Стивен Хантер - Я, снайпер
— Но фотографии хватило, чтобы сделать предположение?
— Наши эксперты не делают предположений. Они измеряют, оценивают, рассчитывают и сообщают о том, что им удалось обнаружить. В данном случае они не обнаружили ничего.
— Значит, ничего — это хорошо?
— Это значит, что все проведенные тесты не показали никаких рекурсивных несоответствий, говорящих о том, что с фотографией проводились какие-либо манипуляции. Достоверна ли она? Это решение принимать вам, исходя из конкретного контекста. Тут речь уже об истории фотографии, о том, каким образом она к вам попала, заслуживает ли ее источник доверия. Это не по нашей части. Мы лишь выдадим официальное заключение, которое в случае необходимости подтвердим в суде, и оно будет гласить следующее: мы не нашли никаких признаков того, что фотография была каким-либо образом подправлена. Если для вас это равнозначно определению «подлинность», мистер Банджакс, то фотография подлинная.
— С ней никто не химичил?
— Этого я вам никогда не скажу. Я скажу вот что: с тем оборудованием, которое установлено в нашей лаборатории — а оно лучшее в стране из того, что доступно для коммерческого использования, — мы не выявили никаких признаков рекурсивных несоответствий.
— Для меня это означает подлинность.
И для «Таймс» это также будет означать подлинность.
Внезапно воздух вокруг стал сладостно-прохладным, и дышать им сделалось необыкновенно приятно.
«Есть! — подумал Дэвид. — Он у меня в руках. Я завалил Ника Мемфиса».
Глава 34
День выдался нерадостным, но для оперативной группы «Снайпер» все последние дни после отстранения Ника и появления Робота были серыми. По имени и фамилии никто Робота не называл; предположительно он обладал теми же человеческими качествами, что и все вокруг, только никак их не проявлял. Робот был особым кризисным менеджером: директор направлял его туда, где возникали проблемы, давая команду устранить эти проблемы и тех, кто их создает. Как правило, Робот действовал не слишком-то приятными методами. Подобно своему неодушевленному тезке, он добивался цели с механическим скрежетом и лязгом; поговаривали, что он способен проходить сквозь стены и при необходимости испускать кулаками чудодейственные энергетические лучи.
И дело было вовсе не в том, что Робот, получив новое задание, вступил на тропу войны — он никогда с нее не сходил; вся его карьера, весь жизненный путь представляли непрерывную тропу войны. В один прекрасный день сам Робот получил от директора нагоняй по поводу окончательного отчета о расследовании группы «Снайпер», и, поскольку составлять этот отчет должна была пара Чендлер и Филдс, а из Филдса писатель хреновый, ответственность полностью легла на Чендлер, и девушка чувствовала, как на нее давит бездушная скрежещущая машина.
— Ты не могла бы шевелиться быстрее? — требовал Робот.
— Сэр, все это нужно изложить на бумаге. Тут много нюансов; приходится подыскивать лучший способ выразить свою мысль и практически на каждой странице состыковывать друг с другом противоречивые доказательства. К этому делу нельзя подходить чисто механически.
— Это же не роман. Здесь не нужен стиль. Гладкость текста непринципиальна. В конце концов, его не будут публиковать, а лишь размножат на ксероксе.
— Да, сэр, и я не Агата Кристи, и все же отчет должен иметь смысл, быть ясным и грамотным и давать тем, кто будет его читать, четкое представление о деле и наших выводах. А на это нужно время.
— Напарник тебе помогает?
Разумеется, нет. Проблема заключалась в том, что Рон Филдс, блестящий оперативник, бывший герой спецназа, на счету которого имелось несколько схваток с вооруженными преступниками, лучший ученик Ника, человек порядочный, честный, скромный и смешной, оказался… каким-то тупым. Определенно, писатель из него никакой. Гигант в мире профессионального сыска, Филдс как соавтор Старлинг превратился в бестолкового неопытного подмастерья, ленивого, постоянно где-то отсутствующего; при этом бедная девушка робела перед его репутацией великого воина, и ей приходилось очень непросто.
С другой стороны, Чендлер просто боготворила Филдса, как боготворила Ника, и не собиралась уподобляться тем штабным стервам, которые продвигаются по служебной лестнице, жалуясь на некомпетентность других.
— Мы отлично сработались с агентом Филдсом, сэр.
— В Вашингтоне многие были бы рады получить этот отчет еще вчера. Я повторяю тебе то, что ты и без меня знаешь, но громким голосом, а то вдруг ты забыла. Если тебе нужна помощь — только свистни. Я дам тебе помощников, секретарей, машинисток, всех, кого попросишь. Если хочешь, я даже приглашу Джона Гришема.[63]
— Просто я должна сделать все как надо.
— Понимаю, тебе нравился Мемфис. Мемфис всем нравился. Но ты не должна допустить, чтобы твои чувства к нему мешали работе. До меня дошли слухи, якобы члены оперативной группы тянут время, выжидая, пока с Мемфиса снимут все обвинения, в надежде, что кто-нибудь из списка подозреваемых направит расследование в другое русло. Скажи мне, что это неправда.
— Сэр, лично я вкалываю не покладая рук, вот и все.
— Ну хорошо, хорошо, возвращайся к обязанностям, а то впустую тратишь время, болтая со мной.
С этими словами Робот устремился вперед, выискивая новую цель для уничтожения, несколько разочарованный тем, что девчонка не смялась под его натиском, как он предполагал.
Но тут был еще один момент: Робот попал в самую точку. Чендлер действительно отчаянно медлила с написанием последней страницы. Потому что как только отчет с заключением будет готов, он станет официальной версией, даже если у сотрудников и у самой Чендлер останутся какие-то сомнения. Но похоже, в Вашингтоне все хотели согласиться с собранными доказательствами и вздернуть беднягу Карла Хичкока под самую перекладину. И единственный способ перекрыть дорогу этой официальной версии заключался в том, чтобы не выпускать отчет, который ее содержит. Поэтому Чендлер находилась в абсурдном положении: она сама отталкивала то, что могло стать величайшим прорывом в ее карьере, поскольку не до конца верила в результаты расследования. И еще она с теплом вспоминала Ника: он относился к ней с уважением и непременно извинялся, когда, забывшись, называл Старлинг, хотя сейчас уже все ее так называли, и с этим ничего нельзя было поделать.
Однако пространства для маневра оставалось все меньше. Чендлер почти исчерпала свои уловки.
На самом деле отчет был готов. Он представлял собой именно то, что все хотели видеть: профессиональное признание вины Карла Хичкока, над всеми «i» расставлены точки, все «t» перечеркнуты, все улики на своих местах, должным образом взвешены и восхитительно описаны, цепочка событий прозрачно ясна. Вот как старый воин свихнулся и вернул себе рекорд по части убийств.
Чендлер ждала, что один из оперативников, разрабатывающих людей из добытого Свэггером списка подозреваемых, представит ключевую улику, которая разнесет вдребезги тезис о виновности Хичкока, однако этого не происходило. Один за другим возможные преступники превращались в невозможных: кто покинул страну, кто умер, кто имел железное алиби в ту кровавую неделю — если не убивал сам, то учил этому других. Господи, профессиональные снайперы сейчас напоминали скорее не отважных рыцарей, а средневековых раввинов: они переезжали из одного талмудического центра в другой, наставляя, споря, тренируя, распространяя веру, поддерживая истинное учение, опровергая отступников, образовывая секты, — прямо какая-то сеть молодых киноактеров. Боже милосердный, кто бы мог подумать?
Но вот теперь…
О, замечательно, сотовый телефон в сумочке зазвонил. Это был личный номер Чендлер, известный только двоим. Первый — ее друг, который вот уже целую неделю находился в Кувейте, изучая пленки телеканала «Аль-Джазира» с Усамой бен Ладеном, может быть подлинные, а может, и нет. А второй…
— Свэггер, что у вас? — спросила Чендлер.
— Привет, агент Старлинг. Считай это анонимной наводкой…
— Где вы сейчас находитесь?
— Если я аноним, то нигде. Вот моя наводка. Отправляйся в Чикагский университет, где Джек Стронг был профессором, в отдел образования. Возьми ордер на обыск, извлеки жесткий диск из компьютера Стронга и просмотри его электронную почту. Позаботься о том, чтобы все было сделано по закону, тогда данные можно будет использовать как доказательство в суде.
— Свэггер, какого черта…
— Милая девушка, ты меня слушаешь? Итак, ты получишь документальное подтверждение тесных взаимоотношений покойного профессора Стронга и некоего Тома К., которого, вне всякого сомнения, ты сможешь идентифицировать как Тома Констебла…
— Свэггер, я вас предупреждала…
— Ты предупреждала, что у меня должно быть что-то реальное, а не только мои предположения. Вот тебе реальное, реальнее не бывает. Стронг и Том К. обсуждали некий предмет, который попал в руки Стронга и давал ему рычаг давления на Тома К. Покойному были нужны деньги, много денег, куча денег. Он хотел начать новую жизнь в Швейцарии, ходить в костюмах от Армани и все прочее в том же духе. И он верил, что Том с радостью даст ему все это. Кстати, их оживленная переписка велась в последние несколько недель перед убийством.
