Энди Макнаб - Браво_Два_Ноль
Указав на руку, я сказал:
– Больно. Пожалуйста. Боль. Ааа!
Переглянувшись, солдаты снова ткнули меня и получили еще один ослиный крик. Они снова закатились в истерике, а я попробовал объяснить им, что у меня болит рука. Тщетно. Солдаты продолжали хохотать. Внезапно они стали серьезными. Наверное, решили, что пришло время продемонстрировать свою власть. Они начали задавать мне вопросы, словно пытаясь дать мне понять, что они не простые охранники, а самые настоящие следователи.
– Кто? Кто?
Я не сразу сообразил, что они говорят.
– Что? Я не понимаю.
Я все время показывал на распухшее запястье, но безрезультатно. Солдаты продолжали задавать мне какието вопросы, но я их не понимал. Их лица, подсвеченные снизу сиянием парафинового обогревателя, казались уродливыми масками.
В конце концов один из них вышел и вернулся с еще одним солдатом. Тот, похоже, сносно владел английским. Судя по всему, они объяснили ему, что я никак не могу взять в толк, чего они от меня добиваются.
– Как тебя зовут?
– Энди.
– Коммандос, Энди? ТельАвив?
– Англия.
– Англия. Гаскойн? Раш? Футбол? – Просияв, солдат нанес удар по воображаемому мячу.
Все заулыбались, и я в том числе, хотя мне футбол совершенно безразличен. Мой отец болел за «Миллуол», нашу местную команду. В детстве он раза тричетыре водил меня на стадион. Я сидел на скамейке на трибуне, как дурак, недоумевая, чем вызвана вся эта суета. Поле мне не было видно, потому что я был еще очень маленький. Я знал лишь то, что за билет на стадион приходится выкладывать огромные деньги. Помню, я както пришел на матч в среду вечером и ушел с середины, потому что очень замерз. На этом мои познания в футболе заканчивались, и этим ограничивалось то, что он мне дал: воспоминания о сырых, холодных, продуваемых ветрами трибунах. Футбол меня нисколько не интересовал, однако вот сейчас я, пленный, оказался в обществе иракцев, фанатиков футбола, так что, возможно, именно в этом заключалось мое спасение.
– «Ливерпуль»! – воскликнул солдат, знающий английский язык.
– «Челси»! – подхватил я.
– «Манчестер юнайтед»!
– «Ноттингем форест»!
Солдаты рассмеялись, и я присоединился к ним, пытаясь установить с ними хоть какуюнибудь духовную связь. Все это было хорошо, прямо по учебнику, но только долго я так продолжать не мог. Я уже почти полностью истощил свои скудные познания.
– Сколько времени я здесь? – попробовал я. – Вы знаете, как долго мне предстоит здесь провести? Вы можете дать мне поесть?
– Нет проблем. Бобби Мор!
Я решил попробовать с другой стороны.
– Маи? Маи? – попросил я воды. Сухо закашляв, я бросил на солдат преданный щенячий взор.
Один из них вышел и вернулся со стаканом воды. Осушив его залпом, я попросил еще. Это настолько разозлило солдат, что я лишь поблагодарил их еще раз и решил помолчать какоето время.
Всем троим не было еще и двадцати; у них толькотолько появились на верхней губе первые редкие кустики. Они вели себя, как молодые солдаты любой армии, но меня удивило состояние их мундиров и оружия. Я предполагал, что «тюрбаны» не знакомы с дисциплиной и ходят в грязных лохмотьях. Однако форма этих солдат была свежевыстирана и наглажена, ботинки начищены до блеска. Оружие у них было в полном порядке, ухоженное. И здания тоже в хорошем состоянии, отремонтированные и безукоризненно чистые. Я был этому рад, находя в дисциплине хоть какуюто защиту для себя. Мне было чуточку легче на душе от сознания того, что я попал в руки не к банде головорезов, жаждущих убивать и калечить. Значит, ктото гдето заставляет солдат чистить оружие, ктото гдето следит за тем, чтобы они убирали в казарме и чистили сапоги.
Больше того, с этими ребятами определенно можно было установить отношения – это обстоятельство могло помочь мне в дальнейшем. Для них мир вокруг не был чернобелым, как я ожидал: они хорошие, а я плохой. Нет, оказалось, у нас с ними нашлись общие интересы, которые мы начинали исследовать. Пока что нас объединял футбол. Мы разговаривали, все задавали вопросы и отвечали: я уже не был ведром, в которое выливали бесконечные разглагольствования, ругань и злые вопросы. Взаимоотношения, какими бы хрупкими они ни были, можно установить всегда, и в том положении, в каком я сейчас находился, это было только к лучшему. Я уже смог добиться того, чтобы мне принесли воды, и сейчас в разговоре лидирующая роль принадлежала мне. Что ж, нет ничего плохого в оптимизме.
Меня не покидала мысль, что, возможно, молодые солдаты относятся ко мне дружелюбно, потому что с допросами покончено. Я пытался смотреть на все в оптимистичном ключе, однако на самом деле надо, наоборот, смотреть на все в пессимистичном ключе, рассматривать худшие сценарии, потому что все остальное будет неожиданной премией. В конечном счете эти солдаты – просто молодые ребята. Мы с Динджером – новички у них в городе, новые вещи, к которым нужно присмотреться, новые игрушки, ребятаевропейцы. Не исключено, что они смотрят на нас с Динджером с благоговейным восхищением, как на нечто такое, о чем в старости можно будет рассказывать внукам. И вот они насмотрелись на нас, поговорили с нами, поиздевались над нами, и им стало скучно. У них на лицах появилось выражение усталости, возможно, обусловленное теплом обогревателя и бурными событиями дня. Засунув автоматы под кровати, они стали дружно клевать носами.
У меня в голове снова закружились мысли о побеге. От наручников мне не освободиться, но если это все же произойдет, что мне делать? Передушить всех троих и бежать? Такие вещи просто не происходят. Это чистой воды фантастика, которая бывает только в кино. Как можно убить первого без того, чтобы не услышал третий?
Моя рука была прочно прикована к стене. Освободиться я не мог. Со своего места я не мог ни до чего дотянуться. Мне придется ждать, когда меня переправят дальше по цепочке, – быть может, тогда представится возможность.
Мое положение вселяло в меня все большее спокойствие. Да, меня захватили в плен, мне пришлось пройти через драматичную первую стадию, но вот теперь я сижу в теплой комнате, в обществе тех, кто не лупит меня изо всех сил. Вечно так продолжаться не будет, но если не считать боль в запястье, я устроился довольно удобно. У этих солдат нет никакого желания меня дубасить, они хотят лишь говорить о Бобби Чарльтоне и Газзе. Мне хотелось надеяться – хотя я понимал, что это бесполезно, – что, возможно, вот это и ждет меня впереди: мной насытились, и теперь меня будут просто держать в качестве живого щита.
Наступила ночь. Моя рука болела все сильнее и сильнее. Я пытался прогнать мысли о боли, снова сосредоточившись на различных планах побега, оценивая их плюсы и минусы.
В уголок окна мне был виден кусочек ночного неба, усыпанного звездами. Ночь стояла ясная, чистая. Я снова перевел взгляд на спящих солдат.
Если мне удастся освободиться, смогу ли я добраться до Динджера? Где он? Я полагал, он находится гдето на территории лагеря, но где именно? В соседней комнате? Я не слышал ни звука. Дальше вдоль крытого прохода? Я пришел к заключению, что если мне представится возможность, я ею обязательно воспользуюсь, но перед тем как бежать, обязательно попытаюсь разыскать Динджера. Я был уверен, что он думает то же самое, как настоящий боевой товарищ. Имеет ли смысл ждать, когда мы окажемся вместе? Нет, я ухвачусь за первый подвернувшийся шанс. Итак – что мне делать в первую очередь? Как узнать, где Динджер? Идти вдоль казармы, заглядывая в окна, или позвать его криком? А что если его охранники не спят?
Нужно всегда иметь готовый план с различными вариантами продолжения. Колебание смертельно. Я постараюсь по возможности никому не показываться на глаза – еще один образчик чистого сумасшествия от Голливуда. В кино враги нападают на героя по одному, так, что он чисто и аккуратно расправляется с ними, словно с утками в тире на ярмарочном аттракционе. В реальной жизни все наваливаются одновременно и мгновенно превращают тебя в месиво. Я буду действовать как можно более скрытно: выберусь, раздобуду оружие, освобожу Динджера, найду машину. Все проще простого! И это в обнесенном стеной гарнизоне, полном солдат, при том что у меня в лучшем случае будет магазин с тридцатью патронами.
Оказавшись за пределами гарнизона, нам надо будет просто двигаться на запад. Пешком или на машине? Через город или напрямую через поля? Дорога от мостка через канаву, у которого меня схватили, до гарнизона была очень недолгой: мы попрежнему находились в непосредственной близости от Сирии. После следующего переезда мы обязательно окажемся в более надежном месте, дальше от границы.
Незаметно для себя я задремал и проснулся от боли. У меня раскалывалась голова, ныло все тело. Мне пришлось высморкаться, освобождая нос от спекшейся крови и слизи.
