Сергей Самаров - Прирожденный воин
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
1
Азиз протягивает руки к огню – давно уже согрелся, а руки всё равно к огню тянутся... Словно желают в себя вобрать как можно больше тепла, про запас, на несколько дней. Что ни говори, он южный человек... Он – сын пустыни, той самой легендарной и сказочной пустыни, где можно обжечься о песок, если пойдёшь по нему босиком. Но такие испытания Азиз переносить умеет. Здесь же, в Чечне, ему гораздо тяжелее. Но теперь уже можно сказать: было тяжелее... Всё... Он решил! Окончательно... Никаких холодов! Пора домой... В жаркие края... Надо воспитанием детей заниматься, а не ползать по пещерам в неведомых краях неизвестно ради чего. Заработал неплохо за эти годы. И этого хватит... С него хватит... Тем более что его отряд, так трудно и так долго создаваемый, отнявший у него много сил, – не погиб, а принесён в жертву во имя чужих интересов. Азиз не желает подчиняться чужим приказам. Он уходит... Уходит отсюда... И не вернётся больше...
Ворочается собака, лежащая у двери. Приподнимает голову с коротко обрезанными ушами. Слушает, что происходит за толстой дверью. Человеческое ухо ничего не может услышать там, где шумит только ветер. Азиз сам напрягает слух – бесполезно... Но всё же он настораживается. Нет... Большое животное успокаивается, уложив тяжёлую голову на толстенные лапищи. Успокаивается и Азиз. Он верит слуху животного, которому даже пурга не в состоянии помешать.
Собаку пожалел хозяин, впустил в дом, хотя место такому здоровенному псу во дворе. Но в такую пургу собаку жалко. Люди только себя, как и других людей, не умеют жалеть. Не пожалел Талгат парней, за которыми пришёл, увёл их в пургу. Не пожалеет оставшихся с ним троих арабов, людей пустыни. Поднимет и поведёт... Вот уже скоро... Они так же плохо переносят пургу, как и он, но жалеть сейчас нельзя, потому что подполковник Разин своих тоже не пожалеет, поведёт в преследование.
Опять Разин, как восемнадцать лет назад... Азиз так мечтал встретиться с ним и доказать, что он всё же сильнее, что он многому научился за эти годы и не уступит, как и не простит прошлого... А встреча оказалась такой... Опять победил Разин... Он опять оказался сильнее и уничтожил отряд Азиза, один из самых сильных отрядов среди всех, работавших в этих горах. Только три человека осталось с командиром. Но и этих троих не он вывел, а Талгат, а это равнозначно тому, что их вывел сам Разин...
Ведь даже Талгат... Он тоже участвовал в том, произошедшем восемнадцать лет назад унижении. Талгат опять пришёл сюда командиром. Опять указывал ему, Азизу, как себя вести, он использовал его с тем, чтобы бросить в самый опасный момент. И ради чего бросить? Ради тех мальчишек – двух хилых евреев и одного ни на что не пригодного русского, Азиз не знает, зачем нужны эти мальчишки Талгату, и даже узнать не пытается. Должно быть, это пешки в чьей-то большой игре. В любой шахматной партии надо уметь жертвовать ферзём, если имеешь возможность сделать пешку проходной. И только случай, что ферзём, принесённым в жертву, оказался отряд Азиза... Но Азиз принимает происшедшее спокойно. Более того, он в глубине души даже рад происшедшему. Пока был у него такой сильный отряд, он не мог его бросить и уехать домой. Сейчас отряда нет... Значит, его здесь ничто уже не держит...
* * *Талгату приходится стать грубым и злым, когда он поднимает своих подопечных. Они никак не желают проснуться, и он одаривает каждого парой болезненных пинков по рёбрам. Поднимает, заставляет одеться и выйти из дома. Два часа человеку вполне хватает на восстановление. Больше двух часов – трудно будет вернуться к прежнему пути и ритму передвижения. Мышцы начинают болеть и отказываются повиноваться. Это давно проверено и испытано не только на себе, но на многих бойцах и в спецназовские годы, и в годы домашней войны против спецназа.
– Закончишь здесь, приезжай ко мне в Карак[37], отдохнёшь на берегу Мертвого моря[38]. Там очень хорошие воды для лечения старых ран. Я буду рад тебе... – говорит на прощание Азиз.
– Мой дом в Лондоне всегда открыт для тебя... – традиционно отвечает Талгат. – Я не англичанин, поэтому люблю гостей.
На этом и расстаются.
Талгат показывает компьютерщикам направление движения – ошибиться невозможно, сразу за углом дома между елями начинается естественная природная просека, образованная каменным языком, сползшим с горы в далёкие неведомые времена, когда гора была горячей. А сам с некоторым беспокойством останавливается, оборачивается и пытается всмотреться в недалёкий склон противолежащей горы, откуда они совсем недавно пришли. Так стоит он почти минуту. Но смотреть против пурги бесполезно, знает он, глаза сразу забивает снегом, сечёт до боли. Увидеть ничего не возможно... Он не видит, но не это для Талгата главное. Он – ощущает... Ощущать он научился давно... Там, в Афгане... Когда стоял в темноте... Двое суток... Не имея возможности выпрямиться или сесть... И считал секунды... По секундам отсчитывал двое суток... До времени, когда надо взрывать фугас, чтобы дать спасение Сохно и радисту... Это невозможно – так считать... И он, конечно же, сбился со счёта... Наверное, он и на часы смотрел в темноте, подсвечивая себе фонариком... Но сейчас кажется, что он считал секунды... двое суток по секундам... Сорок восемь часов по секундам... Две тысячи восемьсот восемьдесят минут по секундам... Сто семьдесят две тысячи восемьсот секунд... Каждая секунда – удар человеческого сердца... Стоять и считать... Успокаивать сердце, чтобы не волновалось... Иначе секунды пойдут быстрее, и взрыв произойдёт раньше... Вот тогда, наверное, Талгат и научился чувствовать. Он не по времени, не по отсчёту секунд производил взрыв... Только по чувству...
И потому сейчас знает твёрдо – зря Азиз так спокоен... Талгат чувствует, что Разин и Сохно скоро будут здесь... Это чувство, которое называют «шестым» или просто интуицией.
Талгат разворачивается и быстро догоняет парней. Он совсем не боится остаться один против троих. Не способны они к сопротивлению. Даже если бы не были так измотаны дорогой в пурге, всё равно не способны бы были противостоять ему.
Сейчас надо только одно – подняться на склон, по старой, пусть и занесённой пургой тропе пройти около пяти километров и свернуть на другую сторону, на склон, скрытый от ветра и снегопада вершиной. Талгат хорошо знает, как «гуляют» среди этих гор ветры. Пурга уйдёт прямо. Туда, где не мешают ей хребты и вершины. Она всегда выбирает более лёгкий путь. А он уходит за боковой склон, он там прячется и уже в спокойной обстановке преодолевает ещё три километра до дороги. Там спрятана среди деревьев машина. Навесом прикрыта. Мансур к их приходу уже подготовит «Ниву» к дальнейшему пути. Прогреет двигатель, выедет ближе к дорожному полотну, чтобы можно было сразу отправиться в дальнейший путь. И ещё Талгат знает, что пурга не тронула эту часть дороги. Другие дороги, более оживлённые, она хорошенько заметёт. Она заметёт и эту дорогу, но дальше, там, где начнутся блок-посты. И когда их остановят для проверки документов и взимания обычной платы в сто баксов, солдаты на блок-посту ни за что не подумают, что эта «Нива» успела за короткий срок преодолеть почти сто двадцать километров по занесённой дороге. Они не знают гор. Они будут думать, что дорога занесена везде одинаково. Два блок-поста пройти... А там свернуть в село, заехать в один из дворов и приказать хозяину выйти в эфир. И сразу же за ними вылетит вертолёт, который ждёт на небольшой площадке в горах... Вертолёт украшен знаком красного креста в белом круге. Это хорошая маскировка. На санитарную авиацию военные обращают мало внимания...
А ещё через три часа они покинут Чечню и вообще Россию и вылетят на место...
Первый этап операции можно будет считать завершённым.
2
– «Волга», я «Рапсодия», слышишь?
В эфире только треск, хотя «Волга» стоит в пяти шагах от «Рапсодии» и отрицательно качает головой.
Плохо, что не работают «подснежники». При подобном захвате, когда предельно ограничена видимость, очень удобно было бы осуществлять связь и руководство операцией через эти миниатюрные, не мешающие в обычной деятельности наушники и микрофоны. Теперь придётся действовать по старинке, как воевали когда-то ещё в Афгане. Кто постарше, те к такому привычны. Молодые офицеры могут без связи плохо ориентироваться. Тем не менее надо действовать, и действие уже началось.
Первыми растворяются в пурге фланги. Два человека справа, два человека слева. Медленно исчезают, потому что осторожно передвигаются, прячась за деревьями издали. Плохая видимость – да, но вдруг окажется какой-то просвет в снежной круговерти, и именно в этот просвет кто-то в доме надумает в окно выглянуть... Фланги заходят дальше всех, чтобы обхватить дом и отрезать возможность бегства обитателей. Конечно, неизвестно, здесь ли боевики и их пленники. И вообще – были ли они здесь... Они могли пройти мимо, другой стороной. Но, если знают, куда идут, то должны зайти хотя бы руки и ноги отогреть. А они скорее всего знают. Сохно правильно заметил, что в кроссовках пленники по такому снегу долго ходить не могут. Им необходимо где-то ноги согревать. Должны, обязаны в дом зайти, судя по тому, какой путь на склоне они выбрали – уверенно и целенаправленно, судя по тому, что знали даже расположение грота и там делали краткосрочный привал... Просто не имеют возможности оставить без внимания этот дом...
