействия нутру надо выпить поутру… Сухой закон даже Америку сломал.
– И с дамами облом, – вздохнул сапер. У Акулы сорвалось два свидания аж с тремя девками. Красавчик и ловелас, он исповедовал типичную для человека, от одного движения пальцев которого зависит – жить ему или взорваться к чертям, философию: хватай минуту, пока она не ухватила тебя за задницу. Загулы его стали притчей во языцех. Женщины в очередь выстраивались в его однокомнатную квартиру, которую он снимал для подобных встреч в городе. Обычно спокойный, даже сонный, при общении с женским полом он преображался и начинал так чесать языком, что даже Цыгану становилось завидно. Больше женщин Акула любил только свою рыжую длинношерстую таксу Клеопатру.
– Спой-ка, Юрец, разгони тоску. Нашу давай, – Цыган протянул Бизону гитару, спрятанную за железной солдатской койкой.
Бизон взял гитару. Провел неожиданно ловкими, хотя и похожими на сардельки, пальцами по струнам. Подтянул колок, остался доволен результатом. И запел:
Десант не знает, куда проложенВ полетных картах его маршрут.Десант внезапен, как кара Божья.Непредсказуем, как страшный суд.
У Бизона был роскошный хрипатый баритон, и пел он так проникновенно, что мурашки ползли по коже. Песню эту вытащил Ник, который еще застал последний год Афганской войны. Забытая песня уже почти забытой войны, память о которой потускнела на фоне новых войн. И все равно в этих незамысловатых словах была волнующая и сегодня бесшабашная энергия людей, которые привыкли, не щадя ни себя, ни других, живя только боем, взламывать непреодолимые укрепления моджахедов, десантироваться с вертушек под ураганным обстрелом в чужих каменистых горах и огнем сметать идущие из Пакистана караваны… Эта старая песня стала гимном разведывательно-диверсионной группы.
И за три моря, и за три горя.И с ветром споря или с огнем.Уходим вскоре, со смертью споря.Десант, не надо жалеть о нем…
Прав оказался Цыган. Для разведывательно-диверсионной группы ожидание продлилось сутки. Последовал приказ – получить штатное оружие и снаряжение, готовиться к переброске на Моздок.
Группа поступала в распоряжение разведывательного отдела командования группировки на Северном Кавказе.
Глава 5
Снайпер поймал в окуляр прицела едва заметное движение в зарослях и плавно выжал спусковой крючок. Снайперская винтовка Драгунова дернулась в его руках… И следом за этим возникла непоколебимая уверенность – цель поражена. Ни на чем не основанная – лишь немного всколыхнулась зеленка. Но снайпер знал – он попал.
Теперь пора менять позицию. Береженого Бог бережет… Снайпер покинул оборудованное логово на крыше двухэтажного кирпичного здания и ящерицей скользнул вниз по ржавой лестнице.
С другой стороны лагеря загрохотал пулемет. И одновременно заработал в палатке, где располагались омоновцы, магнитофон, выдав во всю мощь динамиков песню еще Первой Ичкерской под мотив знаменитой военной песни «Махнем не глядя»:
Нохча не спит, нохчавесь день прицел готовитИ нынче ночью нам объявит газават.Отряд спокойно занавесочки закроет,Достанет позже, если надо, автомат.
Поверх музыки наложился аккомпанемент автоматной очереди. Но песня продолжала звучать.
У нас для них есть «Мухи»,«Шмели» и гранаты.И, если нужно, им наделаем беды.А ну давай, братва, сюда свои стаканы.Помянем павших третьим тостом, мужики!..
Который день продолжалась эта позиционная война, изматывающая нервы и туманящая сознание…
Полковник милиции – командир мобильного отряда, он же в недавнем прошлом начальник отдела Центра по борьбе с терроризмом МВД России, похожий на колобка, некогда жизнерадостного, а теперь порядком измочаленного и поникшего, пригнулся, когда где-то в стороне грохнуло.
Расположение представляло собой территорию, огороженную бетонным забором с архитектурными излишествами в виде спиралей колючей проволоки Бруно. Вышки с пулеметчиками, автопарк с бронетехникой и автомашинами – зеленого военного и серого милицейского окраса, палатки и вагончики, кирпичное здание штаба. Это и есть мобильный отряд МВД России в Ичкерии. Сто тридцать сотрудников милиции, половина из них омоновцы и бойцы спецотдела быстрого реагирования (СОБРа), остальные – оперативники, штаб, обслуживающий персонал. Одна из последних реальных боевых единиц в Ичкерии. По большому счету это усиленное полицейское подразделение, заточенное под полицейские акции, но не слишком пригодное для полноценной войны.
