Сергей Соболев - Чужой
Гость поправил дужку солнцезащитных очков.
— Твой парнишка сказал, что тебя — нет. А машина твоя — стоит! Как же так? Мансур, почему вы все время крутите, лжете, чё то вечно выкручиваете?!
— Бача — дурак! Он плохо знает русский.
— Зато ты отлично знаешь! В Москве учился, так? И лет десять уже здесь, у нас живешь. Так вот. Спрашиваю тебя по русски. Где деньги, Мансур?
На круглом лице арендатора появилось удивленное — и даже несколько обиженное — выражение.
— Какие деньги, уважаемые?
— Мансур, так дела не делаются, — спокойным тоном сказал второй визитер. — Ты и другие арендаторы платили за «охрану». Одной фирме, название которой ты хорошо знаешь. Так?
— У меня есть бухгалтер. Он знает. Он — «юрлицо», да.
— Вы уже второй месяц ничего не платите. Накопился солидный должок. Истекли все сроки. На телефонные звонки ты не отвечаешь. Ты что, решил, что нас можно так легко кинуть?
Визитеры краем глаза наблюдали за реакцией тех южан, что устроились в беседке. Сразу двое из них выхватили из кармана мобилы и стали кому то названивать. В разговор они не встревали, зато из дома, который находится шагах в сорока, появились двое молодых людей… и у обоих на боку поясные кобуры с пистолетами.
Мансур — он держался очень спокойно — достал из нагрудного кармана рубашки нечто, смахивающее на визитку, и протянул одному из гостей.
— Чего это? — сотрудник ЧОПа не торопился брать белый глянцевый клочок бумаги. — Мансур, чего ты мне тычешь?! Мы приехали за деньгами! А эту бумажку засунь себе… сам знаешь куда.
— Мой бухгалтер гаварит, что мы всем заплатили. Всем, каму нужно, — последние слова «арендатор» произнес с нажимом. — Если мы не платим, брат… значит… значит, да агавара истекли. Вот. Все. А это… это телефон. Нас теперь а ахраняют другие люди. Есть вапросы, званите им. А сейчас я должен идти… извините… у меня гости!
— «Крышу» решил сменить? — прошипел один из визитеров. — Значит так, Мансур! Сроку тебе… и остальным… до шести часов сегодняшнего дня! Не привезете «налик»… сами знаете куда и какому «юрлицу»… пеняйте на себя! И не вздумай сдернуть: мы тебя из под земли достанем!
Он подошел к мангалу, в котором весело потрескивали разгоревшиеся полешки сухих дров и толчком — ногой — опрокинул его… Тут же поднялся гвалт и шум: кто то бросился заливать огонь, который вот вот мог перекинуться на красивую деревянную беседку, а трое или четверо, оскалив зубы и выхватывая на ходу оружие, кинулись к «воронежским».
Мансур что то громко крикнул, и они, эти распаленные молодые люди, остановились, как вкопанные.
— Вам лучше уйти, — сказал «арендатор», которому — вернее, его семье, его клану — принадлежало здесь практически все, и земля, и строения, и бизнес. — Падарад баналад! В смысле… всего вам ха арошего, уважаемые.
Когда визитеры вернулись к «паджеро», старший распорядился:
— Леха, возьми монтировку. И высади передние фары на мансуровом «дефендере»!..
Спустя примерно два часа, посетив еще три точки на трассе, — с таким же примерно результатом — они выехали обратно в Воронеж.
Километрах в пятнадцати от поворота на трассу «Дон» случилось непредвиденное: на узком участке джип с сумасшедшей скоростью сначала обогнали две легковушки, а затем — тут их нагнал еще один транспорт — взяли в классическую «коробочку», заставив приткнуться к обочине.
— Супрун… Леха! — заорал один из старших коллег. — Не тормози… мать твою!
— Бля! А чё я могу?!
Супрун и вправду в этой ситуации был лишен выбора — либо таранить идущую впереди «ауди 100», водитель которой резко сбавил ход, либо вылетать на встречку, по которой несся автобус… Либо крутить руль вправо и валиться в кювет.
Из «ауди» и нагнавшего их микроавтобуса выскочили какие то люди. Их было — навскидку — шестеро. Некоторые одеты в спортивные костюмы, двое или трое в джинсах и майках… У всех — «маски». Как минимум у двоих, насколько успел заметить Супрун, имеются «калаши», которые они тут же направили на их «паджеро»…
— Не выходи, Супрун! — крикнул с заднего сидения старший по возрасту товарищ. — Покалечат, на фиг!..
Из «ауди» выбрался какой то субъект, в руке у которого была бейсбольная бита. Еще двое с такими же битами зашли сзади, с кормы, от микроавтобуса. Мужик в «маске» постучался кончиком биты в окно со стороны водителя. Леха приспустил стекло… но лишь чуть, на несколько сантиметров.
— Счас наши подтянутся, — процедил он, медленно расстегивая поясную кобуру. — И менты приедут! Будет вам тогда «писец»…
— Ху…вая у ти ибя машина, ка амандир! — почти весело сказал субъект с битой. — Старая… лет десять этой вашей жилизяке, да?! Нищие ви и какие то… Даже на машину сибе денег ни заработали… хе хе!
Он подошел к передку, перехватил рукоять двумя руками, коротко размахнулся и врезал битой по передней левой фаре.
— Оп! А адна фара разбита.
Мягко, по кошачьи ступая обутыми в кроссовки ногами, сместился… шваркнул битой по правой передней фаре!
— Ай ай! Вта арая фара у вас не работает?!
Сзади тоже послышался грохот — кто то из друзей этого деятеля выставил задние стеклопакеты…
Еще через несколько секунд бита опустилась на переднее стекло, которое выдержало удар, но покрылось паутинкой трещин…
Парень с битой вновь подошел к дверце со стороны водителя.
— Ладно… на первый раз хватит. А атпускаем вас… свиньи! — он еще раз, но уже вполсилы грохнул битой по несчастному «паджеро». — Ви и все поняли?! Да? Та агда уё…те нах! И больше здесь ни па аявляйтесь.
Глава 3
Тетка Марья, женщина лет сорока, работающая по совместительству уборщицей и сторожем в музее заповеднике Дивногорье, заметила группу приезжих, когда они еще только поднимались от села по тропке к Большим Дивам.
По понедельникам музей не работает, экскурсии не проводятся. На въезде в село и в самом Дивногорье, рядом с автостоянкой, имеются щиты с картой местных достопримечательностей и расписанием работы музея заповедника, там все прописано. Женщина подновляла краской деревянные скамьи, установленные по периметру площадки, на холме, у подножия Больших Див, рядом с еще одной местной достопримечательностью — пещерной церковью Иконы Сицилийской Божьей Матери. Она уже почти закончила свой нехитрый внеурочный труд, — специально для покраски выбрали с отцом Федором понедельник, а тут еще и день выдался, слава Богу, пригожий — как увидела вдруг вытянувшихся цепочкой молодых людей, которые, как ей показалось поначалу, были одеты в военную форму.
Она сунула кисточку в банку с водой; вытерла руки о фартук; прикрываясь рукой от косых лучей заходящего солнца, стала вглядываться в фигуры поднимающихся снизу по тропке людей.
Сосчитала — семеро. Одеты в пятнистую форму, вроде армейской или такой, в какой разъезжают вохровцы и частная охрана из соседнего райцентра Липки.
Военные? Милицейские? «Чоповцы» из Липок? Может, чего случилось?
Женщина направилась к приоткрытым дверям, — сама обитель была как бы врезана в двадцатиметровый монолит меловой скалы — привычно затягивая на ходу потуже концы платка.
В церкви, где в связи с реставрационными работами не проводилось регулярных служб, сейчас была лишь одна живая душа: отец Федор, монах расположенного в нескольких километрах отсюда Свято Успенского мужского монастыря. Бывший краснодеревщик, мастеровитый человек, он проводил здесь дни и ночи, бережно, вместе с доброхотами восстанавливая древнюю обитель, главная реликвия которой — по преданиям — не раз спасала обитателей здешних мест от холеры и прочих напастей.
Перекрестилась, поклонилась и только после этого громко позвала:
— Отец Федор?! Отзовись, батюшка! Кажется, к нам гости…
В дверном проеме показалась мужская фигура. Отец Федор облачен не в рясу, как полагалось бы новоначальному монаху — на нем присыпанный меловой пыльцой комбинезон. И на голове у него, соответственно, не камилавка, а обычная бейсболка, тоже притрушенная белесым порошком. Так что в своем нынешнем облачении он скорее походил на мельника, нежели на инока…
— Что за гости, матушка? — отец Федор направился вслед за женщиной к краю обзорной площадки. — Сегодня ведь неурочный день… Вот так, так…
— Вы их знаете? — понизив голос, потому что «гости» уже преодолевали последние метры подъема, спросила тетка Марья (она уловила нотки тревоги в голосе божьего человека). — Похожи на военных.
— Сдается мне, это не служивое воинство…
Отец Федор ладонью стряхнул белесую пыльцу с усов и бороды. После чего высвободил из под наглухо застегнутого комбинезона нательный крест из иорданского кипариса и сотворил крестное знамение.
— Язычники к нам пожаловали, матушка, нехристи. Но ты их не бойся… с нами сама Пресвятая Царица Небесная.
