Катюша - Воронина Марина
— Ну, чего уставился? — устало спросила у него Катя. — По рогам захотел, козел?
Мужчина так резко отвернулся к окну, словно был на плацу и только что получил команду “равнение налево”.
— Вот так и сиди, — похвалила Катя. — Береги здоровье.
— Ты что, рехнулась? — понизив голос, спросил Колокольчиков. Ему не понравилось, как это прозвучало — словно они были заодно в каком-то заговоре.
— Это просто наглядный пример того, насколько проще жить, не терзая себя моральными проблемами, — ответила Катя. — Черт, старлей, ну как ты не поймешь, что я действительно влипла по уши?
Колокольчиков ничего на это не ответил, потому что за окном мелькнула знакомая вывеска гастронома и сплошь залепленная лохматыми бумажками объявлений рекламная тумба.
— Выходим, — сказал он, и первым шагнул наружу.
Под ногами, как и следовало ожидать, оказалась лужа, и старший лейтенант моментально набрал полные туфли холодной грязной воды. Он протянул руку спускающейся следом Кате и помог ей перепрыгнуть через лужу на относительно сухое место.
— Мерси, — сказала Катя. — Моя милиция меня бережет.
Они миновали гастроном, углубились в темные недра заросших облетающими зелеными насаждениями дворов, спугнули двоих угнездившихся на краю мусорного бака мокрых облезлых котов и через пять минут остановились перед подъездом желтой облупленной “хрущобы”, над которым горел вполнакала одинокий электрический фонарь с разбитым стеклом.
— Вот моя деревня, — сказал Колокольчиков. — Только ты того... не смущайся. У меня там, знаешь...
— Успокойся, старлей, — сказала Катя. — Ты же был у меня дома, видел, какой там порядочек.
— Ну, меня все-таки не убивали на дому, — сказал Колокольчиков. — Меня, как правило, убивают исключительно в гостях. Так что бардак у меня естественного происхождения.
— Может быть, мы прекратим прения и посмотрим, так ли там страшно, как ты утверждаешь? — устало спросила Катя. — Главное, что меня сейчас интересует, это содержимое твоего холодильника и какая-нибудь плоскость, на которой можно уснуть.
Они поднялись на третий этаж, и Колокольчиков отпер дверь справа от лестницы.
— Прошу, — сказал он, пропуская Катю в прокуренную темноту квартиры.
Возле вешалки Катя замерла в нерешительности.
— Слушай, — сказала она, — я тебя очень прошу... Я все понимаю, я сама напросилась в гости, я бешеная стерва, убийца и вообще законная дичь... Все это так, и я со всем согласна, но я тебя прошу, как человека: не отбирай у меня пистолет хотя бы до завтра. Завтра, если останусь жива, я его тебе сама отдам.
— Гм, — задумчиво сказал Колокольчиков.
— Я понимаю, как глупо выгляжу. Я зря сюда пришла, конечно. Это у меня от усталости крыша поехала. Я пойду. Выпусти меня, пожалуйста.
Колокольчиков и не подумал сдвинуться с места. Он стоял, большой и широкий, в белой марлевой чалме, загораживая собой узенький коридорчик, и с интересом разглядывал Катю.
— Не заставляй меня пугать тебя твоим же пистолетом, — попросила Катя, стараясь, чтобы душившие ее слезы усталости и отчаяния не вырвались наружу. — Я могу тебя застрелить, ты знаешь.
— Не успеешь, — отрицательно качнул большим черепом Колокольчиков. — Между нами каких-нибудь полтора метра, а его надо достать, снять с предохранителя... долгая песня.
Катя все-таки заплакала. Такого бессилия она не ощущала, наверное, никогда в жизни.
— Мы сделаем по-другому, — сказал Колокольчиков как ни в чем ни бывало, легко отодвинул Катю в сторону и прошел на кухню.
Катя слышала, как он там возится, двигая что-то тяжелое и невнятно бормоча. Сейчас ничто не мешало ей выскочить за дверь, но сил не было совершенно. Она только вынула из-за пазухи пистолет и сняла его с предохранителя — на всякий случай.
— Я предлагаю обмен, — отдуваясь, сказал Колокольчиков, снова выходя в прихожую. — Да ты проходи, что ты стоишь тут, как бедная родственница? Вон на кухню сразу и проходи, сейчас есть будем... гм... что-нибудь. Ты яичницу употребляешь? Давай куртку, не на вокзале все-таки...
Пистолета в Катиной руке он словно бы и не замечал, галантно помог даме раздеться, аккуратно повесил куртку на вешалку, показал, где можно помыть руки и вообще держался так, словно в гости к нему зашла старинная приятельница, а всего предыдущего разговора попросту не было. Он явно что-то такое решил — возможно, в его голове созрел план выкрасть свою табельную пушку ночью, когда Катя уснет, а то и что-нибудь еще, не менее или даже более иезуитское. Катя мысленно обругала себя дурой и поклялась уйти отсюда, как только поест. Слова этого контуженного мента о каком-то обмене она пропустила мимо ушей.
Мыть руки, держа в одной из них пистолет, оказалось затруднительно, и Катя сунула его за пояс джинсов.
— Чокнутая, — миролюбиво сказал ей Колокольчиков, стоя за спиной с полотенцем наготове, — на предохранитель хотя бы поставь. Отстреливать у тебя там, конечно, нечего, но к чему рисковать?
Катя молча поставила “Макаров” на предохранитель, вымыла руки и вслед за хозяином прошла на кухню.
— Садись, — предложил Колокольчиков. — Так как насчет обмена?
— Какого обмена? — спросила Катя, усаживаясь боком к столу и с облегчением приваливаясь ноющей спиной к стене.
— Понимаешь, — начал Колокольчиков, зажигая плиту и брякая на нее закопченную сковородку, — ты, конечно, в своем праве: пистолет ты добыла в бою, я сам виноват, и так далее, и тому подобное. Это я все понимаю. Но пойми и ты: каково мне будет знать, что из моего пистолета кого-то замочили? И без того, если о нашем договоре станет известно, мы с тобой пойдем по одной статье.
— Я ни по какой статье идти не собираюсь, — непримиримо сказала Катя.
— Хорошо, хорошо, — сказал Колокольчиков, ловко разбивая яйца. Кухня наполнилась скворчанием и аппетитным ароматом. — Не хочешь, не надо. Я могу пойти и один, но мне бы этого, честно говоря, не хотелось.
— Брось, Колокольчиков, — сказала Катя. — Это же какой-то бред. Мент жарит яичницу и между делом уговаривает преступницу вернуть ему его собственный пистолет. Ну, не позорься. Все равно ведь не отдам. Он мне нужнее.
— Чудачка, — улыбнулся Колокольчиков. — Ты же прекрасно понимаешь, что я уже десять раз мог его отобрать, а тебя отвезти в кутузку. И сейчас могу, и через час. Думаешь, ты меня напугала пистолетом? Не такие пугали. Я же тебе битый час толкую: обмен. Вот смотри.
Он открыл холодильник и вынул из него что-то, аккуратно завернутое в промасленную тряпку. Развернув ветошь, он показал Кате тускло-черный пистолет незнакомого образца — небольшой, прикладистый, красивый той хищной красотой, которая всегда поражала Катю в стрелковом оружии.
— Это “вальтер”, — сказал Колокольчиков. — От сердца отрываю. “Макарыч” наш ему в подметки не годится, кого хочешь спроси.
— И кого же я спрошу? — подняла брови Катя. Весь этот бред ей уже надоел, она хотела спать и готова была променять колокольчиковский “Макаров” хоть на дуэльный пистолет семнадцатого века, лишь бы ее оставили в покое.
Колокольчиков явно не ожидал такого вопроса.
— Кого? — растерянно переспросил он. — Давай Селиванову позвоним, если хочешь. Он подтвердит. Не знаю, правда, кого он после этого за нами пришлет: наряд милиции или “скорую”, но позвонить можно.
— Ладно, верю, — вяло махнула рукой Катя. — Патроны-то есть в нем?
Колокольчиков ловко выщелкнул обойму и продемонстрировал Кате.
— Ну как? — спросил он.
Вид у него был комичный — ни дать ни взять мордатый торговец с вещевого рынка, втирающий провинциальной простушке залежалый товарец. Он со щелчком загнал обойму на место и стоял, протягивая Кате “вальтер” рукояткой вперед.
— А с этим твоя ментовская совесть тебя мучить не будет? — поинтересовалась Катя.
— Этот — не служебный, — ответил он. — Его как бы вообще не существует.
— Ишь ты, — уважительно сказала Катя и, вздохнув, бросила на стол увесистый “макаров”. Пистолет тяжело брякнул о крышку стола. На клетчатой скатерти он смотрелся неуместно и дико. — Давай свой хваленый “вальтер”. И имей в виду, что у тебя яичница горит.
