Сергей Кулаков - Курильская обойма
Роман Морозов сидел за столиком у дальней стены. Столик был рассчитан на двоих, но пока Роман пребывал в гордом одиночестве. Он находился в этом милом заведении, где вовсю гуляла пьяная матросня, уже добрый час, но пока так и не обрел компаньона или, правильнее сказать, компаньонку.
Нет, местные проститутки заметили его тут же и назойливо, как и принято в их общительной профессии, принялись клеить его на предмет незатейливой и недорогой любви. Но Роман, не увидя среди этой вульгарной орды ни одной свежей и по-настоящему симпатичной мордашки, все развратные поползновения сурово отклонил – и остался один-одинешенек. Ибо в это заведение приличные женщины не ходили, а те, что явились сюда в компании веселых гуляк, не очень-то отличались по внешнему виду и поведению от профессионалок.
Сегодня был последний день пребывания Романа на Сахалине. Он находился на острове уже шесть дней, и, надо признаться, тот успел основательно ему надоесть. И за каким лешим, спрашивается, сюда понесло Антона Палыча? Ну, ладно, Антон Палыч, светлый человек, выполнял гуманитарную миссию, у него был долг совести и что-то там еще в этом роде. Но ему-то, Роману Морозову, зачем понадобилось переться к черту на кулички?
А во всем виновата глупая сентиментальность. Побывав по заданию Родины в одной жаркой во всех отношениях ближневосточной стране, он решил отдохнуть от южной экзотики и посвятить законный двухнедельный отпуск знакомству с дальними уголками Российской, так сказать, Федерации. Думал махнуть на Байкал или, скажем, на Камчатку… Стыдно сказать, но к своим тридцати семи он дальше Урала не забирался, а ведь Урал – это только полстраны. Когда-то же надо посетить и другую «пол»! Вот он и решил, что самое время. Не знал только, куда именно направить стопы, целый день голову ломал, весь атлас истрепал, прикидывая и так, и сяк…
А тут песенка как раз подвернулась на «Ретрорадио». Душевная такая песенка, правильная.
Ну что тебе сказать про Сахалин?На острове нормальная погода.Прибой мою тельняшку просолил,И я сижу у самого восхода.А почта с пересадками летит с материка,До самой дальней гавани Союза,И я швыряю камешки с крутого бережка,Далекого пролива Лаперуза…
Умели при Советском Союзе песенки хорошие сочинять, что ни говори. Романа хоть от некоторых воспоминаний о советской жизни и мутило – ну, там комсомол гребаный, поголовное якобы равенство, запрет литературы и тому подобная шелуха, – но было ведь и то, что любил он беззаветно. Юность, к примеру, свою золотую, школьно-студенческую, друзей детства, военные подвиги великого народа, чистоту ранних московских улиц… Вот, грешным делом, ретроволну теперь слушал и порой разве что не таял от песенок Эдуарда Хиля и Эдиты Пьехи, Анны Герман и молодой, нечеловечески талантливой Аллы Пугачевой.
Вот и эта песенка про Сахалин, спетая неизвестным исполнителем, обладающим тем не менее дивным баритончиком, была чудо как хороша.
И так вдруг Романа пробрало – до самого нутра. Какие слова! Прибой, материк, дальняя гавань, пролив Лаперуза… Романтика несусветная. Показалось, что зря на свете живет, раз не видел всей этой красотищи. Е-мое, пролив Лаперуза! Где это, что это? На карте, конечно, мог показать уверенно, но ведь что такое карта? Пятнышко голубого цвета, и только. А ведь там столько всего, в этом самом проливе! Как это вообще прожить в России, считать себя ее гражданином и патриотом – и своими глазами не повидать ПРОЛИВ ЛАПЕРУЗА?
В общем, выбор был сделан без колебаний, и уже на следующий день Роман летел на Сахалин, предвкушая массу туристических удовольствий.
Но, как выяснилось очень быстро, человек всего лишь предполагает – и предполагает крайне наивно. Остров не то чтобы жестоко разочаровал, но как-то все в одночасье вернул на круги своя. Встретил холодной моросью и отвратительной гостиницей. Никто на шею мечтательному путешественнику не бросился.
Туристический сервис носил зародышевый характер, причем зародыш этот и не думал развиваться. Были организованы полеты на тряском вертолете, желающие могли совершить на свой страх и риск пеший тур, но и только. Ни тебе легендарных достопримечательностей, ни теплых домиков, ни острых ощущений…
Но Роман, которого, как и всякого русского человека, трудно было удивить плохим сервисом, особенно в глубинке, решил первому впечатлению не поддаваться и провести время со всей для себя пользой. Зря, что ли, летел через всю страну. Хотел повидать «самую дальнюю гавань Союза»? Изволь, смотри, раз уж пожаловал, другого такого случая не представится (в чем Роман себе в первый же день клятвенно поклялся).
Поэтому он подавил побуждение сесть на обратный рейс и добросовестно принялся изучать все имеющиеся достопримечательности.
Первым делом побывал в сахалинском музее, где с большим вниманием прослушал от экскурсовода все, что касалось пребывания на острове Антона Палыча Чехова и знаменитого капитана Невельского, первым открывшего, что Сахалин – это все-таки остров, а отнюдь не полуостров, как считалось до него. Осмотрел также Роман и музейные экспонаты, обнаружив, между прочим, что добрая половина из них липовая. Но говорить об этом экскурсоводу, милейшей старушке, конечно, не стал, ибо не имел ни малейшего желания вносить диссонанс в ее тихую жизнь.
А дальше все пошло по порядку. После музея Роман не поленился, ночь почти не спал и хоть и высунув язык, но все же влез на самую высокую сопку – встречал рассвет «у самого восхода». Красота и в самом деле необыкновенная – куда ни глянь, во все стороны волнами расходятся верхушки сопок, далеко внизу – темная громада океана, вверху – бескрайнее небо, и все это ярко освещается малиновым краем солнца, медленно выплывающим из-за горизонта; да все испортил налетевший с северо-востока дождь, в полчаса задернувший небо серыми тучами и моросящей влагой.
Вообще влаги здесь было в избытке. Туманы и дожди сменяли друг друга так часто, что недолгие солнечные часы становились сущим благом. Холодно, правда, не было, климат здесь считался относительно мягким, но во время дождя хотелось залезть в теплое помещение и подольше из него не вылезать.
Однако Роман следовал намеченной программе и в уныние не впадал. Еще каких-то две недели назад он едва не погиб в пустыне от жары и жажды. Поэтому столь обильное количество влаги надо было воспринимать как своего рода компенсацию за мучения, которым он подвергался.
А потому, осмотрев близлежащие окрестности, он на достигнутом не остановился и мужественно записался в группку туристов-энтузиастов, собиравшихся облететь остров на вертолете.
Облет занял три дня. Чего только Роман за эти три дня не повидал! Это на карте Сахалин – узкая полоска суши, почти незаметная на фоне громадных материков. А на самом деле остров протянулся больше чем на тысячу километров с севера на юг и природных красот имел поболе, чем Франция и Англия, вместе взятые.
В первый день группа, в состав которой помимо Романа входили трое пожилых университетских ученых, престарелый писатель-натуралист и дородная сорокалетняя дама по имени Валентина Викентьевна, посетила северную часть Сахалина.
Они пролетали над величавой горной грядой, чьи зубчатые цепи могли вполне потягаться со средними Пиренеями или Альпами. Валентина Викентьевна, прильнувшая к иллюминатору, увидела, что макушка одной из вершин курится довольно густым дымом, и подняла крик на весь вертолет, решив, что начинается извержение вулкана. И тогда лишь успокоилась, когда ученые мужи заверили ее, что ближайшее извержение может произойти лет через сто, не раньше.
Валентина Викентьевна насилу позволила себя успокоить, несколько ядовито при этом поглядывая на Романа, который, в отличие от сердобольных ученых, не торопился уверять бедную женщину в том, что ей не грозит немедленная и ужасная гибель.
После гор обозревали светлохвойные леса, мало чем отличавшиеся от сибирской тайги. Вертолет сел возле одной из многочисленных рек. В это время года по рекам стеной шел тихоокеанский лосось, отчего вода буквально вскипала на глазах восхищенных туристов. Валентина Викентьевна визжала, как девочка, и все норовила выхватить из воды руками скользкую тушку лосося. Ей это так и не удалось, но восторгов не убавилось. Да и все остальные были довольны, ибо первозданная природа, окружавшая реку – бурлящая прозрачная вода, усеянный гладким голышом берег, изумрудные полянки, стоявший на утесах былинный лес и синеющие над ним величественные вершины, – внушала невольное благоговение даже скептически настроенному горожанину.
Проводник, коренной житель-полукровка не то корейского, не то китайского происхождения, провел туристов на полтора километра вверх по реке, и они, засев в густом кустарнике, увидели самых настоящих медведей, охотящихся на лосося. Это было до того необычайное зрелище, что солидные мужчины почувствовали себя так, будто очутились в гостях у сказки – или во временах «раннего неолита», как выразился один из ученых.
