Александр Бушков - Охота на пиранью
Ольга шарахнулась от пронесшегося впритирку оленя – рога мелькнули над самой ее головой, – сбилась с темпа. Догнав ее в два прыжка, Мазур проорал в ухо:
– Вперед! Вперед, мать твою! Все зажаримся!
Лихо перепрыгнул через поваленное дерево, протянул руки, помог перебраться женщинам, закричал:
– Только без паники тут! Спокойно бежим!
Попробуйте бежать спокойно, когда по пятам ползет лесной пожар... То и дело он оглядывался. И никак не мог определить – в самом деле настигает волна раскаленного воздуха или это его бросило в жар? Пахнет гарью или мерещится? Мелькали шершавые стволы, корявые сучья, кусты...
– Глаза берегите! – орал он придушенно, делая огромные прыжки.
В очередной раз вывернув голову за плечо, Мазур увидел стелющийся меж стволов дымок – пока еще почти прозрачный, робкий, жиденький... Завопил:
– Наддай, кому говорю!
Резкий запах гари лез в ноздри – но впереди уже голубела спокойная, неспешная вода. Сам Мазур поневоле шарахнулся, когда совсем рядом, обдав душной вонью, высоко подбрасывая зад, целеустремленно пронесся бурый хозяин тайги. Медведь с разбегу бухнулся в воду – оглушительный плеск, фонтан брызг, словно мина рванула! – вытянув оскаленную морду, извиваясь, то прыгая по дну, то пытаясь плыть, рванул на противоположный берег. Преодолел речку в молниеносном темпе и, не отряхиваясь, ломанулся в тайгу.
Сзади наплывал жар, густеющий дым, удушливая гарь.
– Некогда! – крикнул он, увидев, как Вика припала на одно колено и потянулась к шнуркам. – Давай так!
Она соскользнула в воду с обрывистого бережка – Мазур успел заметить, что они вышли к реке совсем в другом месте, – балансируя поднятыми руками, двинулась наперерез течению. За ней пошла Ольга. Тут было чуточку поглубже, и вскоре обе затоптались на середине.
Мазур прыгнул «солдатиком», ногами вперед, вытянув руку с автоматом на всю длину. В веере брызг стал продвигаться к ним, догнал, большим и указательным пальцем, словно ухватом, захватил не умевшую плавать Вику за шею под затылком, изо всех сил напрягши мускулы, приподнял над водой и стал толкать вперед, отталкиваясь от твердого дна обеими ногами, подпрыгивая. Ольга плавала прилично, и за нее он не беспокоился – ну да, загребает одной рукой, коса стелется по воде...
Слева, шумно фыркая, проплыло что-то длинное, обдало брызгами, но Мазур даже не посмотрел в ту сторону, кто бы там ни был, сейчас не опасен... Провалился – ямка, видимо, – на миг ушел с головой, хлебнул водички, шумно выплюнул.
Вот и все – дно пошло вверх. Отпустил Вику, оглянулся на Ольгу – порядок, обогнал их, первым вылез на берег, протянул руку. Все трое, обессиленные, распластались на траве.
На том берегу трещало пламя. Мазур лежал лицом к воде и прекрасно все видел – как огонь стелется понизу, пепеля высохший кустарник, как лижет стволы деревьев, проникает к кронам. Повсюду сухой треск, словно взрываются брошенные в костер патроны, – сгорает хвоя, шипя, брызгая искрами, ползут потоки горящей смолы. Последний заяц, оказавшийся везучим, вылетел буквально из пламени, кинулся в реку, прижав уши к спине, поплыл...
Отдуваясь и отфыркиваясь, Мазур поднялся и сел – не настолько он был вымотан, чтобы валяться пластом, да и бодрость духа следовало показать. На том берегу стояла сплошная стена рыжего пламени, вся пронизанная черными колоннами – стволами, уже лишившимися веток и крон. Куда ни глянь, дым медленно поднимается в небо. Как и в прошлый раз, он долго не мог отвести взгляда. Одна из колонн, совсем неподалеку, медленно накренилась, рухнула. Взлетел широкий сноп искр. Еще два дерева с некоторой даже величавостью обрушились в пламя. Даже сюда долетал жар, припахивало гарью, резким запашком сгоревшей смолы.
Мазур не особенно беспокоился: ветра нет, пылающие головешки через реку не перелетят. Можно отсидеться. И тут же послышался Ольгин голос:
– Что, будем сидеть?
– Ага, – сказал он, не сводя глаз с того берега. – Сюда, похоже, не перекинется, скоро прогорит... А если и перекинется, нам тем более нужно тут сидеть – чуть что, в речку полезем, не будет другого выхода...
Однако в реку лезть не пришлось – пожар, распространившийся на том берегу, насколько хватало взгляда, помаленьку утихал. Еще горела кора на лиственницах, кое-где великанскими свечами пылали высохшие, мертвые деревья и повсюду стелился дым, но огонь, упершись в речку, потерял разбег, неторопливо дожирал добычу и наполеоновских планов определенно не питал.
Вика молча тронула его за локоть, показала назад – там, метрах в ста от реки, лежал марал, видно было, как тяжело ходят бока. Он не мог не заметить людей, но усталость, сдается, пересилила.
– А... – великодушно махнул рукой Мазур. Наконец-то отцепил от пояса тяжеленного зайца, хозяйственно положил рядом. – Пусть живет, рогатый, не до него...
И подумал: «Интересно, отчего полыхнуло? Может, Прохору пришла в голову та же идея – поджарить немножко везучих беглецов из охотничьего рая? Или доктор постарался? То ли по оплошности не справился с костром, то ли...» Точно, Мазур при нем как-то обсуждал эту задумку, насчет пожара, аккурат за сутки до того, как сучий эскулап решил отколоться... «А в принципе, какая разница? Главное, ноги унесли. Обходить стороной пожарище не стоит и пытаться – кто знает, насколько широко раскинулось? Придется подождать пару-тройку часов и переть напрямик, огонь на глазах утихает, оставшись без пищи...»
На том берегу стелился над землей белесоватый дым. Марал наконец поднялся, постоял на широко расставленных ногах и, не оглянувшись на людей, побрел в тайгу. Мазур тщательно проверил автомат и убедившись, что вода в него не попала, сказал:
– Ну, пора подвести итоги?
Оказалось, у них осталась одна фляга из трех, а невеликий запас барсучатины пропал весь. Мазур своих амазонок ругать не стал – тут не до мелочей. Он сам лишился початой коробки спичек и початой сигаретной пачки – все размокло в воде, а из десятка торчавших за поясом стрел сломались четыре. И тетиву лука теперь придется долго сушить. Осталась коробка спичек, сбереженная сухой благодаря двум презервативам и запечатанная пачка сигарет. Ну, и ножи, конечно. И барсучьи шкуры, тоже нуждавшиеся в сушке. Цифирки на табло Ольгиных электронных часов превратились в загадочные иероглифы, за пластиковым окошечком переливалась вода.
– Ничего, – ободряюще похлопал ее по плечу Мазур. – Ну на кой нам тут часы, если солнышко есть... Зато иголки-нитки уцелели. И леска с крючками, рыбный день объявлять, можно. И золота навалом – свой золотой запас, как у приличного государства... Это ж не жизнь, а малина! Сейчас костерчик разведу, обутку будем сушить...
* * *...Мазур, едва переправившись на погорелый берег, задал ударные темпы марша. Он боялся, что пожарище окажется вовсе уж необозримым и ночевать придется посреди пепла, – не то чтобы боялся, просто это было бы чертовски неуютно. Его настроение легко передалось амазонкам, летели как на крыльях. Вокруг раскинулся словно бы инопланетный пейзаж, угрюмый, зловещий, угнетающий. Повсюду – лишь черное и серое. Черные опаленные столбы, прямые, покосившиеся, рухнувшие, черная земля, серый пушистый пепел... От него першило в глотке, при каждом шаге взметались невесомые облачка. До сих пор кое-где дотлевало и дымило. Ничего живого. Мертвый мир. Лунная поверхность. Возьмись охотнички выслеживать их с воздуха – засекут без особого труда, за ними тянется приметная борозда... Но не было другого выхода. Взобравшись на полысевшую сопку, черно-белую, как все вокруг, Мазур убедился, что поступил правильно, – пожар шел чересчур уж широкой полосой, вдали, позади, по обеим сторонам еще виднелся стелющийся к небу дым, там огонь пока что не встретил препятствий...
Не было бы счастья, да несчастье помогло – наткнувшись на обгоревшую маралью тушу, придавленную рухнувшим деревом, Мазур откромсал несколько приличных кусков вполне подходящего мяса. А в другом месте нарвал с упавшего кедра полдюжины шишек – они изрядно обгорели, но молодой орех в пищу годился.
Конечно, время по солнцу можно было определять лишь приблизительно. Но часа четыре они по черно-серому инопланетному миру отшагали, это точно. Потом потянулись каменистые скалы, уже без следов пожара, а за ними – нетронутая тайга, за которую как раз опускалось солнце. Никто и не думал, что сможет испытать столь бурную радость при виде самой обычной чащобы – из-за того как раз, что она была обычная, живая, что в ней пахло хвоей и смолой, а на деревьях посвистывали бурундуки, шебаршили белки...
Все приободрились. Мазур даже замурлыкал неофициальный гимн своей группы:
Эй, моряк, ты слишком долго плавал,
я тебя успела позабыть.
Мне теперь морской по нраву дьявол,
его хочу любить...
Хотя ландшафт для пения и не особо подходящий – пологий склон, заросший низким, стелющимся багульником, цеплявшимся за ноги, словно противодиверсионные стальные силки, какими окружают иные объекты. Даже Мазур пару раз чуть не пропахал землю носом, что уж говорить о женщинах.
