Время «мечей» - Корецкий Данил Аркадьевич
– Завтра, говоришь?! – Тайга нагнулся над лежащим и приставил длинный клинок как раз напротив сердца. – А если я тебя сегодня закабаню?!
Губы Рустама скривились.
– Ну, давай! Или кишка тонка?
– Да нет…
Мончегоров не понял, что произошло. Вдруг клинок спрятался, и в грудь Рустама уперлась рукоятка с загнутым вверх крючком ограничителя. Она тут же отошла обратно, извлекая клинок, который уже не блестел в зловещем отсвете костра, а будто покрылся черным лаком. Рустам захрипел, изогнулся, на губах появилась кровавая пена, тело конвульсивно дернулось несколько раз и затихло.
Володя охнул.
– Да ты что творишь! Ах, сука уголовная!
– Глохни, фофан! – Муха прижал стволы ружья к спине водителя, и тот замолчал.
– Освободите ему руки, – Тайга ткнул труп ногой. – Будто он сам на пику напоролся… А этого…
– Кончать?
– Не надо пока… Пошли, отведем к его хозяину!
– У меня нет хозяина, – буркнул водитель.
Подгоняя Володю ударами прикладов, его повели в штабной домик. Карим лежал на полу, связанный по рукам и ногам. Изо рта торчала какая-то грязная тряпка, напоминающая носок Тайги. Увидев вошедших, он грозно вытаращил глаза.
– Они Рустама убили! – сказал Володя. – Тайга зарезал!
Муха наклонился и вытащил кляп. Это действительно был носок. Карим шумно вдохнул полной грудью.
– Про вертолет правда? – спросил Тайга, поигрывая окровавленным ножом.
– Правда…
– И откуда он возьмётся?
– На кровати, под курткой, спутниковый телефон. Можешь в полицию позвонить, – оскалился Карим. – Развязывай, живо, если жить хочешь!
Тайга нашел телефон, бросил на пол и растоптал.
– Звонить тебе больше некуда! А насчет жить… Посмотрим, доживешь ты до своего вертолета или нет! Давай, Муха, заткни ему пасть, да привяжи к столу, как конвой вяжет, чтобы не уполз… И смотри – ты за него отвечаешь!
– А второго?
– Водилу к нам, в барак!
Горный Дагестан
Старый Омар был не таким уж и старым. Иначе не бегал бы по горам за отарами, а сидел бы себе на лавке возле дома в папахе, с палочкой и отрешенным видом мудреца, перебирал бы чётки, исподволь поглядывая на проходящих мимо волооких молодух. На самом деле было Омару ровно полсотни лет от роду, хотя окладистая, наполовину седая борода прибавляла ему, как минимум, лет десять.
Большую часть времени он проводил на пастбищах. Смену времен года измерял перегонами – с летних пастбищ на зимние и обратно. Чтобы не путаться с переводом времени, Омару пришлось запомнить, что часы Весной переводили Вперёд (первая буква – В), Осенью – Обратно. Перегоны он считал в противоположную сторону от перехода на летнее и зимнее время. Осенью – на зимние пастбища, Весной – Обратно. Уж с перегонами-то он точно не запутается. В своей работе Омар знает практически всё: проходимы ли горные тропинки в тот или иной месяц, хорош ли вожак у отары, или надо его заменить, каким болезням овцы подвержены, как их профилактировать и лечить…
И куда бы ни двигался Омар, он всегда приближается к дому. Осенью овцы спускаются на Нижнее пастбище, значит, ближе к Хайни, а чабанам ближе к дому. Весной, когда на склонах оттаивает снег и отрастает трава, отары постепенно продвигаются к Верхнему пастбищу, и опять ближе к дому. Потому что здесь, в горах, у Омара тоже есть дом. Он, конечно, не такой просторный, как внизу, но достаточно удобный. Омару и двум его помощникам, юношам, которых он сегодня отпустил на побывку в село, здесь нравится.
Это небольшая каменная сакля на пологом склоне. В ней поместились две кровати, стол и печка-«буржуйка», на которой можно разогреть чай и которая спасает в дождливую погоду от сырости. А больше двух кроватей и не нужно – один из помощников всегда ночует в селе, через два-три дня они сменяют друг друга. А Омар всегда на посту. Иногда он оставался один, и к нему на ночь приходила ещё не старая вдовушка Гульпери из соседнего села. Своё имя, переводящееся с тюркского как Фея-Цветок, она вполне оправдывала…
В углу, у изголовий поставленных буквой «Г» кроватей, стоит двустволка шестнадцатого калибра, из которой Омар и произвёл свой ставший широко известным в округе выстрел по орлу, несшему оторванную человеческую руку. Есть в сакле даже маленький телевизор, показывающий одну программу, который можно подключить к бензиновому электроагрегату и узнать, что творится внизу, на равнине. Парят орлы ниже сакли Омара. На них даже можно плюнуть с крытой тентом веранды у входа. Одна сторона деревянного основания упирается в саклю, а другая подпёрта длинными брёвнами, поэтому пол веранды горизонтальный, как будто и нет крутизны склона.
Омар любит сидеть здесь и любоваться окрестностями. С одной стороны обзор перекрывает острый хребет, зато с других ничто не мешает взгляду. Далеко видно отсюда, очень далеко. Воздух свеж и прозрачен. И кругом – только горы да вершины: вершины гор, горные вершины… Никого вокруг. Величавая тишина. Переваливаются через хребет белые облака и, словно водопад, стекают вниз. От сакли до них рукой подать. Пасутся овцы на склоне, мирно жуют сочную траву. Жмурясь на солнышке, греют свои кости охраняющие их собаки. Зато, когда включаешь телевизор, в благостный покой врывается страшное варево большой земли, где кипит жизнь и… смерть: то в одном, то в другом городе перестрелки, убийства, взрывы… И опять взорвала себя дагестанская девушка…
«Чего им не хватает? – думал Омар. – Во времена моей молодости девушки, случалось, тоже вдовами оставались, но никуда не ехали, не взрывались среди ни в чем не повинных людей… Растили детей. А эти – детей взрывают. Что случилось с миром? Куда смотрит Аллах? И руки человеческие раньше орлы не носили…».
Сегодня к Омару в саклю неожиданно пожаловали гости – двое парней. Они пришли в десять часов пятнадцать минут. У Омара теперь были собственные часы, и он постоянно отмечал время каких-либо значимых событий. А гости – редкое явление в его повседневной размеренной жизни.
Одного из гостей Омар знал: это был Мурад по прозвищу Дёрганый из соседнего Гульды. Угрюмый, широкоплечий, с плоским лицом и ушами борца. Когда-то давно он отобрал у мальчишки из их села дефицитный в то время велосипед, но штанину затянуло между зубьями шестерни и цепью, и Мурад упал, сильно ударившись о руль животом. Омар тогда высвободил его брюки и отдал велосипед хозяину. А второго гостя он никогда не видел. Маленький, щуплый, с длинными руками, большим носом и выступающим кадыком на тонкой шее. Похож на мальчишку, только глаза, зыркающие из-под низко надвинутой кепки, недобрые, не мальчишеские… Интересно, что им надо? Наверняка это связано с рукой… Просто так руки не разбрасываются, и он подозревал, что рано или поздно за ней придут…
– Хорошие часы! – заметил незнакомец сразу после приветствия.
– Да-а… – Омар несколько растерялся и потупился. «Нужно было часы снять, – подумал он. – Поздно теперь…»
– Дядя Омар, – вступил в разговор Дёрганый. – Это Аваз, родственник человека, чью руку орёл унёс. Мы слышали, ты нашёл её…
Омар кивнул.
– Ну, как нашёл… Ранил того орла, рука и упала. А как же так он унести её смог?
– Авария была, – объяснил Абрикос, положив в основу историю несчастного Джавада. – В Махачкале. Дяде руку оторвало, ее в село привезли, хотели заспиртовать и высушить, чтобы по нашим законам своего часа ждала…
Услышав об аварии в Махачкале, Омар вспомнил свои недавние раздумья о жизни и смерти на равнине. Хорошо всё-таки, что его дом здесь, в горах. И защищать свой дом, свою землю он будет до последнего… До чего «последнего»? Да ни до чего – никому не нужен ни его дом, ни земля. Сюда даже не приходит никто. Вот незнакомцы пришли за своей рукой, а больше у него ничего чужого нет. Да и не нужно ему чужое…
– Так дядя жив остался? – удивился Омар.
– Да, хвала Аллаху. Иначе бы руку сразу с ним похоронили.
– А почему часы не сняли? – поколебавшись, спросил Омар, решив, что часы теперь всё равно придется отдать.
