Андрей Таманцев - Угол атаки

Эта мысль даже примирила Ермакова с предательством Тимашука. Да и никакого предательства, если разобраться, не было. Сменился начальник, только и всего. В свое время, когда Ермаков по собственному желанию ушел из Минобороны после отставки Г., все расценили это как жест верности своему шефу. Ермаков не спорил, но про себя знал, что это не так. Его решение было продиктовано не эмоциями. Это был трезвый расчет. Новый министр обороны все равно выжил бы его, как выжил всех членов команды Г., кому не хватило ума уйти самому. И если бы теперь на место Г. был назначен кто-то другой, Ермаков естественным образом перешел бы в его подчинение. При этом не стал бы, конечно, демонстрировать своего пренебрежения к прежнему начальнику, как это позволил себе Тимашук. Ну, Бог ему теперь судья.

Что же еще было в этом разговоре? Почему от него осталось такое тревожное ощущение?

Майоры. Что это еще за майоры? Откуда там взялись майоры?

— Жалко Олега, — нарушил молчание Юрий. — Он меня учил водить машину. Тебе было некогда, а он учил… Почему его убили?

«Потому что мудак», — хотел ответить Ермаков, но сдержался.

— Какой-то Бермудский треугольник! — раздраженно проговорил он. — Майоры. Эти диверсанты — майоры?

Он не ждал ответа и поэтому не сразу понял то, что сказал сын.

— Это наши люди, — сказал Юрий.

— Что значит — ваши? Чьи — ваши?

— Управления. Я принимал шифрограмму. О том, что группа Пастухова высажена в исходную точку маршрута.

— Когда?

— В ту ночь. Когда влез в файлы «Феникса», — А что ж ты, черт бы тебя, молчал?! Юрий виновато пожал плечами:

— Я не знал, что это тебя заинтересует. Не связал.

«Наши люди». Значит, УПСМ послало в Потапово диверсионную группу, чтобы предотвратить поставку очередной партии истребителей талибам. Приказ начальнику управления мог отдать только президент или кто-то от его имени. Ясно, что такого приказа не было, иначе Потапово просто блокировали бы. Значит, все это — инициатива управления. И не известно, как она будет расценена президентом.

Впрочем, почему неизвестно? Известно. Что же из этого следует?

И вдруг Ермакова обожгла мысль, которая раньше почему-то даже не приходила ему в голову: а он сам? Разве он сам не переполнен этой смертоносной информацией? Он — единственный человек, который знает о программе «Феникс» абсолютно все. Пока он был внутри дела, это гарантировало его безопасность. Если же его выведут из игры… Но почему, почему? Только из-за того, что он позволил себе возражать Г.?

Исключено. Г. не дурак. Он прекрасно понимает, что такими кадрами, как Ермаков, не бросаются. В его руках все нити дела. У него связи, открывающие для программы «Феникс» огромные, многомиллиардные перспективы. Для решения вывести его из дела у Г. должны быть гораздо более основательные причины.

Какие?

«Руслан». Да, «Руслан». Который будет задействован вместо взорванной «Мрии», Разгадка была где-то здесь.

Значит, Г. не отказался от своего намерения отправить истребители талибам. Даже сейчас. Зная все. Он отправляет «Руслан», зная наверняка, что груз будет перехвачен агентурой ЦРУ. Зная о том, что это вызовет грандиозный международный скандал. Что это, в свою очередь, торпедирует переговоры с МВФ и приведет к отставке правительства. Значит, это и есть цель — вызвать кризис?

Что же дальше? А дальше все просто. Правительство Кириенко уходит в отставку. И кто приходит?

Проклятье! Как же он раньше об этом не подумал?

Приходит бывший премьер. А с ним — его команда. И одна из главных фигур в ней — генерал армии Г.

Вот, значит, как они решили. Разделить. Котлеты отдельно, мухи отдельно. Сдать эти Су-39 цэрэушникам, а основной контракт с аль-Джаббаром реализовать позже.

Что это означает для него? Только одно: его жизнь не стоит сейчас ни копейки. Он оказался заложником собственной добросовестности. Дело налажено, может быть продолжено без него. Он опасен не тем, что знает все о программе «Феникс». Он опасен совсем другим. Тем, что на вопрос, почему были отправлены истребители, несмотря на предупреждение ЦРУ, может ответить: «Я был категорически против». И для Г. это будет крах. Не только для Г. Для всех, кто стоит над ним. Полный крах. Президент не любит, когда ему навязывают решения. Этого он не простит никому.

Ермаков уже понимал, в чем была его ошибка. Он недооценил масштаб игры, которую вел Г. Сам Ермаков мыслил конкретными реалиями конкретного дела. Г. видел дальше. Самоубийственное решение отправить «Мрию», которую перехватят в Лахоре, входило в намерение. Г. использовал ситуацию. Ермаков этого не знал и потому так резко возражал против отправки «Мрии». Он не за себя волновался, хотя и знал об угрозе своей жизни. Он волновался за судьбу дела. И теперь оказался в смертельной ловушке.

Ермаков обернулся к сыну:

— Копия шифрограммы от этого Пастухова есть?

— Нет. Я сделал только одну распечатку.

— А на дискете?

— Нет.

— Еще шифрограммы были?

— В ту ночь не было. А потом меня сняли с красной линии и дали отгулы.

— Текст помнишь?

— Там было всего несколько слов. «Пастухов — Центру. Десантированы в исходную точку маршрута».

— Сможешь впечатать его в дискету? В ту, куда ты скачал файлы из вашей базы данных?

— Зачем? — не понял Юрий.

— Не задавай лишних вопросов!

— Смогу.

— Включай «ноутбук».

— Но… У меня нет дискеты.

— Где она?

— Дома. Ты сказал, чтобы я ее вернул. Но я… — Черт. Ладно. Езжай за ней — и сразу сюда, — приказал Ермаков. — Одна нога здесь, другая там. Когда будешь выезжать из Москвы, позвони.

— Что происходит, батя? — спросил Юрий.

— Не знаю, — ответил Ермаков. И повторил:

— Не знаю.

Но он уже знал.

* * *

Юрий вышел. Было слышно, как заработал мотор его «Нивы». Ермаков вспомнил слова сына:

«Он учил меня водить машину». Что ж, хотя бы у Юрия останется о подполковнике Тимашуке добрая память.

Ермаков связался с главным диспетчером «Аэротранса». Тот подтвердил: получен приказ отправить в Потапово «Руслан». Борт готовится, вылетит из Домодедова в три ночи. Последние остатки сомнений исчезли. Ермаков набрал номер прямого телефона Г.

— А, Ермаков! — раздался в трубке козлиный баритон генерала армии. — Как твоя жопа?

— Речь не о моей жопе, а о твоей, — холодно прервал Ермаков. — Слушай внимательно и не перебивай. Тебе уже звонили из Потапова?

— Допустим.

— Так вот, у меня есть то, чего не смог получить Тимашук. И уже не получит.

Понимаешь, о чем я говорю?

— Пока нет.

— Дискета. С информацией из базы данных известного тебе управления.

— То, что скачал твой парень? Ты мне о ней говорил.

— На ней есть и то, о чем я тебе не говорил. Шифровка из Потапова. Очень короткая. Она начинается так: «Пастухов — Центру».

— Не тяни, так твою! — выругался Г. — Что в шифровке?

— "Десантированы в исходную точку маршрута".

— И все?

— Тебе этого мало?

Г. умел быстро соображать. И быстро принимать решения.

— Все понял, — сказал он. — Посылаю к тебе курьера. Отдашь ему дискету.

— Откуда ты знаешь, где я?

— Знаю. На даче. Мне доложили. Жди.

— Не спеши. Я тебе ее не отдам.

— Не дури, Ермаков! — прикрикнул Г.

— Содержание шифровки ты знаешь. А дискета останется у меня. Я ее отдам, когда дойдет до дела. И не тебе. Я хочу быть нужным. И сейчас для меня это единственный способ.

— Ты на что, распротак, намекаешь? Да ты… — Заткнись. Ты знаешь на что. Мы с тобой работаем не первый год. Мог бы убедиться, что я не совсем дурак. Не говорю уж про то, что ты называл меня своим другом. Понимаю, это большая политика. А в большой политике нет друзей. Есть интересы. Так вот, твой интерес сейчас — чтобы я был жив и здоров.

— Ладно, не выступай, — буркнул Г. — Сейчас я созвонюсь с кем надо, и утром подъедем. Прямо с утра. Ты только сиди там и никуда не уезжай.

— Так-то лучше.

— Никуда не уезжай! — повторил Г. — Понял? — Понял, понял, — сказал Ермаков и положил трубку.

* * *

За окнами было уже совсем темно, фонари в саду туманились от дождя. Привычный уют кабинета казался призрачным, хрупким. У Ермакова было ощущение, что он идет по тонкому льду. Одно неверное движение — и он окажется в темных глубинах, населенных химерами из страшных снов.

Почему-то снова вспомнились слова сына: «Он учил меня водить машину. Тебе было некогда, а он учил». Царапнуло: «Тебе было некогда». Но ему действительно было некогда. Вся его жизнь была подчинена делу. Без него росли дети, без него старела и спивалась жена, выживал из ума отец. И даже мужские сборища с баней и ночными застольями, которые он устраивал на даче и которые создали ему репутацию радушного и хлебосольного хозяина, тоже были нужны для дела — помогали расширять связи, налаживать доверительные отношения с нужными для дела людьми.

И к чему все это привело? К тому, что он, как обложенный флажками волк, вынужден судорожно искать выход? Это и есть плата за его служение России?