Глоток перед битвой - Лихэйн Деннис
– А ты не думаешь, что он на нас зол?
Энджи недоуменно пожала плечами:
– Двум смертям не бывать.
Мы зашли в магазин, где торговали всякими компьютерными причиндалами. Я выбрал ему подходящий журнал и пачку дискет с играми из серии «Убей террориста-коммуниста». Энджи купила для него куклу, изображавшую Фредди Крюгера, и пять последних номеров журнала «Джагс».
Полицейский, охранявший двери палаты, сделал несколько телефонных звонков и в конце концов пропустил нас. Бубба валялся на койке и читал растрепанную «Поваренную книгу анархиста», где сообщались новейшие рецепты изготовления ядерной бомбы на заднем дворике. Он оторвался от книги и посмотрел на нас – секунду, не больше. Но за эту секунду, показавшуюся мне вечностью, я так и не смог понять – злится он на нас или нет.
– Наконец-то явились, – сказал он.
И я вздохнул полной грудью.
Таким бледным я его еще никогда не видел. Вся левая половина груди и рука были закованы в гипс, но, если не принимать во внимание эту мелочь, выглядел он куда бодрее иных гриппозников. Энджи склонилась над ним и поцеловала в лоб, а затем внезапно обняла его за шею, приподняла его голову и, закрыв глаза, прижала к груди:
– Я так тревожилась за тебя, псих ты этакий!
– Ничего. Если не подохну, то здоровей стану. Бубба – он Бубба и есть. Как всегда, глубокомыслен.
– Никак Фредди Крюгер! – воскликнул он, рассматривая куклу. – Ну, здорово! А ты мне что принес, маменькин сынок?
* * *Мы посидели с ним полчаса, может, чуть больше. Поначалу медики решили продержать его в лазарете никак не меньше недели, но теперь собираются выписать дня через два. Безусловно, его отдадут под суд, но этого он не боялся: «На чем они будут строить обвинение? Где свидетели? Вы хоть одного свидетеля когда-нибудь видели? Вот и я не видел. Как только им приходит повестка в суд, они сразу же все забывают».
Мы пошли по Чарльз-стрит, двигаясь в сторону Бэк-бей. Кредитная карточка жгла Энджи карман. «Бонвит Тейлору» представился редчайший случай пополнить свою кассу. Энджи смерчем пронеслась по магазину, сметая все на своем пути, и, когда мы наконец покинули разоренное заведение, половина товаров, которыми торговали на первом этаже, лежала у нас в сумках.
Вышли мы через задний вход – в середине дня только там и можно поймать такси. Мы стали обсуждать, где бы нам лучше пообедать, как вдруг я заметил Роланда. В ленивой позе, перегородив своим огромным телом, дорогу, он стоял у входа на эскалатор. Рука его была в гипсе, один глаз заплыл и не открывался, зато другой пристально смотрел на нас. Я запустил руку под только что купленную рубашку и схватился за пистолет. Живот он мне холодил, а руку согрел.
Роланд освободил проход:
– Нам надо поговорить.
Я держал руку на пистолете.
– Тогда говори, – сказала Энджи.
– Давайте пройдемся. – Он повернулся и прошел через вращающуюся дверь.
Сам не могу понять, почему мы пошли за ним. Однако пошли. Солнце припекало, было тепло и не слишком влажно. И мы шли по Дармуту, уходя все дальше от шикарных отелей и роскошных магазинов, от яппи, попивающих капуччино в окружении мнимой цивилизации. Мы перешли Коламбас-авеню и очутились в Саут-энд. Район подвергся реконструкции, дома коричневого кирпича смотрелись вполне прилично, но чем дальше мы углублялись в дебри черных кварталов, тем чаще нам попадались домишки поскромнее, сюда еще не прорвалась пестрая толпа новоселов, и граница между черными и белыми просматривалась весьма четко. Мы уже приближались к Роксбэри, причем никто из нас за все время нашей прогулки не проронил ни слова. Но как только мы пересекли границу района, Роланд нарушил молчание:
– Хотелось бы поговорить с вами минутку-другую.
Я осмотрелся – бежать было некуда, надежного укрытия я тоже не заметил. Было немного не по себе, но, непонятно почему, я не ждал от него подвоха. Отчасти и потому, что в косынке, поддерживающей его руку, пистолета не было – я это сразу же определил. Но дело было не только в этом. Если я правильно понимал нрав Роланда, он не походил на своего отца. Тот сначала словно гипнотизировал свою жертву, а уж потом убивал. Роланд же посылал противника в могилу без лишних разговоров.
Кроме того, я только теперь осознал, до чего же он здоровенный парень. Я впервые увидел его совсем близко и во весь рост и, можно сказать, испытал чуть ли не благоговейный трепет. Ростом он был шесть футов четыре дюйма, если не больше. Всю тело его состояло из сплошных мускулов – упругих, напряженных, готовых к действию. Оказавшись перед ним, я со своими шестью футами почувствовал себя жалким лилипутом.
Остановились мы на пустыре. Некогда здесь была пашня, превратившаяся теперь в поросшее сорной травой и закиданное битым кирпичом и осколками шлакоблоков дикое место, которому большим бизнесом уготована была судьба стройплощадки. И протянут застройщики свои загребущие руки еще дальше, оттесняя Роксбэри и на запад, и на восток. Все это кончится тем, что превратится Роксбэри в новый Саут-энд – весьма приличный район с кучей ресторанчиков, где приличному человеку можно посидеть и выпить стаканчик-другой спиртного под звуки музыки в стиле андерграунд. Жителей этого района заставят переселиться либо на запад, либо на восток от родных кварталов, а политики будут перерезать ленточки, пожимать руки подрядчикам, не уставая говорить о прогрессе, с гордостью приводить цифры, свидетельствующие о снижении преступности в районе новостроек, игнорируя при этом очевидный факт, что там, куда будут переселены здешние жители, преступность резко возрастет. Слово «Роксбэри» перестанет внушать ужас, зато Дедхэм и Рэндольф превратятся в кромешный ад.
– Вы убили Мариона, – сказал Роланд.
Мы промолчали.
– Вы что думали – все это... ну, мне будет в кайф? И я буду держаться от вас подальше?
– Нет, – сказал я. – Ты, Рональд, нас совсем не занимал. А вот он нас ненавидел. Все вышло проще простого.
Он посмотрел на меня, а затем взгляд его устремился куда-то вдаль, за край пустыря. Там-то и тянулись трущобы, где он, петляя по заброшенным дорогам, еще третьего дня гонялся за нами. Пейзаж, окружавший нас, глаз тоже не радовал: полуразрушенные дома и заброшенные поля. И ведь все это – совсем рядом от Бикон-Хилла.
Роланд, казалось, читал наши мысли.
– Вот именно, – сказал он. – Мы сидим у порога вашего дома.
Я посмотрел вокруг и увидел в ярком свете полуденного солнца сомкнувшийся над нами небосвод, увидел место, где он упирается в землю, и был он так близок от нас, что хотелось прильнуть к нему губами. И мне показалось странным, как это можно жить здесь и никогда даже не попытаться насладиться его вкусом. Да не так уж это и просто, если подумать, как следует. Даром это тебе не дастся.
– Вечно мы там сидеть не станем. Нас не удержишь, – продолжал он.
– Роланд, – сказал я. – Не мы вас породили. Нечего перекладывать вину на одних только белых. В то, чем ты стал, превратил тебя твой отец, и не без твоего участия.
– А чем я стал? – огрызнулся он.
Я пожал плечами:
– Ты шестнадцатилетний робот, запрограммированный на убийство.
– Что есть, то есть, – сказал он и сплюнул. Плевок пришелся по левую сторону от моего ботинка. – Но я не всегда был таким.
Мне тут же представился худенький мальчик на фотографиях, и я подумал, что, возможно, в голове его бурлили всевозможные мысли: он хотел стать добропорядочным гражданином, надеялся на что-то хорошее, но вдруг кто-то начал методично вышибать из него эти помыслы, и незрелый ум не выдержал – не стало в нем добра, оно просто-напросто испарилось, и душу его обуяло зло. Передо мной стоял шестнадцатилетний парень, здоровенный, как будто высеченный из каменной глыбы, но – с подбитым глазом и рукой в гипсе. Как такое могло сочетаться в одном человеке – убей меня бог, не пойму.
– Да, Роланд, – сказал я. – Все мы когда-то были маленькими мальчиками. И девочками, – добавил я, посмотрев на Энджи.
