Михаил Серегин - Палач в белом
Несколько секунд он молчал, а потом заговорил, заметно волнуясь:
– Владимир Сергеевич? Ты где? Как у тебя дела?
– Дела у меня, сами понимаете, не очень, – ответил я. – Хочу попросить вас об одолжении, но не знаю, как вы к этому отнесетесь...
– Ты же знаешь, Володя, – крайне серьезно сказал Макаров, – что я всегда готов помочь, если это в моих силах. Главное, не предпринимай никаких шагов сгоряча!
– В таком случае, может быть, подъедете за мной? – спросил я. – Разумеется, без группы захвата...
– Володя! – оскорбленно воскликнул Макаров.
– Я шучу, – пояснил я. – Записывайте адрес...
Когда я сложил трубку телефона и с облегчением вытер вспотевший лоб, женщина с юмором посмотрела на меня и сказала ехидно:
– «Бегущий человек» – это не про вас кино? – Она опять села в кресло напротив меня и беззастенчиво закинула ногу на ногу. Волосы на ее голове еще были мокрыми и пахли персиком. – А по внешнему виду не скажешь, что вы трусоваты... Увы, внешность так обманчива!
Я виновато пожал плечами – со стороны моя позиция выглядела действительно не слишком мужественно. Особенно в глазах такой неробкой женщины.
– Так что вы натворили? – иронически продолжила она. – Украли курицу? Или подглядывали в окно женской бани? Кстати, как вас хоть зовут, незнакомец?
– Меня зовут Володя, – объяснил я. – А обвиняюсь я в хранении наркотиков. Обвинение высосано из пальца, но, боюсь, это мало кого интересует. Поэтому мне и приходится все время убегать.
– Если бы вы были настоящим мужчиной, – презрительно заметила хозяйка, – я бы постаралась вам помочь – у меня есть хорошие знакомые в управлении по борьбе с наркотиками... Но теперь – дудки! Теперь я даже раздумала угощать вас вином.
– Откровенно говоря, я этому даже немного рад, – сказал я. – Поверьте, мне сейчас никак нельзя расслабляться!
– Понимаю, – кивнула она головой. – Вы и в самом деле очень подозрительный человек. Зря я вас не выдала властям...
В такой милой беседе мы провели около получаса, причем раздражение и разочарование хозяйки квартиры нарастали с каждой минутой. Ее шутки становились все язвительнее, и я начал уже всерьез подумывать о том, как бы она и правда не вызвала наряд милиции, но в этот момент раздался звонок в дверь.
Мы поднялись одновременно.
– Наверное, это ваш сообщник? – ехидно спросила хозяйка.
– Знаете, зря вы так агрессивно настроены, – сказал я серьезно. – У меня и так на душе кошки скребут. А вам я очень благодарен. Теперь я перед вами в долгу. А вы, кстати, так и не сказали, как вас зовут.
Она критически посмотрела на меня и тяжело вздохнула:
– Да не стоило бы вам этого и говорить. Зачем? Но, впрочем, если вам так будет легче – Анна. Как говорится, будем знакомы.
У нее вырвался смешок.
Звонок в прихожей зазвенел с новой силой. Анна решительно повернулась и пошла открывать.
На пороге стоял Макаров, как всегда корректный и невозмутимый. Он сдержанно поклонился хозяйке и устремил на меня вопросительный взгляд.
– Иду, – сказал я и обернулся к Анне: – Еще раз спасибо. Прощайте.
Она дернула плечиком и нервно усмехнулась. Я шагнул через порог. Сзади хлопнула дверь. Мы с Макаровым молча спустились по лестнице и вышли во двор. Возле подъезда стояла его машина. Я невольно оглянулся по сторонам, словно опасаясь увидеть кольцо автоматчиков в бронежилетах, но, кроме мирных обывателей, во дворе никого не было.
Мы сели в машину и медленно выехали со двора в переулок. Макаров наконец открыл рот и с непонятной интонацией сказал:
– Женщины-женщины! Что бы мы делали без них... Твоя знакомая, Володя?
Я отрицательно покачал головой. Макаров покосился на меня и спросил с восхищенным недоумением:
– Значит, тебе все же удалось уйти от Пинкертонов? Как же ты сумел?
– Повезло, – сказал я. – Послушай, Игорь Станиславович, твоя законопослушность не очень пострадает, если я отсижусь у тебя день-другой? Пока не свяжусь с людьми, которые могут мне помочь...
– Нет вопросов, – уверенно произнес Макаров. – Я же знаю, что ты ни в чем не виноват. Невооруженным глазом было видно, что это провокация!
Я посмотрел на него с интересом.
– А что же вы с Корзухиным об этом молчали? – спросил я как бы между прочим. – Кажется, вы и протокол собирались подписать...
Макаров некоторое время молчал. На лицо его легла легкая тень.
– Знаешь, Володя, – нехотя признался он, – если честно, то я просто сплоховал. Оправдаться мне нечем. Растерялся, во-первых, и, знаешь... Вот этот страх перед органами... он, наверное, у нас в крови, что ли?
Я никогда не был злопамятен, и человеческие слабости не вызывали у меня презрительного превосходства – я сам далеко не сильный человек.
– Да ладно! – сказал я великодушно. – Это я так, к слову... Просто любопытно стало. А страх у меня и у самого появился – будь здоров! Заметил, как я рванул – с низкого старта?
Макаров беззвучно рассмеялся и сказал:
– Видел бы ты лицо Штейнберга, когда ты запер нас на ключ! Если бы вдруг старику сказали, что он уволен – он и то не был бы так поражен. Минут пять он вообще не мог вымолвить ни слова! Он только сопел и сверкал глазами, и, клянусь, в итоге у него изо рта вырвались языки пламени! Как мы все там не получили множественные ожоги – не представляю. Потом милиция выломала дверь, а их главный посоветовал Штейнбергу позвонить на проходную, чтобы тебя задержала охрана. Старик позвонил, но речь у него еще полностью не восстановилась, и на проходной мало что поняли. Думаю, это тебя и спасло...
– А что было потом? – поинтересовался я.
– Лучше не спрашивай! – покрутил головой Макаров. – Борис Иосифович обрушил на меня всю силу своего гнева. Вот тут-то он вспомнил, по-моему, все слова, что есть в словаре. У меня было ощущение, что я попал под камнепад. И еще я думал, что он не выдержит и набросится на меня с кулаками – так он был потрясен. Ну а потом опять появились разочарованные менты и отвлекли Штейнберга – стали расспрашивать его о тебе: адрес, связи, ну и прочая дребедень. Но он не стал с ними даже разговаривать и отправил в отдел кадров. Вот такая история.
Он опять покрутил головой и улыбнулся. Наш автомобиль свернул с Садового кольца на Олимпийский проспект.
– Но ты теперь можешь гордиться, – сказал Макаров. – Ты вообще, наверное, единственный человек в природе, который осмелился пихнуть в грудь Бориса Иосифовича Штейнберга! Тебе бы следовало отлить в честь этого события памятную медаль!
– Смеешься, Игорь Станиславович! – с упреком сказал я. – А мне, между прочим, не до смеха. Получается, я теперь между Сциллой и Харибдой. Даже если в тюрьму не посадят, так с работы точно попрут!
– Эх, Володя! – сказал Макаров немного печально. – Все плохое когда-то забудется, и ты будешь вспоминать сегодняшний день с улыбкой... Он покажется тебе самым забавным в твоей жизни, вот увидишь! Ну вот, мы и приехали!
Он свернул на большую стоянку, расположенную метрах в тридцати от нового двадцатиэтажного дома, украшенного на вершине четырьмя причудливыми башенками.
– Ну, теперь подняться в лифте до десятого этажа, – мечтательно сказал Макаров, – и мы в безопасности!
* * *Подполковник со стороны был слегка похож на бульдога, на которого для смеха надели камуфляжную фуражку с кокардой – отвисшие массивные щеки, мощный загривок, квадратная голова, ушедшая в плечи, приплюснутый нос и настороженные маленькие глазки, не предвещавшие ничего доброго.
Глаза эти были в данный момент устремлены на дверь, в которую кто-то постучался. У подполковника намечался важный телефонный разговор, и по этой причине он строго-настрого приказал не пускать никого в кабинет. Такое беспардонное нарушение приказа могло вызвать единственную и незамедлительную реакцию – нарушитель должен быть стерт в порошок порцией хорошего командирского мата.
Подполковник открыл рот именно в тот момент, когда приоткрылась дверь – не раньше и не позже, – и уже наружу начал пробиваться предварительный угрожающий рокот, но вдруг на бульдожьем лице нарисовалось изумление, и нужные слова застряли в глотке.
– Юра? – не веря своим глазам, произнес подполковник. – Чехов? Какими судьбами?
На пороге кабинета стоял бывший сослуживец и приятель. Вообще-то ранее он поклялся, что никогда в жизни больше не переступит этого порога, и в каком-то смысле до сих пор еще не нарушил своего обещания. Он стоял, опершись о дверной косяк, и молча разглядывал удивленного подполковника.
Так продолжалось довольно долго, и свирепое лицо хозяина кабинета приобрело уже необычное для него недоуменно-жалобное выражение, но тут Чехов сделал шаг вперед и сказал с хрипотцой в голосе:
– Ну, здорово, Аркаша!
Подполковник как по команде вскочил из-за стола и сдавил Чехова в объятиях. Несколько мгновений они мяли друг другу кости, а потом подполковник растроганно объявил:
