Эльмира Нетесова - Вернись в завтра
— Зачем мне чужая баба? Да еще молодая, вся в соку! — рассмеялся я. А Колька ответил:
— А я не пущу в дом старуху. Зачем нам развалюха? Ты с молодой подольше проживешь. Я хочу, чтоб мы весело жили. Хочешь, завтра ее уговорю? Она согласится.
— Откуда взял, что уломаешь?
— Она сама говорила другой тетке, что тяжко ей жить без мужика. Ну хоть какой-нибудь нашелся б. А ты у нас совсем хороший. За тобой тетки бегом поскачут, только выбирай. Может, и я заодно оженюсь, — расхохотался дед и добавил:
— Признался мне Колюнька, что ему в саду аж целых три девки глянулись. Только вот одна из них еще ссытся в постель, другая палец из носа не вытаскивает и все, что оттуда достает, отдает нашему. Добрая девка, ничего не скажешь, — усмехался Василий.
— А чего вы с бабкой разбежались? — спросила Тонька, присев рядом. Заглянула в глаза деду.
— Разве она сама не просказала?
— Даже спрашивать не дозволяла. Грозилась за любопытство розгой высечь.
— Вона как? Свою жопу в небитых берегла, а вот душу сплошь изгадила. Шалашовка, а не баба, дурная, безмозглая овца. Едино ты когда-нибудь узнала б правду про все. И об ней, и про меня! — погрустнел старик.
— Я и мамку спрашивала про это…
— Что ж она просказала? — насторожился дед.
— Ничего. Заплакала. Попросила не донимать больше никого.
— То-то правды боятся, лохмоногие мартышки. Про себя не хотят признаться. Сбрехать, покуда я живой, не решились. А что, как прознаю и башки на задницу сверну обоим.
— А что они утворили, дед?
— Опосля скажу. Нынче и так мы с тобой засиделись. Гля, уже полночь. Завтра вставать надо рано. Давай спать ложиться.
— Завтра расскажешь?
— Как получится. Тут одним вечером не кончишь. Долгая эта история, на всю судьбу. В ей всего до зарезу хватило. Была бы баба поумней, глядишь, и жизнь не стала б такой горбатой и холодной. От того и говорят, что ботинки лишь на зиму купляют, а и то примеряют, бабу и вовсе серьезно выбирать надо, потому как она должна стать единой на целую жизнь. Так в мое время считали, нынче над тем хохочут молодые мужики. Им и по тридцать нету, а поглянь, уже по две, три, иные по четыре бабы сменили и ничего.
— Оно и бабы такие! Вон я в городе совсем недавно, а уж столько понавиделась. Иная мамашка приходит за ребенком всякую неделю с новым хахалем. То на одной, то на другой машине ее привозят. Вся в золоте. И откуда у ней столько денег. Хотя с виду глянуть не на что. Ну, немытая овца! А мужиков меняет чуть не каждый день!
— Нашла чему дивиться! Энтих дешевок во всюду полно. Жируют они, а и живут мало, потому как все об них ноги вытирают. Краше век одной бедовать, — говорил старик хмуро. И Тонька верила ему.
— Дед! Ну ты сам чего бабу себе не завел? Ведь сколько лет один маешься! Хоть бы в хозяйки приглядел какую-нибудь!
— С меня одной тебя по горло хватает. Двоих уже шея не выдержит, перегрызете мигом! — отшучивался Петрович.
— Я ж недавно у тебя живу.
— Не у меня. Сама у себя живешь. Твой это дом, на тебя и Коленьку переписал. Нынче вы тут хозяева вровень со мной. Чужим тут нет у места. Оттого старайся, внучка, помогай свой дом довесть до ума, каб радостью всяк угол дышал. И вам светлее станет. Так уж заведено, что всякая изба лицом своим и норовом в хозяина удается. Коль перестанешь брюзжать, дом тож смеяться наловчится. Все болезни и неудачи отсель сбегут, то я еще от старых людей слыхал, а им брехать вовсе ни к чему.
— Дедунь, живи долго. Мы ж без тебя пропадем. Не спеши нас покинуть. Ведь только с тобой тепло узнали, поняли, какой должна быть родня. Не серчай, что я корявая. Тяжко мне враз от деревни отойти и позабыть все. Очень хочу насовсем от нее отойти, да только скоро не получается. Не обижайся, когда-нибудь и я выровняюсь. Не век коромыслом жить. Потерпи еще немного, — извинялась баба, краснея.
А утром, перед уходом на работу разбудила Петровича:
— Дедуль, завтрак на столе дожидается. Ты нынче собирался к деду Андрею. Небось запамятовал? Уже восьмой час!
Старик подскочил мигом:
— Батюшки, заспался старый хрен! Вовсе памяти не стало! — торопливо влезал в брюки, накинул рубашку, умылся. И поцеловав уже одетого Кольку, проводил за порог обоих и вернулся к столу. Ел торопливо, знал, у Андрея хозяйки нет, покормить будет некому. Да и кто вспомнит о жратве, когда работы пропасть.
Весь день Василий Петрович возился с крышей. Потом привел напарника по бригаде — Илью Ивановича. Вместе с ним сняли старый рубероид. Увидели, что несколько стропил надо заменить, иначе не выдержит крыша зиму. Несколько дней с ними провозились, заменили на новые и лишь потом покрыли новым рубероидом. Сами решили покрыть крышу железом. Работая в бригаде, всему научились, все умели. И только перебрали потолки, на дворе резко похолодало, и пошел снег.
— Эй! Мужики! Слазьте вниз, в дом! — позвал Андрей со двора.
— Чего тебе? — удивился Василий, высунувшись в слуховое окно.
— Сын воротился! Мой Федя домой пришел, — чуть не плакал мужик от радости.
— Поздравляем! Но пока не закончим, не опустимся. Нам только и осталось лестницу сбить и закрепить к чердаку. Это недолго! — отозвалось сверху на два голоса.
— Федька воротился. А мы окна не успели выправить. Косые они нынче стоят. Вот беда! — сетовал Петрович.
— Еще много чего надо. Ну покуда крепкого мороза нет, кой-что успеем, — отозвался Илья Иванович, разогнув скрипевшую спину. Они работали дотемна. Хотелось успеть побольше. А когда спустились вниз, в доме уже горел свет, а на столе полно еды стояло. Тонька постаралась. В доме Андрея было не только тепло и светло, но и чисто. Даже окривелые, косые окна улыбались людям веселой отмытостью. На столе свежая, новая клеенка и цветы. В тарелках чего только нет! И когда успела расторопная баба! И хотя вся в поту и мыле, на усталость не жалуется. Успевает всюду, уже целую неделю на десяток мужиков готовит. Вон они, враз оба дома делают. Изба Василия почти готова, белолицей стала, как молодая баба. Еще пару дней, и закончат ее мужики обкладывать кирпичом. Перейдут на дом Андрея. А плотникам нужно заменить рамы, подчистить швы меж бревен, отремонтировать крыльцо и сарай. Времени в обрез, но Андрей словно оглох. Зовет в избу, у него сегодня праздник. Сын вернулся. Это событие, конечно, нужно отметить. Михайлович сверкает улыбками, от сына ни на шаг:
— Федька, сынок, Слава Богу, ты дома! — говорит растерявшемуся, притихшему человеку, какой и не ждал такой встречи, не думал, что его здесь вот так ждали, всякий день и минуту.
— Ты поешь, выпей! Не жди мужиков, мы успеем, а ты с дороги! — подвигал Михалыч тарелки с едой, бутылки и стаканы, но Федя не спешил, отодвигал спиртное, отвык от него за годы в зоне и внимательно присматривался, прислушивался к людям вокруг. Их было много, все чужие. И Федька, потерянно сжавшись, сидел у окна. А за ним шел первый снег.
…Тоня первой увидела такси, остановившееся напротив дома Андрея Михайловича. Из машины вышел человек, взял небольшой чемоданчик с заднего сиденья и вошел во двор.
Баба знала, что сосед ждет сына и пошла предупредить старика, но Федор опередил. Он вошел мигом, прикрыл за собою двери и, увидев отца, улыбнулся вымученно, сказал хрипло:
— Вот и я вернулся! Здравствуй, отец! — сделал шаг навстречу старику, обнял его.
— Сынок! Какое счастье! Ты дома! Мы вместе, — смеялся и плакал человек, одуревший от счастья.
Федор долго стоял посередине прихожей, будто разом забыл, что нужно делать дальше.
— Разденься, входи в свой дом. Уж не обессудь, не управился с ремонтом к твоему возвращенью, все недосуг, руки не лежали ни к чему. Валилась из них работа. А когда сказал, что возвращаешься, решился порадовать тебя. Но не успел управиться. Зато как спешили! Мужики до ночи вкалывали, ан едино рук не хватило. Ты ж не обидишься, не осудишь? Ить для тебя старался! — оправдывался отец.
— О чем говоришь! Выходит, в самое время вернулся. Включусь, помогу, где-то пригожусь.
— Ты отдохни. Ведь ни с санатория приехал. Я так ждал тебя.
