Владимир Гриньков - На вершине власти
– Вы недавно работаете во дворце. Или я ошибаюсь?
Он оставил бутылку, повернулся, блеснули зубы.
– Вы, однако, немногословны, как я успел заметить.
Амира сбросила, наконец, оцепенение, осторожно сказала, стараясь не смотреть предателю в глаза.
– Я действительно работаю здесь всего несколько недель, товарищ Фархад.
– А прежде чем занимались?
– Училась в университете.
– Закончили обучение?
– Нет, – покачала головой Амира и пояснила – теми же словами, что и в службе безопасности, когда проходила проверку.
– Я надеюсь, что еще успею закончить учебу А сейчас мне надо поработать – если уж представилась такая возможность.
Хомутов придвинул бокал.
– Давайте немного выпьем.
– Это алкоголь?
– Да. Вино.
– Я не имею права. Это запрещено.
– Кем? – сделал удивленные глаза Хомутов.
Он ожидал, что Амира скажет – им, президентом страны, и тогда он ответит, что, раз запретив, может и отменить запрет, но Амира строго проговорила:
– Кораном.
Хомутов смешался, не зная, что возразить на это, но свой бокал уже вертел в руке, и отставить его в сторону означало – потерять лицо Поэтому он сказал, сузив глаза.
– В этой стране законы устанавливаю я, – и умолк, ожидая, как поведет себя Амира.
Девушка, поколебавшись, протянула руку к бокалу. Хомутов перевел дух и повторил свое предложение:
– Всего несколько глотков!
Тени окружали Амиру со всех сторон Хотелось рвануться, закричать, но она не смела – сидела, сжавшись, стараясь не смотреть на президента.
Хомутов поднялся из-за стола, включил приемник. Он был настроен на европейскую станцию – полилась мелодия, не похожая на джебрайскую. При звуках музыки президент замер, плечи его ссутулились, Амира глядела ему в спину, чувствуя, как что-то просыпается в ней. Она скользнула взглядом по столу, увидела нож из столового прибора, схватила его быстрым мягким движением – но это было вовсе не то. Она провела пальцем по короткому лезвию с тупым зазубренным концом, и отложила нож в сторону. Хомутов обернулся, согнал с лица задумчивость, сказал негромко:
– Славная музыка Правда, Амира?
Девушка промолчала. Хомутов вернулся к столу.
– Я пью за вас, Амира. За ваши глаза, ваши руки, ваши губы.
Он готов был, похоже, перечислять и дальше, но оборвал себя, поймав на мысли, что такого рода застольных речей произносить не умеет. Они должны быть по-восточному цветисты, пространны и образны. Тогда он просто повторил:
– За вас. Амира.
Девушка отставила свой бокал и внезапно сказала с непонятной Хомутову решимостью:
– Мне надо выйти ненадолго. Прошу меня извинить.
– Пожалуйста! – Хомутов поднялся, улыбаясь.
Амира вышла из столовой, миновала кабинет, приемную, вскочившего при ее появлении Хусеми, и оказалась в коридоре. Сейчас она твердо знала – Аллах с нею, никогда больше ей не удастся остаться лицом к лицу с предателем, без всякой охраны. Она вбежала в медицинский блок, ее сменщица удивленно подняла голову, но Амира бросила ей отрывисто:
– Я на минуту, – и скрылась в смежной комнате, где прятала в укромном месте свой револьвер.
Хомутов вышел в приемную следом, Хусеми приподнялся, ожидая распоряжения, и Хомутов буркнул, досадуя неизвестно на кого:
– Ступай, проследи, чтобы не сбежала. Дикая какая-то особа.
Амира уже извлекла из тайника сверток с оружием, как вдруг распахнулась дверь. Она испуганно оглянулась и увидела Хусеми. Тот стоял, покачиваясь и держа руки в карманах брюк.
– В чем дело? – спросила девушка разом упавшим голосом, пряча сверток за спиной.
– Товарищ Фархад недоволен тобой, – сказал Хусеми.
– Я сейчас приду.
Он покачал головой, давая понять, что такой ответ его не устраивает.
– Ты пойдешь со мной!
Амира отвернулась, поспешно втиснула сверток среди вещей в шкафу, досадуя на себя за нерасторопность.
Хомутов встретил ее все той же улыбкой, мягко взял за руку, и Амира не успела опомниться, как он обнял ее, и так вышло, что они закружились как бы в танце – из приемника лилась музыка. Амира закрыла глаза, в ужасе ожидая того, что неизбежно должно было произойти, и в тот же миг наткнулась на какое-то препятствие, не удержала равновесия и соскользнула на диван, а Хомутов навалился сверху, неистово целуя ее, сжимая в объятиях так, что она пошевелиться не могла, кусая щеки и шею. Она почувствовала бедрами прикосновение его рук, забилась отчаянно, но он уже рвал на ней одежду, и не было такой силы, которая могла бы остановить его сейчас Амира еще надеялась выскользнуть, убежать, спастись, но негодяй не оставил ей шансов, грубо рванул, раздвигая ноги, обхватил ладонями ягодицы, словно пытаясь разодрать надвое, и бешеным толчком вошел в ее протестующее тело. Она плакала, но Хомутов не замечал ее слез или делал вид, что не замечает, – и брал ее с животным рычанием, со страшно искаженным лицом. И лишь совершенно выдохнувшись, весь в липком поту, откинулся и проговорил устало.
– Чего ты ревешь? Хочешь, я возьму тебя в жены?
Она продолжала плакать от боли, ярости и унижения, и Хомутов прикрикнул, злясь на себя за свою слабость:
– Не плачь! Довольно! Завтра же скажу Хусеми, чтобы начал приготовления к свадьбе.
Так было всегда. Первым делом он обещал жениться – и, как правило, это помогало.
86
Анализом вывозимого на городскую свалку бытового мусора советского посольства занимался специально для этой цели созданный двадцатый отдел службы безопасности.
Все доставляемое в контейнерах подлежало сортировке и дальнейшему изучению. Начальник двадцатого отдела еженедельно составлял рапорт и передавал его лично министру обороны полковнику Бахиру.
Отдел был создан несколько лет назад по личному указанию президента – и он же получал все отчеты.
В некий день, разбирая новые поступления, сотрудник двадцатого отдела среди мятых черновиков и обрывков магнитных лент обнаружил испачканную фотографию. Взглянув мельком, он зафиксировал ее в специальном журнале, после чего передал снимок руководителю отдела – для решения вопроса о его дальнейшей судьбе. Снимок пролежал среди прочих находок до конца недели, когда же руководитель взялся за составление рапорта, был извлечен и дотошно изучен. Результаты были настолько обескураживающими, что, явившись на доклад к министру обороны, руководитель отдела, без всяких комментариев, выложил фотографию на стол.
Бахир долго всматривался в снимок, мучительно соображая, что бы это могло значить, но, не придя ни к какому выводу, поднял глаза на подчиненного и спросил:
– Что это такое? Откуда?
– Обнаружен среди бумажного мусора, вывезенного из жилой зоны советского посольства.
На фотографии было обычное застолье, стол ломился от жратвы, батареи бутылок целились в потолок, гости – мужчины и женщины, русские, с виду, – смеясь, смотрели в объектив. Через руки Бахира прошли десятки таких фотографий – советские любят почему-то, предаваясь греху, запечатлевать себя на память. Но эта была особенной. В нетрезвой компании, собравшейся, судя по интерьеру, где-то на территории Союза, оказался президент Фархад. Он сидел в центре, молодецки развернув плечи и держа при этом неполный граненый стакан.
Бахир, оторвавшись от созерцания загадочного снимка, спросил наконец:
– Кто еще видел?
– Сержант Джергези.
– Предупреди его: должен молчать. И сам забудь.
Начальник отдела вытянулся. Понятное дело – товарищ Фархад, да еще в обстановке, где спиртное льется рекой… Нельзя, чтобы кто-то узнал об этом.
Бахир уловил ход мыслей руководителя отдела, кивнул, якобы соглашаясь:
– Не мне тебе говорить. Закон суров, он касается всех, – он взглянул многозначительно.
Кто лучше полковника мог знать, что все это чушь, и вовсе не потому он пришел в такое волнение, увидев странную фотографию. Чутье подсказывало – он коснулся чего-то такого, что один неверный шаг – и слетит голова. Его, полковника Бахира. Осторожность, еще раз осторожность… Снимок этот неспроста возник, Аллах подает знак, необходимо лишь напрячь воображение, чтобы озарение пришло.
Бахир отпустил начальника отдела. Однако теперь он уже ни о чем другом думать не мог, кроме этой фотографии. Фархад среди русских… Мог ли снимок быть сделан здесь, в Джебрае? Ответ отрицательный. Типичное жилье в России. Впрочем, следует посоветоваться с теми, кто подолгу жил там. Что еще? Поднять архивы с фотографиями советских специалистов, работавших в разное время в Джебрае. Если среди тех, кто попал в кадр, не обнаружится ни одного из них, – значит снимок сделан определенно в Союзе. Бахир и без этого почти не сомневался в том, что так оно и есть, хотя и звучит неправдоподобно. Неправдоподобно – не то слово. Президент Фархад, никогда не посещавший СССР, не мог веселиться в русской компании где-то в Европейской России. И тем не менее, это было.
